Наташка спрашивает: чего, мол, плачешь? Если не можешь, поможем, не хочешь, заставим. А козел говорит: ах, жена у меня умерла! Страдает».
«Вредная ты, Маринка».
«Почему?»
«Ты же видишь, хороший человек положил руку тебе на колено, а ты несешь всякую чепуху. Обнимай девчонку покрепче, Моисеич, – посоветовал Ксюша вспотевшему от волнения Спикеру. – Волоки прямо в спальню! А ты, – погрозил он пальцем расшалившейся Маринке, – отделай его так, чтобы он месяц думал только о тебе. Сможешь?»
«Мы все сможем, – заявила, появляясь из ванной Наташка. До пояса она была голая и, надо сказать, ей это шло. Груди у Наташки были замечательные. – Ты кого хочешь больше, папуля?»
«Сперва тебя!»
«Ты хороший, папуля», – непонятно чему обрадовалась Наташка и втолкнула Спикера в спальню.
Испакостят кровать, одобрительно подумал Ксюша и шлепнул по руке совсем уж расшалившуюся Маринку:
«Это ты брось. Вот скинуть с себя все лишнее можешь, у нас тут не холодно, но больше ничего. Хоть голая гуляй передо мной, но руки не распускай, я не люблю с проститутками».
«Ты гей, что ли?» – умно не поняла Маринка.
«А это тоже не твое дело, – ответил Ксюша, неторопливо раскуривая трубку. – Пока они там барахтаются, тащи все на стол. Да, да, прямо из холодильника, – разрешил он. – И расскажи, дура, как у тебя-то это случилось в первый раз?»
«Ой! – обрадовалась Маринка, заглядывая в холодильник. – Выпивка класс! А почему такая рыба? Потому что семга? Гляди, Папуля, она прозрачная! Ой, и икра для нас? Ой, какая твердая колбаса! Ее варить надо, так не откусишь. Давай жахнем коньячку, папуля!»
Она жахнула рюмку «Камю» и ошеломленно выдохнула:
«Вот это да! Вот это класс! Если честно, я в первый раз боялась. Меня Наташка уговорила. Чем с пацанами блядовать, говорит, ничего с них, козлов, кроме аборта, не слупишь, лучше ублажать таких классных мужиков, как ты, папуля. Ну и что, что живот, у тебя деньги есть! Правда? А Наташка умная, она дело знает. Ой, какая классная рыба! Я поем, потом душ приму, ладно? „Мамкой“ у Наташки была ее подруга, впервые она меня и доставила на одну хату. Въезжаешь, папуля, как интересно? Хата, правда, оказалась не богатая, да и вызвали меня дед Архип и Ленька. Читал такую книжку? Вот, думаю, до чего дошло, старый с малым связался, ударились в разврат. А старик с „мамкой“ пошептался и заявляет: ему, дескать, пора, он, дескать, уходит! А мальчишка молоденький, лет шестнадцать ему, покраснел, так вежливо спрашивает: вы хотите кофе? Ну, прямо так на вы и спрашивает, умру! Ну, отвечаю, от тебя сильно хочу. А хотите печенья? От тебя, отвечаю, еще сильнее хочу. А хотите чаю? От тебя хочу, хочу непременно! А хотите немного вина? Ой, хочу, хочу, хочу! Полапала его немножко, приласкала, к себе прижала, распушила, он весь зажегся: это, дескать, любимый дед подарил мне вас на мое совершеннолетие. Совсем хорошенький мальчишечка. Поздравляю вас, говорю, вот вам от меня подарок. И сую ему презерватив. А это зачем? – покраснел он. А затем, говорю, что без презерватива я тебя и на пушку к себе не подпущу. Мальчишка опять ударился в краску. Весь такой чистый, ласковый, я прямо расстроилась. А тут еще старый звонит. Беру трубку, старый сердится: ты, дескать, дура, там не валандайся, я тебя заказал всего на два часа, вот за два часа все покажи мальчишке! Мне весело стало. Спрашиваю маленького: тебе как, сразу все показать? А он краснеет, как рак. А разве можно? – спрашивает. – Маринка весело засмеялась. – Вот, папуля, как было у меня в первый раз. Считай, повезло. Всегда бы так. Но потом, папуля, скажу, пошли сплошные козлы. Ну, как на подбор. Только тот мальчишечка был как в сказке!»
«Я вижу».
«Ой, папуля, гляди, какие у меня груди! Правда, красивые?»
«Что есть то есть, – хладнокровно согласился Ксюша. – Только ты ими не тряси. Я таких видел больше, чем груш».
«Хочешь меня?»
«Слушай меня внимательно, – усмехнулся Ксюша и Маринка, что-то разобрав, сразу примолкла. – Сегодня, считай, удачный выдался день. Ты и твоя подруга получите хорошие деньги. Я тебе прямо сейчас выдам часть, можешь заныкать от сутенера, я разрешаю. Скажете сутенеру, дескать, что попались вам скучные старички, смотреть не на что, голимые сморчки, что с таких накрутишь? А на самом деле я дам вам много».
«А за что?»
«А за то, Маринка, что там в спальне на полу за изголовьем кровати, на которой сейчас бесятся твоя подружка и мой приятель, неслышно крутится диктофон, а поставил я его, кажется, не совсем удачно. Они, кажется, не туда легли головами. Как налезли друг на друга, так и легли. А я должен потом услышать каждое слово».
«Ты, папуля, извращенец? Тебя слова зажигают?»
«Тебе этого знать не надо. Но хочешь считать так, считай».
«А какие слова нужны? Я могу кучу наговорить, ты только подскажи ».
