Иль были в восторге. Как Этарда уговорила Малену отступиться, осталось покрыто мраком, однако Малена не чувствовала себя обделенной. Волки сыты и овцы целы. И что такого есть в Этарде, что все, и я в том числе, с удовольствием пляшем под ее дудку?
Тропинка, ведущая в Долгощелье, наконец повернула. Мы снова увидели приземистую избушку Сыча.
Замешкались. Летта кашлянула и храбро вышла вперед. Постучала.
— Гав-гав-гав! — ответили изнутри.
И уже по человечески:
— Чего надо?
Сейчас он нам накостыляет, этот Сыч. Я напряглась.
— Из Бессмарага, хозяин. Пришли предложить помощь.
Экий просительный тон. Дверь распахнулась. Можжевеловый холм просунул в отверстие черную патлатую башку.
— А-а, барышни! Ну-кось, заходите, неча на дворе мерзнуть.
Летта, за ней Ильдир и — последняя — я, переступили высокий порог и оказались в темных сенях. В темноте было тесно, вокруг громоздились лыжи, палки, снегоступы, похожие на великанские сита, какие-то непонятные устройства из веревок, железок и ремней — вероятно, охотничьи снасти. Хозяин уже манил нас в комнату. В комнате оказалось немногим светлее, зато было замечательно тепло. Но тоже тесно.
Небеленая и очень большая печь, громоздкая мебель, сам хозяин, два здоровенных пса, проявившие сдержанный интерес, нас трое — все это неловко толпилось, топталось и задевало друг за друга.
— Доброе утро…
— Доброе утро…
— Сюда можно положить?..
— Ох, извините…
— Не боись, не укусит. А ну, кыш.
— А где пациент?
Сыч рыкнул на собак и посторонился.
Печь перегораживала комнату почти пополам. Со стороны входа находилась плита и дверка для дров, а с обратной стороны — маленький закуток. В закутке располагалась койка. А на койке лежал — он.
Вернее, на койке возвышался ворох шкур и одеял, и сперва даже было непонятно, где здесь изголовье. Но тут Ильдир прошептала: «Ой, мамочки…», а Летта нагнулась и разгребла сверток с одного конца. И я увидела черную кляксу на подушке. А в кляксе этой — очертания человеческого лица. Почти человеческого. Нет, правда. И дело не в том, что лицо это было испятнано обморожением, исцарапано и избито, причем раны оставались свежими и кровь, казалось, только-только стерли влажной тряпицей. И не в том, что оно было жуткого зеленого цвета. Просто…
Ладно, сейчас не время праздно таращиться. Вон девушки уже распаковали пациента и теперь перекидывались отрывистыми фразами:
— Свеженький. Не больше шестой четверти.
— Кровопотеря. Обезвоживание.
— Само собой. Это доберем.
— Подвешен?
— Нет, остановлен.
Сыч за нашими спинами крякнул. Профессиональный марантинский жаргон смутит кого хочешь.
— Хозяин, забирай одеяла. Поставь кипятить воду. Принеси сюда лампу. Альса, доставай подстилку.
Сыч уволок одеяла и приволок лампу. Я вытащила принесенное с собой вощеное полотно, не пропускающее влагу. Пока охотник бережно приподнимал свою добычу, а девушки готовили операционный стол, я жадно разглядывала стангрева.
Грубо и в общих чертах: это был человек с крыльями, как у нетопыря. Подробнее: никакой это был не человек, а самое немыслимое, невероятное, удивительное, фантастическое существо, из всех, созданных Единым.
У него были крылья. С ума сойти, какие у него были крылья! Даже сейчас, сложенные, свернутые и, кажется, искалеченные, они были огромны, когтисты и черны. К крыльям крепилось какое-то тощее, изломанное и ребристое тельце. Ниже талии оно ничем не отличалось от человеческого. Имело две голенастые ноги и все, что положено индивидууму мужского пола, правда, такого кошмарно провалившегося живота я еще ни у кого не встречала. Выше же талии начинался неизведанный ландшафт, неопознанная страна, не имеющие названия кручи, овраги и буераки.
Девушки как раз распороли довольно грамотную повязку, стягивавшую стангреву грудь или то, что у него находилось на этом месте. Грудина сильно выдавалась вперед, отчего ребра стангрева сходились под гораздо более острым углом, чем у нас с вами. Узкая и высокая грудная клетка была прихотливо опутана слоями сухих, тонких, как ремни, мышц. Похоже, плечевой пояс стангрева дублировался. Ключицы, лопатки — еще раз, немного ниже и заметно мощнее — автономная конструкция для крепления крыл.
Меня охватило острое желание заглянуть внутрь этого загадочного тела — посмотреть, как оно все-таки устроено. Но, пока существо дышит, вскрытие отменяется.
Девушки срезали последние повязки и теперь ощупывали пациента — стремительно и методично, не пропуская ни дюйма израненной плоти. А еще были крылья: завалив стангрева набок, немного приподняв и разведя — сначала одно, потом — другое. Буровато-черные, с прутьевидной арматурой полых сверхдлинных костей. С тисненым ветвистым узором вен, с плоскими, как лезвия, иззубренными и обломанными когтями, Господи, зачем ему когти на крыльях?
