— Перестань, Гас. Если хочешь, мы быстро погрузимся. Но для нас эта планета — золотая жила.
Холдрет беззаботно рассмеялся и потащил собаку к вольерам. Чувствуя себя лишним, я решил обследовать окрестности и через полчаса поднялся на высокий холм. Оказалось, мы сели на огромном острове или сильно вытянутой косе. По обе стороны вдали виднелось море. Справа до самого берега темнел лес, слева простиралась степь. У подножия холма блестело небольшое озеро. Не остров, а рай для всякой живности.
Я не считал себя зоологом, мои знания ограничивались лишь беседами с Давидсоном и Холдретом. Но и меня не могло не поразить удивительное многообразие всех этих странных существ и их поразительное дружелюбие. По дорого мне встретился еще один жираф. И снова у меня возникло ощущение, будто он пытается мне что-то сказать.
Вернувшись на звездолет, я увидел, что вольеры забиты до отказа.
— Как дела? — поинтересовался я.
— Заканчиваем, — ответил Давидсон. — Теперь приходится выбирать, кого взять, а кого оставить.
Он вынес из вольера двух собакообразных и заменил их пеликанами.
— Зачем они тебе? — спросил Холдрет.
— Одну минуту, — вмешался я. — Какая странная птица. У нее восемь ног!
— Ты становишься зоологом, — хмыкнул Холдрет.
— Нет, но у меня возникают сомнения. Почему у одних животных восемь ног, у других — шесть, а третьи обходятся четырьмя? — Холдрет и Давидсон смотрели на меня, не понимая вопроса. — Я хочу сказать, что процесс эволюции, как правило, отличает определенная логика. Для животного мира Земли характерны четыре конечности, а для четвертой планеты Беты Центавра — шесть…
— Ну, всякое случается, — возразил Холдрет. — Вспомни симбиоз Сириуса-3 или червей Мизара. Но, вероятно, ты прав. Налицо очень странное отклонение. Мне кажется, нам стоило бы остаться и провести некоторые исследования.
Я пояял, что допустил серьезную ошибку, и предпринял обходной маневр.
— Не согласен. Наоборот, мы должны вылететь немедленно, а потом вернуться с более подготовленной экспедицией.
— Перестань, Гас, — возмутился Давидсон. — Такой случай выпадает раз в жизни.
— Ли, звездолетом командую я. Нам положено сделать короткую остановку и лететь дальше. Запасы продовольствия строго ограничены. Никаких научных исследований, иначе нам придется есть тех, кого мы поймали.
— Против такого довода не поспоришь, — после некоторого молчания ответил Холдрет.
— Ну, ладно, — неохотно согласился Давидсон. Я решил рассчитать режим взлета и пошел в рубку. Там меня ждал сюрприз. Кто-то выдрал из гнезд пульта управления все провода. Несколько минут я не мог прийти в себя, а потом кинулся к вольерам.
— Давидсон! — позвал я.
— Что случилось, Гас?
— Срочно в рубку!
Он появился лишь через несколько минут, недовольно хмурясь.
— В чем дело? Я занят и…
— Посмотри на пульт!
Давидсон замер с открытым ртом.
— Немедленно позови Холдрета!
Пока он привел Холдрета, я снял панель и внимательно все осмотрел. Мое настроение несколько поднялось. За пару дней повреждения можно было устранить…
— Ну что? Чьих рук это дело? — набросился я на Давидсона и Холдрета, когда они вошли в рубку.
— Если ты намекаешь на то, что это сделал кто-то из нас, — начал Давидсон, — то…
— Я ни на что не намекаю. Но мне кажется, что вы с удовольствием продолжили бы исследования. И наилучший способ сделать это — заставить меня чинить систему управления. Вы своего добились!
— Гас, — Давидсон положил руку мне на плечо, — мы этого не делали. Ни он, ни я.
Я понял, что он говорит правду.
— Кто же тогда?
Давидсон пожал плечами.
Они ушли к животным, а я постарался сосредоточиться на ремонте. Через несколько часов работы мои пальцы стали дрожать от усталости, и я решил отложить ремонт до следующего дня.
В ту ночь я спал плохо. Из вольеров доносились стоны муравьедов, визг, шипение, блеяние и фырканье других животных. Наконец около четырех утра я провалился в глубокий сон. Проснулся я оттого, что кто-то тряс меня за плечо. Открыв глаза, я увидел бледные лица Холдрета и Давидсона.
