– Это меня-то под суд? На старости лет?
Звонков понимающе улыбнулся:
– Хотите поторговаться?
– А можно? – Ермолова рукой вытерла набежавшие на глаза слезы.
– К тому я и клоню…
5
Катер ушел, увозя счастливую гражданку Ермолову.
Смеркалось. В окне Марии светился огонь, но ужинать она не спустилась. Девчонки унесли ей еду наверх. Потом свет в окне Марии погас.
Они ни словом не перекинулись после того допроса.
Мария явно избегала Семина. Это, впрочем, было понятно.
Упал в постель, но сон не шел. Набросив халат на плечи, вышел на террасу.
Увидел: свет горит только в самом дальнем окне – в комнатке директора базы. Уныло поскрипывала ночная птица. Ночь. Тихо. Ступени, ведущие в комнату Марии в трех шагах. Ни одна ступенька под ногой не скрипнула. Впрочем, он знал, что дверь все равно окажется запертой. И ощутил холодок, когда под его рукой она медленно отошла.
Электрический фонарь за окном раскачивало, тени и свет все время смещались. Мария лежала на постели ничком. Коротенькая рубашечка на бретельках.
«Можно войти?»
6
«Подожди, я сама…»
«А спать опять вся подушка мокрая…»
«Еще, еще… Вместе… Ох, принять душ, и замотаться в махровое полотенце…»
Но рука Марии все еще лежала там, где ей не следовало лежать, и Семин чувствовал, что она жадно тянется к нему губами. Не придти к ней сегодня было бы – как надругаться над здравым смыслом, подумал он. «Еще… Вот так…» Но одновременно под подушкой Марии и в халате Семина, брошенном на пол, затренькали сотовые телефоны.
– Ответь.
– Не хочу.
Он понял, что Мария испугана.
– Раз звонят ночью, – сказал, – значит, что-то важное.
Понимал, что Мария боится выдать себя, и злился. Она, видите ли, не хочет. Просто ее мобильник настроен на его частоту. Вот так всегда. Примериваешь романтизм, а в душе вранье, похоть. Звонили, конечно. ему.
Он дотянулся до халата, откинул крышку и оба телефона смолкли.
Он сделал вид, что так и должно быть, и услышал голос Кузнецова. Это его еще больше разозлило. – «Какого черта? Не знаешь, сколько сейчас времени?» – «У меня Бориска ушел». – «Один?» – «Ага. Днем. Гулял с сиделкой. – Кузнецов был невыразимо пьян. Ему было все равно, кому жаловаться. Даже бывшему рэкетиру, мелкому жулику. – Сиделка оставила мальчишку на пять минут». – «Нашли?» – «Час назад». – «Тогда почему ты не спишь?» – «Не могу».
Рука Марии легла Семину на живот, ласково дрогнула, поползла вниз по бедру.
«Ты пьян, Славка?»
«Какая разница?»
«Действительно».
«Бросай свою мелочевку», – все-таки Кузнецов не удосужился навести о нем справки.
«Хочешь предложить что-то дельное?»
«Охоту на жаб. У тебя хватка есть. Я чувствую».
«Да ну, какой я охотник…»
7
Он зря решил, что отделался.
Снова затренькали телефоны и это не показалось ему смешным.
Поднявшись отошел к окну. И правильно сделал, потому что услышал в трубке характерное кхеканье Большого человека. – «Гайки закручиваешь? – где-то в Москве произнес Петр Анатольевич. Кажется, довольно произнес. – Получил сегодня отчет от энергетиков. Ты там расшевелил улей. В мингосимуществе обеспокоились».
Не приди я к Марии, покачал головой Семин, сейчас бы она слушала этот наш разговор. Судьба бережет. Завтра имя Петра Анатольевича могло всплыть в местных газетах.
Покосился на разметавшуюся Марию:
«Работаю».
Бросив мобильник, нырнул в постель.
Отяжелевшее женское тело, полное желания, возбуждало и одновременно отталкивало его. Он слышал запах. Каким шампунем она пользуется? Почему миндаль? Странно блеснули белые зубы.
– Зачем тебе все это?
Мария не поняла. Но потом до нее дошло.
