Ант долго сидел перед трупом на корточках.
Это вполне мог быть его отец. Его выслали в Сибирь в сороковом, а последнее письмо мать получила от него как раз из Колпашево.
Ант долго всматривался в ужасное лицо мертвеца.
То, что добровольцы, весело матерясь, крушили веслами мумии, Анту было все равно:
Он долго всматривался в ужасное лицо трупа.
Это мог быть один из его старших братьев.
Или отец.
Ант терпеливо ждал, не откликнется ли сердце на какой-нибудь тайный знак или на невнятный зов крови, но ничего такого не чувствовал, кроме не очень ильного, какого-то
Но мог, мог труп оказаться родным!
В бумагах, выкраденных из архивов КГБ, Ант видел списки приговоренных к расстрелу. В одном из списков значился его отец, а среди начальства Колпашевского НКВД прочитывалась фамилия –
Вечером в гостиницу пришел человек в шляпе. Анту было все равно, что выглядел он все так же подозрительно. Пока есть водка, не выдаст. «Давай бутылку, – сказал подозрительный человек Анту. – К Александру Алексеичу тебя все равно не пустят. Тебя вообще здесь никуда не пустят. Если нет у тебя в Колпашево каких-то конкретных дел, не болтайся в порту, не мозоль людям глаза. Я тебя честно предупреждаю».
Ант отдал бутылку, вторую они выпили вместе.
«Вы как животные, – подобрев, сказал Ант. – Вы здесь убили когда-то своих и чужих людей. Зачем вы убиваете их во второй раз? – И спросил: – Это правда, что здесь, в Колпашево незадолго до войны расстреляли семь тысяч репрессированных?»
«Неправда, – хмуро ответил гость. Он оказался патриотом и не любил преувеличений. – Ну, каких-нибудь сотни три-четыре. Не больше».
«Пишут, что в России репрессировали почти двадцать миллионов».
«И это врут! – отрезал гость. – Два-три миллиона. Не больше. Да и много нас, всех не репрессируешь».
«Один писатель говорит, что русские нисколько себя не ценят».
«Врет, конечно. Времени у нас нет ценить себя».
На другой день Ант снова пришел на облюбованный мысок.
Он сидел в тени туманных кустиков, не зная, что за ним наблюдают.
Когда течение поднесло к берегу очередной труп, он присел перед ним на корточки, почему-то сильно удивившись тому, что совсем не чувствует трупного запаха. Может, это знак? – подумал он. Может, это отец? И хмуро улыбнулся: или, может, это тот самый комиссар, который расстрелял моего отца, а потом сам был расстрелян? Теперь подплыл, смотрит на меня… Кто, кроме Бога, укажет?…
Ант поднял голову и взглянул на небо, низкое и серое.
Небо грозило дождем, а с болот пронзительно дуло. Весело и пьяно перекликались на реке поддатые добровольцы, рубя алюминиевыми веслами очередную мумию.
– Господи… Нельзя же так…
Наверное, Ант сказал это вслух, потому что его переспросили:
– А почему?
Он повернулся.
Двое крепких молодых людей стояли перед ним. Один, как его вчерашний гость, был в шляпе, другой простоволосый – мягкий шатен. Оба держали руки в карманах отвратительных спортивных плащей. Ант уже встречал их на местной спасательной станции, и знал, что они не местные.
Не вынимая рук из карманов, шатен переспросил:
– А почему нельзя? Ведь это враги народа, всякая антисоветчина. – И с любопытством кивнул на труп. – Своих разыскиваешь? Узнал, что ли?
– Не узнал…
– А если бы узнал?
– Если бы узнал, то похоронил.
– А если он дезертир вонючий?
– Откуда мне об этом знать?
– А если он враг народа?
– Откуда мне знать?
– Ты латыш?
– Эстонец.