— Вставай, Гас!
— Какого черта!.. — но меня уже тащили в рубку. Там я мгновенно пришел в себя.
Все провода, ведущие к пульту управления, опять лежали на полу!
— Необходимо охранять рубку, — сказал я. — Один из нас должен постоянно бодрствовать. Кроме того, всех животных следует немедленно удалить из звездолета.
— Что? — негодующе воскликнул Холдрет.
— Он прав, — согласился со мной Давидсон.
Весь день я чинил пульт, а к вечеру первым заступил на вахту, с трудом подавляя желание вздремнуть. Когда Холдрет вошел в рубку, чтобы сменить меня, он ахнул и указал на пульт. Провода вновь валялись на полу…
Ночью мы все остались в рубке. Я чинил этот проклятый пульт. Но к утру оказалось, что все труды пропали даром. Никто не заметил, как это произошло.
Я вылез из звездолета и уселся на большой камень. Одна из собакообразных подошла ко мне и потерлась мордой о колено. Я почесал ее за ухом.
На одиннадцатый день животные перестали интересоваться нами. Они бродили по равнине, подбирая комочки белого тестообразного вещества, каждую ночь падавшего с неба. Мы назвали его манной небесной. Провизия кончилась. Мы заметно похудели. Я уже давно не подходил к пульту управления.
К вечеру Давидсон набрал ведерко манны, и мы устроили пир.
— Надо сказать, — заметил Холдрет, — звездолет мне порядком надоел. Хорошо бы вернуться к нормальной жизни.
— Пошли спать, — предложил я. — Утром мы еще раз попробуем выбраться отсюда. Надеюсь, нам это удастся, — моим словам явно не хватало былой уверенности.
Утром я встал пораньше с твердым намерением починить пульт. Войдя в рубку, я взглянул на обзорный экран и замер. Потом вернулся в каюту и разбудил Холдрета и Давидсона.
— Посмотрите в иллюминатор, — попросил я.
Они кинулись смотреть.
— Похоже на мой дом, — пробормотал Холдрет. — Мой дом на Земле!
Мы вышли из звездолета. Вокруг собрались животные. Большой жираф подошел поближе и печально покачал головой. Дом стоял посреди зеленой лужайки, чистенький, сверкающий свежей краской. Ночью чьими-то заботами его поставили около звездолета, чтобы мы могли в нем жить.
— Совсем как мой дом, — изумленно повторял Холдрет.
— Естественно, — буркнул я. — Они воссоздали его по твоей памяти.
— О ком ты говоришь? — спросили в один голос Холдрет и Давидсон.
— Неужели вы до сих пор не сообразили, в чем дело? — я облизал пересохшие губы, поняв, что остаток жизни нам придется провести на этой планете. — Неужели не ясно, что означает этот дом? Это наша клетка. Нас, звероловов, здешний разум умудрился загнать в свой космический зоопарк!
Я взглянул на безоблачное, теперь уже недостижимое небо, поднялся на веранду и тяжело опустился на стул. Я смирился и представил себе табличку на изгороди:
Земляне, звероловы.
Естественная среда обитания — Солнечная система.
Джеймс Уайт
СМЕРТОНОСНЫЙ МУСОР
Человек, открывший дверь, не стал спрашивать, кто они и что им нужно. Он молча смотрел на капитана Грегори и офицеров, вошедших следом, и ждал. Испуг мелькнул лишь в его глазах, единственной части лица, способной выражать эмоции. Остальное было неподвижной блестящей маской, следствием пластической операции. Но глаза говорили, что он ожидал этот визит, ждал и боялся его долгие годы.
— Вы Джеймс Эндрю Колфилд, — тихо произнес Грегори, — бывший механик грузопассажирского судна «Подсолнечник»? Разрешите войти?
Человек кивнул, и они вошли в комнату. Грегори сел напротив Колфилда, а его люди, Хартман и Нолан, остались стоять, не спуская глаз с бывшего механика. Они принесли с собой память об искаженных страданием лицах, о хрупких, как стекло, замерзших телах, разбитых искалеченных кораблях — преступной халатности некоторых космонавтов. Лейтенанты Хартман и Нолан держали себя в руках, не давая воли владевшей ими ненависти, ненависти,