Она шепнула: «Ты ведь тоже пришел не потому, что я хорошая». Она вся ходила под Семиным как волна. Она не знала, как ответить по другому. Закричать? Выгнать? Из бессвязного прерывающегося шепота до Семина дошло, что говорит она, кажется, о Шермане. «На меня давят…» О Липецком. «Акции ведь скупает не один Кузнецов…» Конечно, ей было страшно. «Не знаю, что ты там соображаешь в наших юридических делах, но акции мертвяков – это имущество… После смерти хозяина акции могут быть унаследованы… Как дом, как гараж…» Огненные груди Марии прожигали Семина. Поистине, женщину легче поменять, чем понять?
Глава VI
«Окна» в темном болоте
Начало августа, 1999
1
Фрекен Эрика нарезалась.
– Зер гут, нихт вар, – радовался Виталий, подливая в фужер сладкий мозельский ликер. Гладил фрекен по плечу, как рыбу, подкладывал пельмешки: – Кушайте, кушайте. Своими руками…
Намекал:
– У нас все своими руками…
Фрекен Эрика катастрофически походила на Светлану Константиновну.
Круглые плечи, выглядывающие из нежной ткани, колени, сияющие из-под короткой замшевой юбки, голубые глаза. На животе, может, пряталось родимое пятнышко, как у любимой учительницы, этого Виталий пока не знал. Время от времени фрекен устремляла пьяненькие глаза на портреты синих баб и страшных бородатых людей, занимавшие стену лестничного марша, ведущего на второй этаж. Тогда Виталий объяснял: «Фамильные предки. Старинные сибирские мастера». Этим «старинным сибирским мастерам» с благушинского Нового Арбата Виталий платил гроши. «Фамильные предки» выглядели заносчивыми, женщин отличали от них только косы, ниспадающие ниже задниц.
– Дер гут юнге, гут!
Виталий согласно кивал:
– Да вы попробуйте, фрекен Эрика. Вот капусточка. Совсем особенного посола. С укропным семенем. У нас все своими руками. Зимние витамины, так сказать. Черника, клюква, брусника моченая. От таких ягод сердце светлеет.
Фрекен млела: «Своими руками!» А херр Цибель важно кивал.
Ключ от стального сейфа, врезанного в каменную стену, лежал у херра Цибеля в кармане, чемоданы разобраны. Павлик Мельников не без оснований полагал, что в непромокаемом мешке, привезенном под охраной двух рослых представителей «Российской охраны», хранится наличка. Понятно, в валюте. Потому херр Цибель и попросил ключи от сейфа сразу передать ему. «Конечно, берите, – пошутил Павлик. – Если мешок исчезнет, будем знать, где искать валюту». Только после этого дорогостоящих сотрудников «Российской охраны», сопровождавших немцев, рассчитали и отправлены в Энск.
– Что нам экономические авторитеты? – гордо поднял бокал Виталий. – Скоро добьемся сертификации, сами начнем влиять на стоимость продукции. Выгодней всего нам продавать пиловочник, – пояснил он херру Цибелю. – Где-нибудь на речке Мане под Красноярском за такой вот мореный лес, как у нас, вы заплатили бы втридорога, очень много бы заплатили, а у нас расчет по договору. У нас доверительные отношения. И пятьдесят процентов – наличкой.
Херр Цибель важно кивал.
Судьбу совместного русско-германского «Лесопромышленного концерна» решали, оказывается, люди в мрачных боярских бородах, с выпученными от водки глазами. Павлик на три дня нанял их на Новом Арбате – совсем дешево, всего только за еду и выпивку – посидеть пару дней в офисе, поизображать из себя местных деятелей. В конторе бородачи (так им было приказано) нагло молчали, дышали на немцев перегаром, на все кивали утвердительно. Что либо говорить Павлик им запретил. «Тут женщина иностранная, а вы начнете». Один «деятель» для пущего виду крутил привинченный к столу старинный арифмометр. Держался за него, чтобы не упасть, Готт им Химмель!
– Попал сибирский мужик в ад, – развлекал немцев Виталий. – Стали его пугать. Повели по кругам, дескать, сам выбирай пытку. Ну, кипятят там, поджаривают, загоняют иглы под ногти. Все у них схвачено, все тип-топ. Вдруг видит – отдельная тихая комнатенка. Сидят мужики в чане с дерьмом, покуривают. – «Хорошие сигареты?» – «В самый кайф». – «Ну, вот. Курить хочу. Выбираю такую пытку». – Кинули мужика в дерьмо, протянули сигарету. И только мужик затянулся, как ворвался черт с раскаленным до бела мечом: «А ну, кончай перекур! Приступить к приседаниям!»
