– Это точно.
– Он не пил? Не ругался? Не бил жену? – доверительно улыбнулась Раиса Сергеевна. – Никогда не богохульствовал? Не третировал детей? Не ссорился с соседями?
– Думаю, что человек он был неплохой, – пробормотал Сергей, отводя взгляд от замечательных обнаженных ног.
– А отец? Что вы знаете об отце?
– Зачем вам это?
Раиса Сергеевна улыбнулась.
Когда она наклонялась к столику, под тонкой кофточкой отчетливо вырисовывались нежные груди. Это волновало и раздражало Сергея.
– Зачем вам это? – повторил он.
– Мне хочется понять вас.
– А кто вы?
– Я психолог, – доверительно улыбнулась Раиса Сергеевна, и Сергей вдруг понял причину некоторой холодности, исходящей от нее. – Мое дело – оценивать интеллектуальный и эмоциональный уровень прибывающих к нам людей.
– А они хотят этого? – невольно спросил Сергей.
– У вас есть право отказаться от беседы. – Раиса Сергеевна доверительно улыбнулась: – Вы хотите отказаться?
– Да нет, – ответил Сергей, пожалуй, чуть поспешней, чем следовало. – Пожалуй, что нет.
– Но вам что-то мешает?
– Это верно.
– Что именно?
– Ваши ноги.
– Но чем?
– Они находятся слишком близко…
– Мне отодвинуться? Или сесть как-то иначе? Хотите, я накину на колени плед?
– Не знаю, – ответил Сергей, опять чуть поспешнее, чем следовало. – Впрочем, сидите, как вам удобно. Я с этим справлюсь.
– У вас есть жена?
– Конечно.
– А дети?
– Конечно.
– А любовница?
Сергей улыбнулся.
– Я вижу, вы стараетесь быть откровенным, спасибо, – Раиса Сергеевна тоже улыбнулась. И это было мучительно: так сильно чувствовать красивую женщину, сидеть так близко к ней, и при этом ни на что не решиться. Если я ее обниму, почему-то подумал Сергей, она, наверное, не будет противиться. Но никакой уверенности не почувствовал.
– На отца у меня обид нет, – отвел он взгляд от загорелых ног Раисы Сергеевны. – Он был небольшого роста, но крепкий, и не боялся никакой работы. И все умел. Собственно, в то время нельзя было иначе. Те, кто ничего не умел или умел слишком мало, попросту вымирали. Когда началась война, отца забраковали по росту, но домой с призывного пункта не отпустили, оставили в Новосибирске на заводе «Электросила». Там он прожил несколько лет в заводской общаге с такими же, как он, бедолагами. Впрочем… – Сергей сделал паузу: – Действительно, зачем вам все это?
– Вас любят друзья?
– Думаю, что да.
– Вы думаете или вы уверены?
– Сейчас такое время, что лучше сказать – думаю, – усмехнулся Сергей.
– А в жене вы уверены?
– А как же иначе?
– А враги у вас есть?
– Наверное.
– Явные враги?
Сергей задумался.
– Явные? – переспросил он. – Не знаю. Есть явные конкуренты, это точно, но это не значит, что они враги. Ну, понятно, есть люди, которым я по тем или иным причинам не нравлюсь. Что тут поделаешь?
Он заколебался.
– Ну?
– Было бы лучше, – произнес Сергей внезапно пересохшими губами, – если бы вы сели рядом… – И добавил неуверенно: – Может, я еще что-то вспомню…
Раиса Сергеевна покачала головой:
– Я так не думаю.
И подвела итог:
– Все-таки вы не смогли расслабиться.
И легко поднялась:
– Кажется, вы слишком легко вспоминаете. При этом вспоминаете в основном то, что хочется вспоминать. Так сказать, гладите себя по шерсти. Жаль, но нам придется встретиться еще раз.
Сергей усмехнулся.
Он нисколько не жалел, что им придется встретиться еще раз.
Правда, он испытывал жуткую неловкость. Он, например, вряд ли мог объяснить свои неожиданно вырвавшиеся слова: «Если бы вы сели рядом…» Он действительно испытывал неловкость. С чего она взяла, что я отвечал не совсем откровенно? И какое ей дело до того, гонял мой дед бабку ухватом, или были у деда какие-то другие подобные наклонности? Разве ими определяется сущность человека?
Главное, что дед выжил. И помог выжить другим.
Пуля для скорпионов
Он проспал весь день.
Это казалось невероятным, но он проспал весь день.
Он понял это по тихим неярким сумеркам, затопившим гостиничную комнату, и по какой-то особенной тишине, установившейся за окном. При этом Сергей совершенно не помнил, когда лег, и почему, собственно, лег, и когда из его комнаты забрали столик с остатками завтрака?
Дождь за окном прекратился.
Да и не дождь это был. Так… Дождичек…
Пахло гарью. Телефон был отключен. Входная дверь оставалась запертой.
Сергей вяло постучал в дверь, но никто на зов не отозвался, на лестничной площадке стояла настороженная тишина.
Что-то меня закорачивает, подумал он, залезая под душ. Что-то меня в сон тянет. И голова болит. Может, подсыпали что-то в кофе? Мысль показалась глупой, но ничего другого в голову не приходило. Эта Раиса Сергеевна, вспомнил он, она себе на уме. Ишь, оценивает интеллектуальный и эмоциональный уровень… Психолог старательской артели…
Душ не помог.
Голова заболела еще сильнее.
Упав в кресло, стараясь не замечать на стене раздражающе яркий прямоугольник «Последнего дня Помпеи», он смутно припомнил сон.
Ну да… Сон…
Ему снились широкие поля, колеблющиеся спелые овсы, а вдали белый дворец – смутные готические башни, зубцы над стенами, вымпелы. Во сне, разгребая овсы (как в сентиментальном кино), Сергей бежал через поле, зная, что в белом дворце кипит пир. Он не помнил, как вдруг оказался в огромной зале. Свет в нее вливался только сквозь узкие окна. Стекла в них были цветные, мозаичные, от этого казалось, что цвет одежд постоянно меняется. Неподвижные мраморные статуи в разных местах зала мешались с кружащимися в танце людьми. В сумеречной круговерти танца сквозь праздничный дождь конфетти Сергей выхватывал взглядом то мраморную Афродиту, то поддавшего Мишку Чугунка, ревниво обхватившего за плечи партнершу, кажется, противную шейлу Морица, то веселого мошенника Варакина, то Мезенцева, то еще кого-то, напоминающего Сергею сразу самых разных людей…
Приглядевшись, он увидел Веру Суворову.
Она танцевала с арабом в развевавшемся белом бурнусе.
Высокий лоб Веры, лицо, плечи покрывал нежный загар.
Араб не отвечал.
Араб загадочно улыбался.
Он не замечал кружащихся вокруг людей, кажется, он не замечал поэта-скандалиста, благосклонно следившего за танцующими с высокой галереи, по периметру опоясавшей весь зал, он не замечал Анта… Да он никого не замечал, глядел только на Веру!..
Пир гомососов.
Почему мне это приснилось?
