– Может, не надо? – Коровенков явно не хотел подъезжать к металлическим воротам. – Лучше поехали на северную сторону. Там деревянные домишки. Кобельков же не всегда врет. Лучше с вольняшками поговорить, чем сразу лезть за стену.
– Да успокойся ты. Видишь, сколько антенн торчит за стеной? Ты, наверное, даже по пьянке столько не видел. С чего бы они образовались на зоне? Или ты думаешь, что местным зэкам телики разрешено смотреть?
– Ну, мало ли…
– Чего мало?
– Режимное заведение оно и есть режимное, – мрачно сплюнул Коровенков и почесал клочкастую бороду. – Со строгостями, значит. Раньше здесь мыли золото, наверное, снова начали мыть. Кто знает? В здешней тайге места богатые. В нас пальнут могут.
– Да зачем? – возразил Сергей.
Но подумал: в общем-то, Коровенков прав.
Территорию старателей вполне можно считать режимной зоной.
В Мариинске сам слышал от Серого о том, что в глубине черневой тайги до сих пор разбросаны забытые властями поселки. Туда в последнее время повадились кавказские гости. Местные жители бегут из поселков, а кавказские гости наоборот. «Вай-вай, отдыхать будем!» Для пущего вида жарят на полянах шашлыки, поют заунывные песни.
Но заняты кавказские гости, конечно, не отдыхом.
Пробираются они в забытые поселки потому, что прекрасно знают: нет у государства денег на добычу золота. Золото государству нужно, а денег на добычу нет. На лошадях, на лодках добираются неутомимые кавказские гости до огромных курганов отработанной породы, до проржавевших контейнеров, брошенных за ветхими металлическими ограждениями. Золотосодержащий концентрат валяется прямо под открытым небом, размываемый осенними дождями, развеваемый ветром, никем не востребованный. Прогнившие склады загружены концентратом. Раньше везли его на обработку в Казахстан, но нынче денег нет, и Казахстан стал чужой стороной.
Сергей зло покачал головой.
Он вспомнил карандашные отметки на старой топографической карте.
Суворов действительно мог заинтересоваться заброшенными золоторудными территориями, почему нет? Покупай лицензию, забрасывай в тайгу оборудование, вот и все дела.
– Уходят…
Сергей кивнул.
Водитель грузовика кого-то окликнул и, наконец, уверенно потянул за собой немого охранника. Непонятно, чем они занимались весь день в тайге, но вид у них был усталый. При немом, кстати, было оружие: на поясе болталась явно тяжелая кобура.
Переждав минуту, Сергей подтолкнул Коровенкова.
Две ровных линии аккуратных двухэтажных коттеджей, сложенных из красного и белого кирпича, протянулись вдоль неширокого бульвара. Быстро смеркалось. Уже фонари просвечивали сквозь листву. Там, где свет попадал на широкие плоскости бетонной стены, отчетливо виднелись цветные фигурки людей и животных. «Как в китайской тюрьме в Куала-Лумпуре…», – шепнул Сергей. – «Ты там сидел?» – ужаснулся Коровенков. – «Типун тебе на язык!»
Кирпичные коттеджи, бульвар, плиты под ногами, липы, высветленные прячущимися в листве фонарями, – все дышало густым душным теплом, впитанным за день. Сергей не знал, куда он тащит Коровенкова, но сильно ломать голову и не пришлось: скоро открылась перед ними круглая площадь, окруженная темными трехэтажками, в которых не светилось ни одно окно.
Зато на невысоком специально оборудованном деревянном подиуме, как бы на круглой сцене, виднелись какие-то фигуры, лениво дышал дымокур. Его функциональность была сильно преувеличена, тем не менее, на площади собралось немало людей. Некоторые сидели на деревянных скамьях, другие стояли. Негромко шумел фонтан под стенами тяжелого здания, на доске для объявлений (в метре от Сергея) белел лист ватмана.
Сергей не поверил.
А ниже шла практически вся азбука:
– Чего это? – удивился малограмотный Коровенков.
– Портрет, – объяснил Сергей.
– Чей портрет?
– Пипы суринамской.
Жив курилка, усмехнулся он про себя.
Жив, оказывается, жив Олег Мезенцев. Жив, оказывается, придурковатый должник. И не просто жив, а встречает пятидесятилетие. Юбилейная дата, кстати, соответствует сумме долга. В штуках. А воздух напитан гарью и растревожен дымокуром. А звезды над головой яркие, как всегда в Сибири. А периметр обнесен бетонной стеной, ну, и все такое прочее.
– А… Это… – начал было Коровенков.
– Молчи, – подсказал Сергей.
– Я дело хочу сказать.
– Ну?
– Кажись, там немец сидит.
Людей на площади собралось человек сто, не меньше, но и еще подходили люди. Может, гнала их духота, а может, хотели принять участие в каком-то представлении. Кто в футболке, кто в рубашке, а кто не удосужился натянуть на себя даже футболку, поблескивал загорелыми плечами. В сгущающихся сумерках все казались похожими друг на друга. Никто не обращал внимания на Сергея и на испуганного Коровенкова, все смотрели только на человека, вольно расположившегося в единственном кресле, кажется, специально выставленном на подиум.
Коровенков не ошибся, это действительно был Мориц.
Красивая неулыбчивая женщина в коротком открытом платье, стоявшая за его спиной, наверное, была шейла. Сложив руки на груди, она иногда поднимала голову, будто искала поддержки у собравшихся.
– Хватит! – выкрикнул из толпы явно вдетый мужик с добрым, привлекательным для любого еврея лицом генерала Макашова.
Сергей ничего не понимал.
Кажется, Морицу совершенно было наплевать на толпу.
Время от времени он просыпался и начинал гудеть, как трансформатор под напряжением. Выждав такой стихотворный припадок, начинала говорить шейла. Не похоже, что она поддерживала Морица. У тебя не уретрит и не гонорея, грубовато поясняла она, поднимая голову, видимо, ища поддержки. Ты заражен неправильной философией. Философия бывает правильная и неправильная, объяснила она, никаких других не бывает. Вот ты и перепутал.
– Дай сказать Морицу!
– Не дам, – отрезала шейла.
– Раньше ты всем давала!
– Обидно мне, мужчина, слышать такое, – обиделась шейла. – Кто понимает слова Морица? Поднимите руки. Ага, пять человек, – подвела она итог. – Да и те врут. Все, кто поднял руки, врут! – решительно объявила шейла, специально обернувшись к человеку с добрым лицом генерала Макашова. – Если бы не врали, Мориц не бегал бы на реку и не бросал бы в воду пустые бутылки из-под виски. Он выбирает в буфете самое дорогое виски, – объяснила она, – а в пустую бутылку запихивает листки со стихами. Знает, что на такую бутылку, если ее не разобьет в камнях, обратят внимание. Да все вы врете, я так думаю, – спокойно объяснила шейла. – Потому что, если бы вы все не врали, то Мориц отдавал бы свои стихи вам, а не отправлял бутылки по воле течения.