– Лучше бы ты был латышом, – сказал второй, закуривая. – Из латышей хорошие красные стрелки вышли. Жалко, что не всех эстонцев в свое время выслали. У нас еще будут проблемы с эстонцами, – повернувшись, заметил он шатену. – Они у себя бывших эсэсовцев признали «борцами за независимость». Демонстрации устраивают.
– Да ну, – презрительно глянул шатен на Анта. – С ними проблем не будет.
– Это почему?
– Да они же вырожденцы. Ты только взгляни, у него глаза пустые. Ты замечал, кстати, что все они как быки? И глаза у них всегда пустые. – Шатен покачал головой и негромко заметил: –
И приказал негромко, но властно:
– Вали отсюда!
– Почему?
– А потому, что здесь тебе нельзя находиться. – Шатен показал красные корки. – И из гостиницы не выходи, мы к тебе наведаемся.
Ант отвернулся.
Он долго смотрел сквозь легкий туман на далекий левый берег, низкий, пологий, чуть прорисовывающийся. Он смотрел сквозь легкий туман, и все пытался представить, как выглядели те, кто расстрелял здесь его отца и братьев. Не в конармейских же шлемах они были… Этот
И когда шатен подошел, Ант в мощном развороте выбил ему челюсть ногой, и тут же сбил с ног второго.
А туман плыл над рекой.
Серый выдался денек над Обью в самом начале мая – то дождь моросит, то легкий туман наносит.
Ант уехал из Колпашево в тот же день, и его никогда не интересовало, скоро ли нашли тех двоих на сыром берегу, или унесло водой трупы куда-нибудь в сторону села Новоникольского, а то даже и Прохоркино, того, что на самом севере Томской области…
Подумаешь, два трупа.
Это не двадцать.
Загадка Эль-Ниньо
Сергей проснулся в восемь.
Он встал и попытался поднять жалюзи, но это не удалось.
Пожав плечами, пошел в душевую, побрился, с наслаждением растерся огромным махровым полотенцем. Это сразу прибавило ему уверенности. Он зверски захотел есть. Он даже подошел к деревянной, выкрашенной в непривычный кремовый цвет двери и нетерпеливо подергал металлическую ручку. Но вчера он не ошибся, – дверь была заперта снаружи.
Он подошел к телефону.
Тот же самый аппарат, по которому он звонил, но связь, вероятно, переключили на внутреннюю, потому что стоило поднять трубку, как в трубке раздалось: «Подавать завтрак?»
– А то!
Бросив трубку, он с удовольствием упал в мягкое кресло, поставленное под окном. Прекрасный сервис. Его, оказывается, уже ждут. Яркое пятно «Последнего дня Помпеи» уже не раздражало. Кондиционер работал и в комнате чувствовался влажный запах гари.
Влажный?
До Сергея вдруг дошло, что за окном идет дождь.
Капли стучали монотонно, перебивая одна другую. Прежде чем упасть на пересохшую землю, на сизые лапы елей, капли дождя пронизывали душные пространства, жгучие потоки гари и пепла, взметаемые над лесными пожарищами, и лишь потом, шипя, разбивались на горячих камнях, на комьях окаменевшей грязи, если, конечно, могли достичь их…
В дверь постучали.
– Войдите.
Сергей готов был увидеть кого угодно.
Он готов был увидеть томского желтоголовика, поэта-скандалиста, его шейлу, Мезенцева, наконец, обыкновенную гостиничную горничную, но в комнату, улыбаясь, вошла стройная молодая женщина в белой открытой блузке, и в короткой юбочке, едва прикрывавшей, ну, скажем так, бедра. Не ниже. Нисколько не ниже. Кажется, в Голландии принято, чтобы из-под таких вот коротких юбочек непременно выглядывали цветные панталончики, ухмыльнулся Сергей, но в сибирской черневой тайге таким мелочам можно не придавать значения. Светлые длинные волосы красиво рассыпались по загорелым плечам, белизна блузки прекрасно подчеркивалась ниткой настоящего жемчуга; ко всему прочему, светловолосая гостья, видимо, принципиально не признавала лифчиков.
