– …думаю, он справится, – говорил рыжий гость. – Но одного Семина нам, конечно, мало, нам нужны новые люди. Может, Семину поручить? Пусть ищет новых людей. Он знает деловой мир. Он знает, что там варится масса дерьма, это дерьмо сжигает нормальные ростки, они не успевают подняться. Пусть он спасает эти ростки. Он же сам поднялся из дерьма, значит, знает себе цену. Он знает, что может зарабатывать много и законно. Он не будет по утрам заводить «Жигули» с замерзшим аккумулятором, потому что понимает, что это неправильно. Он приобретет такую машину, на которую не надо будет терять время даже в самый сильный мороз, – он издалека улыбнулся повернувшейся Нюрке. Кажется, он, правда, говорил как бы на нее. – Именно такие люди, Петр Анатольевич, должны составить костяк нашей новой службы. Понимаете? Нам нужна специальная контрольная служба. – Голос рыжего стал твердым. – Нравится это кому-то или нет, но в нашем правительстве непременно должно быть такое место, вредное, антинародное, где всегда могут любому прямо сказать в глаза: на подготовку к зиме, милый человек, вам дадут столько-то, а на социальную сферу – столько-то, и больше – ни рубля, даже не надейтесь. Если такого центра всеобщей ненависти не будет, если мы его не создадим, то правительство начнут сильно любить все – и аграрии, и ТЭК, и социальная сфера, и банкиры, а в результате, Петр Анатольевич, сразу всем станет плохо. С большевистской прямотой вам говорю. Такая уж это противная штука, которую мы называем макроэкономикой. А вредного места, о котором я говорю, в нашем правительстве пока нет, и это, на мой взгляд, опасно. Только сформировав новую структуру, которая со временем охватит всю страну, можно будет реально влиять на текущие процессы. Взгляни хотя бы на финансово-экономический анализ состояния Волжского завода, предоставленный Семиным. Изящная работа, Этот Семин мне нужен, – засмеялся рыжий гость. – Пора ставить человека на нужное место. Пусть ездит по стране, пусть внимательно изучает людей, вглядывается во все щели, чем бы оттуда ни несло. Он ведь без семьи? Тем лучше. При отсутствии нормальной жизни ему и деньги не на что тратить, воровать не будет. Я это по себе знаю. Зарплата, которую я получал, будучи главой администрации, тоже для нормальной жизни не приспособлена. Хотя готов повторить, что при нашей занятости деньги, правда, как бы ни к чему. Пришел, переночевал, ушел. Ночью мы денег не расходуем… – засмеялся он. – Думаю, что то же и у Семина. Надо дать человеку развернуться, пусть готовит смену. И не надо бояться. Пусть даже про него начнут открыто говорить, как говорят про меня, что вот, дескать, все в нем плохо: и цвет волос, и фамилия, и мысли. Пусть говорят, – упрямо повторил рыжий и опять издали улыбнулся Нюрке. – Нам нужны сильные люди. Их, конечно, скоро начнут ненавидеть многие, но только благодаря им мы сможем шагнуть в нормальную, достойную человека жизнь.
– А разве мы этого не проходили? – усмехнулся Петр Анатольевич. – Товарищ Сталин мечтал в свое время об ордене меченосцев? А что получилось?
– У нас получится.
Нюрка все еще смотрела в окно.
«Камдесю… – как бы издали доносилось до нее. – Ну, что нам Камдесю? Заранее известно, что он скажет. Прекратите, скажет, печатать деньги для решения заведомо неверных задач, прекратите спасать безнадежные банки! Если откровенно, Петр Анатольевич, то в ближайшее время с курсом рубля ничего особенного не произойдет. Но в этом таится ловушка. Эмиссия-то продолжает раскручиваться и никто сегодня не знает реальных ее размеров. Ведь эмиссия это не просто итог работы Гознаковских фабрик, печатающих деньги. Центробанк принимает решение снизить ставки фонда обязательных резервов в коммерческих банках вдвое, это уже эмиссия. Продление срока возврата ломбардных кредитов, которые выдавались банкам весной и летом, тоже эмиссия. И выдача кредитов коммерческим банкам – эмиссия. Не уверен, что даже внутри Центробанка все это сведено в единый документ, ну, что-нибудь вроде специальной „Денежной программы“. А взять отсрочку выплаты долгов сельскому хозяйству на пять лет? Может, это и нужное решение, но каков его результат, вы вдумайтесь! Если вы взяли кредит и не отдали, а я взял и отдал, то всем сразу станет понятно, что я – дурак, а вы – умный. Вы же сами скажете мне после этого: я, мол, говорил вам, Анатолий Борисович! И мне станет обидно. Я после этого точно никому ничего отдавать не буду. Чтобы дураком не казаться, – он издали улыбнулся Нюрке, потому что, похоже, ни на минуту не забывал о ее присутствии. – А первым результатом такого решения станет немедленное падение текущих платежей… Ох, рванет, помяните мое слово, рванет, Петр Анатольевич, если мы не создадим специальную службу. Напрасно у нас радуются, что, дескать, нас годами обманывали проклятые чикагские монетаристы: вот, дескать, деньги мы во всю печатаем, а инфляции нет! Время придет, рванет, мало не покажется».
