Линд покачал головой:
– Нет, госпожа. Он не узнает и Алана, но Алан сразу сказал ему, что он – его слуга. Лорд Хью ничего не помнит, кроме того, что всегда любил птиц. Нам пришлось заново обучать его всему, что касается соколов. Порой то я, то Алан упоминали его деда и птиц Мерлинсонов. Он ненадолго задумывался, потом тряс головой и говорил, что это не важно; однако мы видели, что он огорчен тем, что не может вспомнить. Похоже, когда он пытается что-то припомнить, у него начинает болеть голова. – Линд нахмурился. – Я начинаю склоняться к мысли, что Алан прав, миледи. Возможно, нам следует бежать отсюда.
Белли покачала головой:
– Давай подождем хотя бы до весны, Линд. Возможно, я все-таки сумею узнать, какого рода магия привязывает меня и моего мужа к этим колдунам. Кроме того, сейчас мы не сможем переплыть море. Ты только взгляни на воду! И потом, где мы найдем корабль? Если мы поедем по суше, они легко догонят нас и вернут. Нет.
Если мы решим бежать, то не должны оставить им ни одного шанса поймать нас, Линд. Скажи это Алану и попроси его не сердиться на меня. Мы должны держаться друг друга.
Линд кивнул, соглашаясь со своей госпожой.
Белли обдумывала, стоит ли подходить к Хью так рано.
В душе она неудержимо желала броситься к нему на шею и рассказать все о себе, но понимала, что в нынешнем его состоянии это было бы неразумно. Она заставила себя ждать: было очевидно, что Хью сейчас не интересует ни одна женщина, кроме Вивианы. Он почти не говорил с Изабеллой, почти не замечал ее присутствия.
Но однажды, в середине зимы, она пришла к соколиным клеткам и, к своему удивлению, застала там Хью.
– Доброе утро, милорд, – любезно произнесла она.
Хью учтиво кивнул.
– Я слышала, что вы обыкновенно навещаете птиц в более ранний час. Если я помешала вам, то могу уйти, – сказала она.
– В этом нет нужды, – хриплым голосом ответил Хью.
Изабелла поспешно подошла к Купе и посадила кречета к себе на перчатку.
– Доброе утро, дорогой мой, – весело приветствовала она птицу. – Сегодня ты особенно красив.
Кречет встопорщил перья при звуке ее голоса.
– Он тебя слушается, – проворчал Хью.
– Я начала воспитывать его, когда он был еще птенцом, – тихо сообщила ему Изабелла. – Его подарил мне мой муж.
– Он был сокольничим? – спросил Хью.
– Да, – ответила Изабелла. – Очень хорошим сокольничим. Однажды он показал мне, как обучают белого сокола охоте на журавлей.
– Весной ты покажешь это нам, – сказал Хью. – На окрестных болотах водятся журавли. Я не прочь поохотиться на них.
С этими словами он резко развернулся и ушел. Вечером, за ужином, он рассказал своей любовнице о том, что Белли говорила ему насчет охоты на журавлей.
– Мы поедем охотиться на них все вместе, не правда ли? – сказал он.
– Для кого обучали этого белого сокола? – спросил Гай.
– Для короля. – Белли отделалась полуправдой.
– Твой покойный муж обучал сокола для короля Генриха? – На Вивиану это произвело впечатление. – Должно быть, он был превосходным сокольничим.
– Да, – тихо ответила Белли.
Позднее, оставшись наедине с Белли в своих покоях, Гай не смог сдержать свою ревность.
– Ты говорила о нем так, будто любишь его, – обвинил он Белли.
– Кого люблю? – спросила Белли, не понимая, что именно он имеет в виду.
– Твоего мужа, сокольничего. Твоего косноязычного англичанина! – Глаза его потемнели от гнева.
– Ну конечно же, я любила его. Иначе я не была бы так несчастна, когда мой брат убил его, – ответила Изабелла.
– За что он его убил? – спросил Гай.
– Мой сводный брат хотел обладать мной, – ответила Изабелла, на ходу изобретая легенду. – Он попытался изнасиловать меня, но мой муж застал нас. Он избил моего брата. А бить знатного господина не очень-то разумно. Мой брат повесил моего мужа, а потом вместе со своей сестрой выгнал меня из поместья. Вот, теперь вы знаете всю мою историю. Это исцелило вас от ревности, милорд?
– Нет, – ответил он, но в голосе его уже не было гнева.
– Что же сможет исцелить вас? – кротко спросила Белли.
– Я перестану ревновать только тогда, когда ты скажешь, что любишь меня так же, как любила своего сокольничего. Когда ты скажешь это и не солжешь! – выпалил Гай Бретонский.