Она явно ощущала присутствие чужого мышления: «Ты в здравом уме, ты и сама знаешь, что врач тебе не нужен. Ты совершенно здорова». «Да, я это знаю». Она вздохнула. Только когда человек старается доказать, что он здоров, это и есть доказательство его болезни.
«Но ты должна сохранить картины!»
«Да, я обязана сохранить картины…»
Кто-то коснулся плеча Сандры, она вздрогнула. Рядом стояла медсестра.
— Проходите, ваша очередь. Я уже вызывала вас.
Сестра обращалась с ней как с ребенком. Сандра вскочила. «Неужели мои дела так плохи?»
Доктор, оказавшийся пожилым человеком, производил впечатление всемогущего оптимиста.
— Мы поможем вам избавиться от звучания в вашем сознании навязчивого чужого голоса.
— Он не чужой, — защищалась Сандра. — Просто голос хочет того же, что и я.
— Так чего же вы оба желаете, ваш внутренний голос и вы?
Неужели доктор верит в присутствие в Сандре какого-то другого существа?
Она отвела взгляд.
— Я хочу уберечь картины.
— Какие картины?
— Те, что крадут. — «Неужели он ни о чем не знает?» — Во всем мире сейчас пропадают шедевры живописи, под угрозой нападения все музеи и частные коллекции.
Доктор кивнул, да, он слышал.
— И каким же образом вы собираетесь спасать эти шедевры?
— Сообщить в полицию… — неуверенно сказала она.
Доктор одобрительно кивал головой, и это сбивало Сандру с толку. Говорят, с сумасшедшими не спорят, поэтому-то он и соглашается. Поэтому-то и изображает, будто верит ей.
— Я говорю вполне серьезно, пан доктор, я не сумасшедшая.
— Разумеется, нет. Сообщить в полицию? Что ж, это вполне разумно. Но, право, думаю, полиция уже в курсе? Они ищут. Делают все, что могут. Полагаю, ограбления — дело рук опытных преступников, возможно, какой-то огромной организации, притом международной. У этой организации разветвленная сеть, всюду свои агенты. Они подкупают служителей, охрану, вы, разумеется, читали обо всем. Напрасно вы считаете, уважаемая, что вам по плечу сделать больше, чем полиции. Зачем же принимать все так близко к сердцу. Вы художница?
Сандра покачала головой.
— К сожалению, нет.
«Он не считает меня ненормальной, иначе бы так со мной не разговаривал. А что, если я скажу ему, что завтра…» Но фраза словно застряла у нее в горле. Очевидно, голос не хочет. А почему?
— Но вы любите искусство, — продолжал доктор. — Вы натура чувствительная. Признаюсь, мне тоже не по себе от этих краж. Невольно задаешь вопрос: к чему все это? Ну, запрячут грабители картины в сейф, даже не рассмотрев их хорошенько. И из-за этого лишать миллионы любителей искусства одного из немногих удовольствий, которые они имеют… По-моему, это бесчеловечно. Согласны?
Она согласна. Чудесный доктор. Просто непостижимо, почему бы не рассказать ему все начистоту. Но ее время истекло. Врач уже выписывал рецепт.
— Два раза в день, утром и вечером, — доктор протянул ей рецепт. — Лекарство поможет вам успокоиться. Нельзя же так расстраиваться из-за этих страшных преступлений. — Он улыбнулся. — Через две недели приходите снова.
Выйдя на улицу, Сандра с удовольствием ощутила дуновение свежего ветерка со стороны парка. Ощущение свежести было и в ней самой. «Хорошо, что я не проговорилась. Увидим, послезавтра увидим». Сандра посмотрела на рецепт, который до сих пор держала в руке. Медленно, словно раздумывая, скатала бумажку в твердый шарик. «Я не больна. И лекарства мне не нужны, во всяком случае, таблетки тут ни при чем. Надо пресечь кражи — и я буду здорова».
Все ее существо знало о том, что готовятся кражи. Но она все же не пошла в полицию, заставила себя выждать. Ждала два мучительных дня, невзирая на снедающее беспокойство и внутренний протест, от него начинала болеть голова.
Сегодня двадцать восьмое; в газетах — ни строчки. Но разве это доказательство? Она-то уверена, что кражи уже совершены.
В полдень Ироудек включил радио с таким беспечным видом, будто слушать радиопередачи для него дело привычное. Лишь спустя какое-то время до Сандры дошло: он принес транзистор из дома. Ему не терпится узнать. Значит, он ей верит. Ироудек прибавил громкость.
«Сообщения из-за рубежа. Вчера вечером, несмотря на принятые меры предосторожности, снова похищено несколько картин…»
Ироудек и Сандра взглянули друг на друга — для них это сообщение не было новостью. На сей раз преступники специализировались на картинах Эль Греко: из мадридского музея Лрадо исчезло великолепное «Воскресение», из нью-йоркского Метрополитен-музея знаменитый «Вид Толедо»…
Ироудек выключил транзистор — дальше было неинтересно.