«Вы о кризисе?»
«Ну, что кризис? – рассмеялся рыжий гость. – Кризисов не надо бояться, в конце концов, они-то нас и образовывают по настоящему. После „черного вторника“ девяносто четвертого года в России впервые определилась возможность финансовой стабилизации. Если помните, мы тогда смогли провести запрет на кредитную эмиссию Центробанка, только это и позволило нам в следующем году остановить гиперинфляцию. „Черный вторник“ позволил понять, что Центробанк не может все время кредитовать правительство. Правда, об этом начинают подзабывать».
«А вы напоминайте, Анатолий Борисович».
«Я напоминаю, я постоянно напоминаю, но у меня тяжелая судьба, я ведь заперт в служебных кабинетах. Понимаете? – засмеялся он. – Я восемь лет сижу большим начальником, живого человека меньше министра в глаза не вижу. Ну, разве что забредет иногда какой-нибудь замминистра. Вот почему мне нужен ваш Семин. У него хорошие мозги. И базовые инстинкты правильные. Сужу по его работе в Волжске и в Красноярске. Он ощущает целостность хозяйства, отданного нам в руки, другими словами, он монетарист от природы. Мне такие нужны, я задыхаюсь без живых людей. Мне нужны живые люди. Я с Виктором Степановичем, например, долго работал, вот он типичный монетарист по жизни. У него здоровое крестьянское восприятие. Грубо говоря, настоящим монетаристом именно нормальный куркуль является. Расходы – по доходам, дефицит всегда нулевой. И я вам больше скажу, Петр Анатольевич. Чем дольше работает наше очередное правительство, тем более монетаристским по сути оно становится. Это абсолютно непоколебимая закономерность. Если ты не монетарист, то тебя очень скоро так шарахнет по башке, что мало не покажется».
«А закон? – осторожно поинтересовался Петр Анатольевич. – Тут многое зыбко. Тут многое колеблется на грани… Взялась же генпрокуратура за Центробанк…»
«Ну еще неизвестно, кто на этом погорит, – рассмеялся характерным мелким смешком рыжий гость. – Мне кажется, что это всего лишь очередная типовая реакция нашей прокуратуры на сложные экономические процессы. – Он издали глазами отыскал Нюрку. Что-то его влекло к ней. – Я внимательно слушал заявление генпрокурора по этому поводу. Не ручаюсь за дословность, но смысл примерно такой: дело мы расследуем, наверное, кое-кого привлечем – ведь там серьезные махинации, а кроме того, там еще и с представительскими расходами неладно. Все формулировки обтекаемы, все дано на примерном уровне. К большому моему сожалению, я хорошо изучил подобный образ мысли по действиям прокуратуры в ситуации с Альфредом Кохом. Помните скандал вокруг гонорара за его книгу? Ты, значит, дружище, получил сто тысяч долларов за неопубликованную, а может, и за ненаписанную книжку, а это, значит, взятка. Возбуждается уголовное дело, ведутся обыски, допросы. Потом, правда, выясняется, что книжка не только написана, но и издана массовым тиражом, а издатель на ней заработал существенно больше, чем сам Кох. Проходит полгода. Да, неохотно говорят в генпрокуратуре, с книжкой там что-то не сладилось. Ну, и Бог с ней, оставим книжку, ты ведь квартиру украл! Помилуйте, какую квартиру? Ну, как какую? Ты ведь, когда в девяносто третьем году приехал в Москву, получил квартиру? Ну, вот. А на самом-то деле ты ее вовсе не получил, а украл. Да как украл? – пытается оправдаться человек. Я был приглашен на работу в ранге замминистра, не на улице же мне жить! Нет, говорят, ты украл квартиру. К тому же ты в преступном сговоре. С кем? А с председателем жилищной комиссии, которая принимала решение. А до этого ты жил в гостинице и сдавал белье в стирку. Так ведь, сдавал? Ну, сдавал, вот квитанции. Ну вот, за полгода ты потратил на стирку больше тысячи рублей, а это