подсыпали в воду? Но не пить он не мог. Рука сама потянула влажный стакан к губам.
– Ты помнишь, как попал сюда?
Сергей попытался вспомнить, и не смог.
– Ты не в тюрьме, – улыбнулся Ант. Он не выказывал никакой неприязни. Никакого нетерпения. – Это вовсе не тюрьма, – его жидкие глаза смеялись. – Но понимаю. Ты и не мог ответить иначе. Ведь чувство тюрьмы у русских врожденное. Правда? Если бы ты не строил в Томске героя, если бы сразу со мной поехал, – укорил он, – сейчас бы и чувствовал себя иначе. Павел, – попросил он Жеганова, – дай ему таблетку спазмалгола. Или что там у тебя есть? Видишь, у него голова раскалывается.
И совсем успокаивающе кивнул Сергею:
– Здесь не тюрьма. Здесь рай. Строя рай, люди, правда, часто выстраивают тюрьму, но это второе дело. Здесь живут люди, которые не могут и не хотят жить
И снова спросил:
– Хочешь водки?
– Нет.
– Почему? – удивился Ант и снова посмотрел на Жеганова, который, кстати, не спешил с таблетками. – Слышишь, Павел, он не хочет водки. Это странно. По моим наблюдениям, русских привлекают только две вещи: новые идеи и водка. Водка потому, что позволяет бесконечно развивать самые невероятные новые идеи, а новые идеи потому, что их обсуждение позволяет пить водку.
Он взглянул на Сергея:
– Ты знаешь, что тайга горит?
– Догадываюсь, – кивнул Сергей.
И, потянув носом горький, настоянный на дыме воздух, повторил:
– Догадываюсь.
– Ты помнишь, что пришел в тайгу не один?
– Разве?
– Он действительно может сейчас не вспомнить, – подсказал Жеганов.
– Да, не один, – кивнул Ант. Он, кажется, проверял Сергея: – С тобой был еще один человек.
Сергей покачал головой.
Он все помнил, но боялся выдать себя.
Видимо, Суворов передумал, решил он. Видимо, Суворов не захотел меня видеть. Валентин прав: если у человека есть возможность
Он с трудом рылся в своей непослушной памяти.
Он искал в памяти что-то такое, что могло помочь ему. И могло помочь Валентину с Коляном.
Он взглянул на Жеганова, потом перевел взгляд на Анта, и понял, что нет у него никакого времени. Они давно, наверное, выпустили глупого Коровенкова и он привел их прямо к Коляну.
А Валентин?…
Думать было трудно.
Голова раскалывалась.
Лучше всего упасть в постель, подумал он, опять чувствуя приступ неестественной сонливости. Но даже сквозь эту сонливость, даже сквозь эти ни на секунду не утихающие волны тошнотворной боли до него вдруг дошло, что, может, он, не совсем прав… Может, даже совсем не прав… Будь Колян у Анта, он вряд бы сюда пришел…
Первая настоящая жизнь
Он проснулся с чувством тревоги.
Ночь сейчас? Утро?
Скорее утро.
Раннее.
Боль ушла, но голова оставалась тяжелой. Зато он выспался, и даже причину внутренней тревоги мгновенно уловил:
И услышал музыку.
Откуда-то слабо доносилась музыка.
Ну да, раньше я не мог ее слышать, догадался он. И сейчас слышу только потому, что металлические жалюзи на окне подняты. Музыка доносится из распахнутого окна, из рассвета. Оттуда же несет сушью и гарью. Сочетание вполне гармоничное.
Он осторожно наклонил голову, даже тряхнул ею.
Боли действительно не было.
Внимательно прислушиваясь к внутренним ощущениям, он подошел к окну.
Светало. Смутный ряд двухэтажных кирпичных домиков, бетонные столбы с фонарями, часть угадывающейся за домиками стены, разрисованной цветными фигурками, – все было затянуто легким сизоватым туманом.
Впрочем, нет.
Это был не туман.
Это был дым, наносимый из горящей тайги.
Сквозь дымную сумеречность, сизую почти невесомую гарь, легкую угарную дымку неясно пробивался на востоке нежный розоватый отсвет, и Сергей с неожиданной печалью подумал, что раньше любое общение с Суворовым приносило ему только радость. К двум людям его всегда тянуло – к Суворову, и к Карпицкому. Он им доверял. Но если москвич Карпицкий был для него загадкой притягательной и все же объяснимой, то Суворов до сих пор, даже после многих лет дружеского общения, оставался тайной. Известно, впрочем, что
Значит, деньги изменили и его.
Значит, и к этому следует отнестись здраво.
В конце концов, Суворов не первый и не последний человек, так резко изменившийся под давлением больших денег. Если он не прилетел в Новые Гармошки, а послал вместо себя Анта, значит, он действительно изменился, значит, он действительно решил получить Коляна самым простым путем. Ну, право, зачем ему лететь в Новые Гармошки? Достаточно послать Анта. Верная собака Ант сделает все. Прибалт наверняка уже побывал на заимке.
Он вдохнул горький воздух.
Потом подошел к двери, потянул ее на себя, но дверь не открылась.
Постучать? Позвать кого-то? Поворачиваясь, он случайно отжал ручку вниз, и дверь неожиданно (он даже вздрогнул) отошла.
Он неуверенно оглянулся. Случайно забыли запереть дверь? Или оставили ее не запертой специально? Впрочем, какая разница? – решил он. Уйти из Новых Гармошек, наверное, трудней, чем войти. К тому же, оказывается, он чувствовал себя вовсе не так хорошо, как ему казалось. Резкая боль, вернувшись, снова раздирала виски.
Сделав шаг, он остановился.
Сейчас меня вырвет.
Но его не вырвало.
Медленно, как старик, стараясь не оглядываться на оставленную открытой дверь, будто оттуда мог кто-то появиться, он начал спускаться по широкой лестнице, украшенной широкими отполированными перилами.
Вниз не вверх, сердце не выскочит.
Медленно, со ступеньки на ступеньку, он спускался вниз и дивился ровному электрическому свету. Шума генераторов он не слышал, только негромкую музыку. Он не мог понять, что играли. А генераторы, наверное, упрятаны в подземных бункерах. Получай старатели электроэнергию извне, им трудно было бы сохранить в тайне существование Новых Гармошек. Разумеется, у Суворова хватило бы средств на оплату энергии, получаемой извне, но тогда Новые Гармошки не оказались бы столь уединенными.
Рай? Тюрьма?
Что мне до этого?
Мое дело добраться до Коровенкова и до Кобелькова, подумал Сергей, обязательно добраться до гегемонов. Вот какой страшный процесс, как сказал бы Коровенков. Добраться до Валентина, пока он сам еще не кинулся искать меня.
А странно…
Почему он сам меня не ищет?…
Наконец Сергей спустился на лестничную площадку первого этажа.
На площадку выходили две двери. Музыка доносилась из-за той, что вела в квартиру или в комнату, находившуюся прямо под его номером. А вот дверь подъезда была распахнута прямо на улицу.
