Отчитаны лекции, на душе тоска. Растрава в сердце, дождь за окном. Жизнь как простуда. Но вдруг раздается в телефонной трубке русский голос: «Ах, Саша, Саша! Ну что ты делаешь в этой сытой и сырой стране? Бери билет и беги к себе на Ядран, возвращайся в свою солнечную Адриатику! Там жизнь, там сладкая славянская речь! Зачем тебе сытый сырой Колумбус?»
Вот оно длинное нежное стихотворение, будто специально написанное для толстого советского журнала!
Если бы, конечно, не телефонный собеседник.
Голос телефонного собеседника почему-то тревожил Карпицкого.
И тревога его сбылась.
«
Журналисту из «Взгляда» и скандальному корейскому писателю У не надо было объяснять, кто это был –
Сергей с удовольствием слушал Карпицкого.
Рядом с ним сидел человек, которого он не всегда понимал, но который всегда восхищал его. И дело было не только в стихах.
Конечно, Карпицкий – это всегда было что-то особенное.
Среди жуков и акул бизнеса Карпицкий невольно выделялся. При этом он не выглядел белой вороной. Он был своим человеком в бизнесе, и он был своим человеком еще в каком-то высоком и непонятном Сергею мире. Бизнесом ведь можно заниматься по-разному. Например, генсек Румынии Николае Чаушеску выгодно продавал выездные визы евреям…
Тоже бизнес.
Но Карпицкий…
Карпицкий попал в
В этом Карпицкому, несомненно, повезло. Ему удалось реализовать полученные от природы способности. А значит, он зарабатывал столько, сколько хотел, он переводил тех поэтов, которых хотел переводить, он мог отдыхать в том уголке земного шара, который ему нравился. И руки, и совесть у Карпицкого были чисты…
Сергей хмыкнул.
Лешин рассказ несколько поколебал его уже сложившиеся представления о Карпицком.
Где-то в самом начале августа девяносто первого года, рассказал Леша, вызвал его к себе Карпицкий. Разговор оказался короткий, но доверительный. Саша всегда относился ко мне доверительно, похвастался опьяневший Леша, и по блестящим глазам было видно, что сказанное для него не просто слова. Я настоящее доверие сразу чувствую, всей душой, похвастался Леша. А когда чувствую так, то и работаю от души.
– Карпицкий, наверное, не раз проверял тебя?
– Не без этого, – ухмыльнулся Леша. – Только я об этом как-то не думал.
– Почему?
– А чего мне об этом думать? Думают, когда много скрывают. А мне ничего скрывать не надо, я такой, какой есть. Плевать, проверяют меня или не проверяют. Саша, наверное, обязательно меня проверял. В МАП время от времени всех проверяют. Чем я лучше других?
Короче, в начале августа прошлого года Карпицкий вызвал Лешу в свой кабинет, плотно прикрыл двери, и сказал: «Значит, так. Завтра в шесть утра ты должен быть на северной окраине Сходни. Вот тебе чертежик. Нужное место найти не трудно. Есть там большой пустырь, на нем замороженная стройка. Ночью никакой охраны. Оставишь машину в кустах на обочине, чтобы с дороги ее не видели, и пройдешь к большому недостроенному корпусу. Там будут стоять две или три машины. То, что ты там увидишь, тебя не касается. Все это вообще никаким боком тебя не касается, тебе только надо съездить туда, а приглядываться да прислушиваться не надо. Ты просто подойдешь и спросишь Карю. Именно так, Карю. Запомни. Это не баба, это мужское имя. Или прозвище, неважно. О том, что ты появишься на пустыре, люди знают и говорить с ними ни о чем не надо. И спрашивать у них ничего не надо. Ты подойдешь и Каря передаст тебе папочку с бумагами. А ты привезешь ее мне. Все понял?»
Леша кивнул.
«Когда ты последний раз получал премиальные?» – поинтересовался Карпицкий.
«Месяц назад».
«Сколько получил?»
Леша назвал неплохую сумму.
«Завтра получишь в три раза больше».
Леша понимающе кивнул.