— Ну, а теперь кто на очереди? — спросил он, не глядя на Сандру.
Она пожала плечами.
— Если узнаю заранее, сообщу вам.
Она вернулась к вычислительной машине: хоть бы Ироудек ни о чем не расспрашивал, ведь она и сама толком ничего не может объяснить.
Но он и не расспрашивал. Только время от времени испуганно поглядывал на нее. Как же устроен ее мозг, влюбленный в искусство, если она способна улавливать опасность, грозящую ее кумирам, например Эль Греко? Она вещунья? Но разве в наше время существуют предсказатели, да еще в самом центре Европы, в Праге!
Индржих ждал ее с «Вечерней Прагой» в руках. На первой полосе был напечатан подробный репортаж об ограблении.
— Не твоя ли это работа? — шутливо спросил он, но ему было явно не до смеха. Откуда Сандра могла узнать о похищении картин?
Она залпом прочитала статью. Так, значит, опять служители музеев.
— Как все это объяснить? Ведь они знали о фотоэлементах! В Лувре они даже сами помогали их устанавливать.
Индржих отказывался что-либо понимать. Чем дальше, — тем страннее выглядела вся эта история с картинами. Вернее, что связано с Сандрой. А ведь еще недавно ему было с ней так хорошо! Теперь же она казалась ему существом из другого мира, живущим по чужим законам…
Снова и снова Индржих читал строки, на которые Сандра указывала пальцем: мол, служители хотели сберечь бесценные произведения искусства от преступников и с этой целью перенесли картины в подвал. Они не могут понять, каким образом кто-то сумел изъять полотно из рамы и натянуть чистый холст — ведь двери в подвал были накрепко заперты. На раме обнаружены отпечатки пальцев самих служителей.
— Вспомни: точно то же произошло с «Композицией» Михала. — Глаза Сандры восторженно сверкали, словно ей удалось разгадать тайну. — Почему холст в раме у любой украденной картины оказывается чистым? Не станут же преступники каждый раз брать с собой холст, раму, печать?
— Ну, положим, заменить холст — не проблема. Это не займет много времени. — Индржиха злила заинтересованность Сандры. Злила и угнетала. Он стал бояться девушки, одержимой идеей спасения картин. Что осталось у этой девушки от прежней Сандры?
— Пани Гронкова была права! — торжествующе воскликнула Сандра, но в голосе ее прорывались рыдания. — Холсты смыты. Картин больше нет, они не существуют даже в частных коллекциях. — Она всхлипнула. — Только изверг мог совершить подобное преступление! Ведь это все равно, что убить человека!
— Это мог сделать сумасшедший. — Индржих почувствовал, как его самого пробирает дрожь. — Какой-нибудь религиозный маньяк…
— Может быть. Но если я узнаю об этом заранее, я приложу все силы, чтобы воспрепятствовать его действиям!
— Каким образом, скажи на милость?
— Кое-что я уже придумала, — задумчиво ответила Сандра.
— Сандра. — Индржих обнял ее за плечи, ее одержимость пугала его. — Сандра, ты ли это?
— Не знаю. Скорее всего — нет. У меня теперь есть цель, понимаешь?
Он отпустил ее.
— Не буду тебе мешать. Надеюсь, ты справишься со своей задачей. А когда… — он замялся, — когда ты опять пойдешь к врачу?
В глазах Сандры мелькнула ирония.
— Через две недели, если ты имеешь в виду психиатра.
Он взглянул на нее.
— Когда мы встретимся?
— Когда я выполню задание, — ответила девушка.
Индржих пожал ей руку: рука была горячая.
Сандра вернулась домой с непривычным чувством удовлетворения. Это ее удивило. Почему? «Не должна же я радоваться тому, что мои предсказания сбываются? Или мое прекрасное настроение объясняется разрывом с Индржихом? Но мы же любим друг друга, уже поговаривали о свадьбе. И вдруг…»
Как бы там ни было, она не чувствовала себя одинокой. Где-то внутри она ощущала присутствие союзника, невидимого существа, которое поддерживало ее во всех начинаниях. А вдруг так протекает болезнь? Какое-то странное чувство, однако нельзя сказать, что неприятное, скорее напротив. Ей не следовало ходить к психиатру. Надо было заявить в полицию о готовящейся краже, поверить своему внутреннему голосу, потому что она полностью доверяет ему, он не подведет, он, тоже старается сохранить картины.
Но что с ней происходит? Внутри ее словно воцарилась тишина. Сандра напряжена, она ждет.
«Я поле», — раздалось отчетливо. Она узнала этот голос, это он звучал в ее сознании, когда она сидела в приемной у врача, а он уговаривал ее не обращаться к психиатру.
Поле? Ей сразу припомнился вечер, когда она рылась в книгах в поисках определения материи, частиц, поля. Одновременно она представила себе другое поле: «Зеленые хлеба» Ван Гога, картину, возможно, уже уничтоженную неизвестным преступником. Поле? Она как бы шагнула прямо в картину: безбрежная
