Люк приехал туда в пятницу, вскоре после капитуляции Японии. Миссис Кэрролл проводила его в маленькую, сияющую чистотой комнату с до блеска натертым деревянным полом и старомодной высокой кроватью.
Он снял военную форму — в то время уже майорскую — и с удовольствием надел черный кашемировый пиджак, ладно облегающий его фигуру. Когда он завязывал галстук, в комнату заглянул Энтони:
— Как только будешь готов, ждем тебя в гостиной.
— Я быстро. А где комната Вилли? — спросил Люк.
Энтони ухмыльнулся:
— Вынужден тебя огорчить. Девушек разместили в другом крыле. В таких делах наш адмирал придерживается консервативных взглядов. — Отец Энтони всю жизнь прослужил в военно-морском флоте.
— Ничего страшного, — сказал Люк, пожав плечами. За последние три года в Европе он привык к ночным переходам, так что без труда разыщет в темноте ее спальню.
Спустившись вниз, он увидел, что в гостиной собрались все его старые друзья. Кроме Энтони и Вилли, здесь были Элспет, Берн и его подружка Пегги. В войну Люк часто общался с Берном и Энтони, а бывая в Вашингтоне, все свободное время проводил с Вилли, но с Элспет и Пегги он не виделся с 1941 года. Адмирал вручил ему мартини, и Люк с удовольствием отхлебнул из бокала. Сегодня всем им, безусловно, было что праздновать.
За ужином он рассмотрел их повнимательнее, вспоминая, какими они были четыре года назад — счастливыми, неунывающими студентами, которых если что и тревожило, так только угроза быть отчисленными из университета. Элспет страшно исхудала, видимо, сказались три года в живущем на карточках Лондоне. Берн выглядит на десять лет старше своих двадцати семи. Для него это была уже вторая война, он три раза был ранен. Меньше всего прошедшие годы отразились на Энтони, но ведь он всю войну просидел в Вашингтоне. И Вилли тоже внешне мало изменилась. После трех лет агентурной работы в Лиссабоне она по-прежнему казалась сгустком энергии, легко переходя от беззаботного веселья к безудержной ярости.
— Я хочу предложить тост, — сказал Люк. — За тех, кто дожил до этого дня… и за тех, кому не довелось.
Они выпили. Затем слово взял Берн:
— У меня тоже есть тост. За тех, кто переломил хребет фашистской Германии, за Красную армию.
Адмиралу тост Берна явно не понравился.
Кофе подали в гостиной. Люк раздавал чашки. Когда он предложил Вилли сахар и сливки, она прошептала:
— Восточное крыло, последняя дверь налево.
В половине одиннадцатого хозяин настоял на том, чтобы мужчины перешли в бильярдную. Налив себе бурбона, он отвел Люка в дальний конец комнаты, чтобы показать ему свою коллекцию ружей, выставленных в застекленной витрине.
— Я знаю и уважаю вашу семью, — сказал адмирал. — Твой отец — выдающийся человек.
— Спасибо, — ответил Люк. Его отец всю войну помогал налаживать работу Управления регулирования цен.
— Выбирая себе жену, мой мальчик, тебе нельзя забывать и о том, в какой семье ты родился. Девушке, которая станет миссис Лукас, предстоит войти в высшие круги американского общества. Твоя избранница должна быть способна играть предназначенную ей роль.
— Я запомню ваш совет, адмирал, — сказал Люк, возвращая на место винтовку. Он начал понимать, к чему клонит его собеседник.
— Как бы то ни было, лучше тебе не связывать жизнь с этой маленькой еврейкой. Она тебя не стоит.
От злости Люк заскрежетал зубами:
— Простите, но подобные вопросы я готов обсуждать только с собственным отцом.
— Боюсь, твой отец про нее даже не слышал. Или я не прав?
Люк покраснел. Очко в пользу адмирала. Вилли до сих пор не встречалась с его родителями, так же как он — с ее матерью. Да у них и времени для этого не было. Шла война, они и друг с другом-то виделись лишь урывками.
— Извините, но я вынужден сказать, что подобные замечания для меня оскорбительны.
— Я тебя понимаю, сынок, только, возможно, мне известно об этой девушке больше, чем тебе.
— Ни черта вы про нее не знаете.
Адмирал обнял Люка за плечи:
— Послушай, я тоже мужчина. Я все понимаю. Главное — не смотри на вещи слишком серьезно, а немного развлечься с этой потаскушкой — это можно. Все мы…
Он так и не договорил — Люк двумя руками оттолкнул его от себя. Адмирал отшатнулся назад, уронил стакан с виски, а потом и сам рухнул.
Энтони схватил Люка за руку.
— Господи, Люк, что ты творишь?
— Ну-ка, вы оба, успокойтесь, — сказал Берн, вставая между ними и упавшим адмиралом.
— Какое, к чертям, спокойствие? — Люк кипел от негодования. — Кто он такой, чтобы пригласить человека к себе в дом, а потом оскорблять его подругу?
— Она потаскуха, — сказал адмирал. — Уж я-то знаю. Ведь это на мои деньги она делала аборт!
Люк ожидал чего угодно, только не этого.
— Аборт?
— Да, черт подери! — Адмирал не без труда поднялся на ноги. — Энтони ее обрюхатил, и нам пришлось заплатить тысячу долларов, чтобы она избавилась от ребенка.
— Вы лжете.
— Спроси у Энтони!
Люк повернулся к другу. Энтони покачал головой:
— Я сказал, что она беременна от меня, иначе отец не дал бы денег, но на самом деле это был твой ребенок.
Люк был в ярости. Он считал, что хорошо знает Вилли, а она его обманывала, скрыла от него свою беременность. Он выскочил из комнаты, взбежал по лестнице, промчался по коридору. Найдя нужную дверь, вошел без стука.
Вилли лежала голой на кровати и читала книжку. На какое-то мгновение у него захватило дух. Она радостно улыбнулась ему, но, увидев его сердитое лицо, тут же помрачнела.
— Отец Энтони говорит, он дал тебе денег на аборт. Это правда? — выкрикнул Люк. — Отвечай!
Вилли заплакала, прикрыв ладонями побледневшее лицо.
— Прости меня, — сказала она сквозь слезы. — Если б ты знал, как я хотела оставить нашего ребенка. Но ты был во Франции, шла война, одному Богу было известно, вернешься ли ты ко мне. Мне пришлось одной принимать решение. Это было самое тяжелое время в моей жизни.
— Ты должна была мне рассказать, когда я приехал в отпуск.
Она вздохнула:
— Я знаю. Но Энтони считал, лучше про это никому не говорить, а девушку в подобной ситуации нетрудно убедить.
— Как я могу тебе верить после такого обмана?
— Ты хочешь сказать, между нами все кончено?
— Да.
Вилли снова расплакалась:
— Дурак! Ты ничего не понимаешь. Даже война тебя ничему не научила.
— Война научила меня, что ничто на свете не ценится так, как верность.
— Похоже, ты до сих пор не знаешь, что под давлением обстоятельств люди бывают готовы пойти на