растрата, это незаконное использование государственных средств. И так далее, по полной программе. Чем глупее, тем сильнее. С обысками, допросами, липовыми свидетелями. Проходит еще полгода, с квартирой и с бельем никак не выходит. Ну, тогда ладно, говорят в генпрокуратуре, тогда ты не квартиру, а „Норильский никель“ украл. И так далее, и так далее, и так далее. Это же можно качать бесконечно. Вы сами видите, что человеку полтора года откровенно приспосабливают то одну статью, то другую, то третью. Уверен, понадобится, и четвертую найдут. Эти действия направлены не на выяснение истинности обвинений, а на то, чтобы посадить в камеру конкретного человека. Это Вышинский – в чистом виде. Есть приказ добить тебя, мы и добьем. Я тут недавно с одним крупным бандитом по делам РАО „ЕЭС“ сошелся лоб в лоб, – засмеялся гость. – Он кулаками машет, а ему кто-то шепнул: ты что, офонарел, парень, ведь этот Железный Толик дружит с „подольскими“! – Он снова засмеялся. Несомненно, он хотел, чтобы Нюрка его слышала и все упрощал ради нее. – Вы будете смеяться, Петр Анатольевич, но бандит действительно отступил. Вот как странно обстоят дела. И если уж мы заговорили всерьез, то всегда надо иметь в виду не только общественное сознание, но и общественное настроение. Общественное сознание у нас достаточно продвинуто. Люди, конечно, сильно обозлены на нас. Им есть за что злиться, ломка не бывает мягкой. Но без ложной скромности скажу: когда сегодня на прилавок выкладывают коммунистическую альтернативу, люди сразу говорят, ну, нет, это не пройдет, это залежалый товар. Так что приход нынешних либералов к власти абсолютно предопределен. И не потому он предопределен, Петр Анатольевич, что якобы нынешнее правительство скоро провалится и либералов призовут к ответу. Нет, есть основания более серьезные. Например, надо помнить, что народу сегодня есть из-за чего бунтовать, а стихийный бунт – лучшая основа для настоящей диктатуры. Вот чего надо бояться».
Какой бунт? О чем они?
Нюрка непонимающе обернулась к столу.
Рыжий гость и Петр Анатольевич ее не замечали.
Разговор так их увлек, что они вполне могли обойтись коньяком и лимоном.
Их интересовал не обед, они приглядывались друг к другу, они откровенно изучали друг друга. Пройдись она перед ними голой, они бы, наверное, сейчас не заметили этого. Скала их ценностей на все отбрасывала густую тень и Нюрка подумала: а я? Что у меня-то получается? Что от меня-то останется? Глыба ржавого бетона, непонятно как попавшего в мастерскую, расположенную на двадцать четвертом этаже? Что, в сущности, я сделала, чтобы заслужить любовь или ненависть, как заслужили любовь и ненависть эти два человека за столом?
В детстве я заикалась, вспомнила она.
Из-за этого в девчоночьих играх меня постоянно заставляли играть «отца».
Она, вспомнила Нюрка, то есть «отец», всегда мрачно сидела перед телевизором, читала газету и скверно ругалась. Она специально научилась скверно ругаться. Это было ее первым серьезным приобщением к реальной жизни. Из-за всего этого она не любила общих игр, правда, не любила и кукол. У всех у них, на ее взгляд, были слишком глупые глаза и слишком твердые щечки.
Мне ребенок нужен, затосковала Нюрка. Время уходит.
От Андрея?
От бандоса!
С кем ребенку расти?
А это я решу, подумала она. И ребенка хочу от Андрея, от этой скотины, не подающей никаких вестей.
Рожу ребенка и напишу небо.
Напишу огромное безысходное небо, в котором пусто.
И зачем они лезут в небо? – подумала она, глядя в окно. Что их привлекает в пустынном небе? Отсутствие толпы? Что делать в небе бандосу Семину и Большому человеку? Зачем карабкаются в небо Филин и рыжий гость? Что влечет туда стильного художника и омерзительного негодяя?