Выехал он, понятно, заблаговременно, для порядка немножечко покрутился по ночной Москве и без пяти шесть вырулил в Сходне на пустырь, вычисленный им по чертежику.
За большим недостроенным корпусом действительно пристроились три легковых машины. Иномарка и две «Волги». Возле иномарки торчал, как столб, долговязый эст. Ну, точно эстонец, решил Леша, услыхав его выговор. «Не вител я этих тенег, – напряженно повторял долговязый эст. – Софсем не вител, не вру. Опвели меня вокруг пальца». Причина такой напряженности не осталась для Леши тайной: за спиной долговязого торчал человек с «калашом» в руках.
Правда, эст не выглядел напуганным.
На пустыре было пусто и зябко. Неприютно посвистывали в недостроенном здании сквозняки, ночь, собака где-то побрехивала, но эст, напряженно оправдываясь, все-таки не выглядел напуганным.
«Не вител я этих тенег, не вру. Софсем не вител».
Перед эстом на раскладном стульчике неподвижно сидел какой-то человек.
Он сидел спиной к Леше и ни разу не повернулся.
Впрочем, помня наставления Карпицкого, Леша и не сильно-то приглядывался. Его сразу остановили два человека в масках. Ну, прямо как в кино. То Луна выглянет, то покачает фонарь ветром. Ну и эта брошенная стройка. Сквозняки, скука. Люди в масках.
«Кого ищешь, браток?»
«Карю».
«Понятно, – сказали Леше. – Отваливай. Бумаг не будет».
«Мне шеф сказал, – для верности заметил Леша, – чтобы я без бумаг не возвращался».
«Нет проблем. Зароем».
«Но…»
«Ты что, сильно умный? Или слов не понимаешь? Отваливай, тебе сказано. Твоему шефу все сообщат».
До той странной ночи Леша никогда не встречал господина Тоома, и вычислил, что это он, гораздо позже. Оказывается, в ту ночь на господина Тоома наехала московская братва. И кажется, не сама по себе наехала, а по чьей-то просьбе. И не по чьей-то, а по просьбе Карпицкого.
Порассуждав сам с собой, умный Леша понял больше.
Например, он понял, что тот ночной наезд на господина Тоома, видимо, ничего существенного Карпицкому не дал. Ну, разве что заставил господина Тоома спрятаться в Эстонии. Вообще что-то непонятное случилось на сходненском пустыре. Московскую братву нелегко убедить в чем-то, но господин Тоом, похоже, в чем-то их убедил. Иначе братва никак не отпустила бы господина Тоома, не сломав ему шею, и не взяв ничего, кроме обыкновенной долговой расписки. Да и расписку эту взяли в самый последний момент, как бы только для того, чтобы не выглядеть слишком глупо перед Карпицким.
Короче, облажалась московская братва: долговязый эст оказался братве не по зубам. Пришлось отпустить эста.
Ну да, вспомнил Сергей.
Карпицкий, пусть и уклончиво, но упоминал о каких-то попытках вернуть старый долг. Правда, он ничего не говорил о московской братве, но, в конце концов, не самому же Карпицкому брать в руки «калаш».
Вот и ищи правильное соотношение.
С одной стороны интеллигентные беседы, тонкая поэзия, переводы и философия, с другой – московская братва…
Хотя как иначе? Нечего прятать голову в песок. Карпицкий сам вывел этот тезис:
Впрочем, что мне эта поэзия? – обозлился Сергей.
Неважно, чем ты занимался прежде. Неважно, копал ты землю или был воспитателем в детском интернате, переводил иностранных поэтов или корпел над бухгалтерскими счетами какого-нибудь «Горремстроя», действительно первое твое дело –
Других вариантов не существует.
Это как с эстонскими полями, почему-то решил он.
Вот когда-то ледник притащил тяжелые валуны и обильно присыпал ими эстонские поля. Значит, теперь ты терпеливо вывозишь камни с полей или молча миришься с их присутствием.
Склад противогазов
Спать не хотелось.
И алкоголь не помог.
Ну, Карпицкий, ладно.