Наконец осмотр был окончен. Летта оглянулась.
— Вода готова, хозяин?
Сыч хлопнул себя по лбу и утопал к плите. Летта тем временем уселась у стангрева в изголовье, подобрала ноги, чтобы нам не мешать, прислонилась к стене и сказала:
— Ну, с Богом.
После чего закрыла глаза. Летта начала «стеречь Тень», то есть, занялась тем видом целительства, которое прямо использовало магические практики, культивируемые орденом святой Маранты. Летта владела этими практиками почти виртуозно. Ильдир сильно уступала ей, а обо мне и говорить нечего.
Этарда полностью подготовила пациента для работы. Она «остановила» его, поместив его Тень в место вне времени, по правде говоря, в шаге от смерти. Собственно, Тенью у марантин для простоты назывался грандиозный пласт сознания не подчиняющийся контролю разума, то есть «затененный». Работа с этим пластом позволяла марантинам творить чудеса, она же позволяла им называть свои действия магией. Увы, мне, как вольной слушательнице, сия магия была недоступна.
Кроме того, Этарда «освежила» больного, то есть вернула раны и все внутренние повреждения в первоначальное состояние. В итоге мы получили пациента, можно сказать, только-только с места катастрофы. Вернуть его к жизни и привести в порядок — наша задача.
Сколько же на бедняге синяков, царапин и ран! Слава Богу, не слишком глубоких. Мы с Иль, вымывшись, вооружились изогнутыми иглами и принялись штопать. Надо успеть, пока раны сухие.
Ага, началось. Летта «отвязала» пациента. И теперь потихонечку отпускала поводок. Все тело его словно бы оттаяло. Вдох-выдох, неровно заходила грудь, и внутри, там, в клетке из ребер, что-то негромко, но устрашающе захлопало. Кожа меняла цвет, как у какого-нибудь осьминога. Жуткая зелень наливалась теплотой, будто железо в горне. Плоть под нашими пальцами стремительно нагревалась. Засочилась, закапала кровь.
Сыч шумно вздохнул у нас из-за спин. Я подхватила губку, отерла кровь. Капает — не страшно. Это выходит та, застоявшаяся, несвежая. Да и выходит ее всего ничего.
На правом боку у стангрева — старые раны, несколько параллельных глубоких борозд. Сейчас, стараниями Этарды, они снова открылись. Однако, по некоторым приметам можно определить — получены они около двух недель назад…
— Снежный кот, — буркнула Ильдир.
Похоже на то. Выходит, бедняга пытался охотиться в горах, прежде чем наведался в деревню. Что-то они не поделили со снежным котом. Стангрев ли выбрал хищника в качестве жертвы, или наоборот, неизвестно. В любом случае, кот за себя постоял.
Старые безобразные шрамы — особая задача. Тело помнит, как формировался рубец и пытается повторить ту же работу. Телу в общем-то наплевать, как оно выглядит.
Пока Ильдир колдовала над метками снежного кота, я еще раз обтерла пациента губкой. В теплую воду были добавлены уксус и мед, эвкалиптовое и миндальное масло. Теперь куском полотна — насухо.
— Переворачиваем. Осторожно, не сдвинь ребра. Вот так.
На спине несколько ссадин, большая рана на пояснице и на бедре, ближе к колену. Я приготовила широкие бинты, нарезанные из плотной ткани по косой, что позволяло им немного тянуться. Сломанные два ребра совместили, корпус стангрева затянули в тугой жесткий корсет. Впрочем, с этим пришлось помучиться: перепонки крыл занимали всю возможную длину спины — от основания шеи почти до самых ягодиц. Стыки перепонок и туловища густо опушены, скорее мехом чем волосами, хотя, уж не знаю по каким причинам, волосяной покров на теле стангрева оказался весьма умеренным (если, конечно, не считать не очень опрятной, но поразительно обильной шевелюры, с которой нам еще предстояло разбираться).
Потом мы взялись за крылья. Правое помято, но в порядке, а вот на левом в двух местах сломан один из пальцев — на человеческой ладони он считался бы средним. Нет, вру, этот палец — безымянный. Указательный и средний срастались во второй фаланге, видимо, добавляя крылу необходимую жесткость.
Мы приладили лубки — две длинные ясеневые рейки, обмотанные полотном. Сломанный палец накрепко зафиксировали, на всякий случай подвязав и обездвижив все остальные. В локте и в… хм… плече крыло оставалось свободным. Насколько я поняла, возможность двигать крыльями, даже сложенными, была для стангрева необходима.
Мерзкая вещь обморожения. Почти такая же мерзкая, как ожоги. Плотная черная кожа перепонок глянцевито поблескивала: ее покрывал тонкий восковидный налет, вероятно, вырабатываемый особыми железами. Служил он, должно быть, для защиты от влаги и переохлаждения, но длительных испытаний, увы, не выдержал. По черной коже тут и там расползались отвратительные мокнущие пятна, которые только и ждали возможности превратиться в язвы. Мы с Ильдир приложили все усилия, чтобы этого не произошло. Кроме того, пятна обморожений имелись на пальцах рук и ног, а также на лице. Если