«Ты все-таки дура, Маринка. Мне нужны не твои слова, а слова моего приятеля. Понимаешь? Именно его слова, никакие другие меня не зажигают. – Ксюша сунул обомлевшей девице зеленый стольник, чего она никак не ждала. – Это только для вас с Наташкой. Когда будешь играться в спальне, опусти блудливую ручонку под диван, передвинь машинку как надо. Диктофон маленький, у тебя получится. И уж вы с Наташкой порадуйте Моисеича, поддайте ему жару, пусть он покричит, постонет от души. Ну, а потом пусть расслабится, поболтает о жизни, пооткровенничает. То да се, да как зарабатывает? Ну, все, как в лучших домах Лондона. Мне именно это нужно».
«Ты, папуля, из КГБ?»
«А тебе как хочется?»
«Ой, я молчу!»
«Тогда беги помогай подружке».
Ксюша не жалел Спикера.
Пленка не обязательно пойдет в дело. Может, просто ляжет с другими материалами в сейф. В конце концов, может, она вообще никогда и никому не понадобится, сам Спикер о ней не узнает, Ну, если только потребуется… И племянницу, шалаву, можно при надобности пугнуть… Так не бывает, чтобы что- нибудь в жизни ни на что не пригодилось… И девки хорошие, усмехнулся Ксюша. Провинциальные девки, глупые, но еще чистые, если так можно сказать, еще не окончательно обнаглели. У них бархатные губы, такие приятно целовать, пусть Спикер радуется. Он многого от нас захотел, пусть многое получит. Его тут держали под тройным контролем, пусть оттянется. Вон как заторчал, откуда что берется? Правда, ноги у девок, что надо, пусть работают. Им еще, наверное, нравится работать, у них, наверное, еще мечты есть. Маринка с ее бархатными губками и грудью мечтает, небось, об иностранце. Не понимает дура, что лучше в красном поясе жить, чем иностранцу давать. Хотя, почему так? – рассудительно подумал Ксюша, любовно раскуривая трубку. Если, скажем, выйдет Маринка за иностранца, то за бугром она изменять будет уже не нашим российским гражданам, а иностранцам. А это патриотично. Вот Наташка, та, похоже, серьезнее. Эта Спикера измочалит, как гроза, она ему пережжет все пробки. Наташка, наверное, и мечтает о собственном борделе: собрать со всего города таких вот Маринок и стать им за «мамку». Она такое дело потянет.
Осторожно притворив дверь в спальню, Ксюша дотянулся до телефона:
– Андрей Семеныч, у нас тут дело во всю идет, мы бухгалтерию уже растеребили. Но в процессе всплыла какая-то странная рыба. Некая рыба Минц, вы о таком слышали? Да, да, Минц. Вроде он из Москвы и копает ту же канаву. Вот зачем, спрашивается?
– Да, есть такой Минц, имя Изадор Андреевич, редкое имя. Прибыл в Волжск из Москвы за три дня до нашего появления, постоянно крутится вокруг директора, – уже к вечеру сообщил Якушев. – Живет в заводском профилактории в корпусе для иностранных гостей. Проходит как бы по рангу иностранного гостя. С этим Минцем прилетел Леонтьев Дмитрий Васильевич, по молодости – Дима. В недавнем прошлом успешный каратист. Работают в паре, но Дима, конечно, под Минцем. Интересуются заводской бухгалтерией, финансовыми потоками, готовят некие деловые рекомендации, не отказываются от фуршетов и от рыбалок. Вы, Андрей Семенович, обратите на Минца внимание. Работает он на того же человека или, скажем так, на то же ведомство, что и мы. Кстати, ужинает Минц, как правило, в гостиничном ресторане. Думаю, потому, что это самый дорогой ресторан города.
Я кивнул.
Якушев, наверное, не ошибся. Большой человек всегда относился к своему ведомству бережно и внимательно, как конструктор подводных лодок относится к своим детищам: у него на каждую деталь, на каждую систему была своя дублирующая. Если неизвестный мне Минц копает ту же канаву, решил я, почему к нему не присмотреться? Иногда дичь удобнее не убивать, а просто отнимать ее у другого хищника.
«Петр Анатольевич, – позвонил я в Москву. – У нас тут много интересного. Действительно много».
«Ну?»
Я взглянул на Якушева:
«Очень много интересного, вот только объявились странные конкуренты…»
«Ну?»
«Некто Минц…»
«Знаю Изадора Андреевича, – коротко ответил Большой человек. – Чем он тебе мешает?»
«Ну как? – удивился я. – Параллельно идем. Мне нужно знать, что к чему?… Вот, к примеру, надо мне делиться с указанным Изадором Андреевичем полученной информацией?»
«А он об этом просил?» – насторожился Большой человек.
«Пока нет».
«Тогда работай спокойно».
Похоже, Большой человек остался недоволен.
Я не стал ломать голову – недоволен остался Петр Анатольевич нашей работой или работой Минца? Главное, выяснилось. Что этот Минц действительно дублирует нашу работу. Мне, в общем, наплевать, но среди профессионалов так не делается. А если делается, то не так грубо. Но, в конце концов, это могло быть промахом или наглостью самого Минца. Наверху ведь тоже все качают свои права, каждый тянет одеяло на себя, а Волжский завод – богатое одеяло. Кажется, даже директор что-то почуял: вдруг позвонил – не хотим ли мы перебраться из гостиницы в удобный заводской профилакторий? Это, наверное, инициатива Минца, решил я. Хочет держать нас под прямым контролем. А если быть совсем точным, то это, наверное, реакция Минца на мой звонок Большому
