ЛаХэйн резко обернул голову к ним, словно заметив впервые. Госпитальер увидела, как в том месте, где выпала его тонкая грива серебряных волос, пульсирует отчетливое очертание имплантата под его кожей. Его живот напрягся в абсолютной ярости. Он осуществил то, что изначально задумал, он обратил свою самую обыкновенную человеческую сущность в психическую абберацию. Так же отчетливо, как ощущения морозного пара, окутавшего ее лодыжки, Верити чувствовала как распускаются ростки силы дьякона, как расцветают побеги невидимой ментальной энергии. За своей переносицей она ощутила давление, словно железный прут погружали ей в мозг. Она продолжала стрелять, и при каждом выстреле из болт-пистолета ее кости ныли все сильнее.
Слово прогремело как удар набата, заставив каждую из четырех женщин закричать от боли. Глаза Верити заполнились слезами, которые застыли на ее ледяных щеках.
- Будьте непоколебимы, - прокричала Мирия, обдирая горло. - За Бога-Императора…
Звучание голоса несло в себе физические колебания, от которых трескались только что сформировавшиеся ледяные наросты.
- Не теряйте веру! – судорожно плача, выдавила из себя старшая сестра.
В оружии все еще были заряды, но при всем желании Верити нажать на спусковой механизм, ничего не происходило. Острая как лезвие бритвы безнадежность резала ей душу.
Кольца породили обод безупречного золотого света, потрескивающего загадочными концентрациями необычного излучения. Эфемерный круг расплылся по инженерной зале и поразил всех четырех сестер, нарушив их умы с ужасающей легкостью. Такова была прихоть лорда-жреца – сломить их.
Верити почувствовала себя так, будто ее кости разжижаются. Она опустилась на пол, все ее усилия удержаться на ногах сошли на нет, когда ей на плечи опустился гнет ужасного, душераздирающего отчаяния. Все вдруг показалось ей настолько бессмысленным: каждая ее мысль и каждое действие ни к чему не вели, а ее никчемная жизнь была лишь пустой тратой дыхания и крови. Она не сразу поняла, что Изабелла позади нее рыдает и кричит подобно маленькому ребенку. Кассандра, всегда храбрая и сильная, твердая как сталь, тоже опустила колени на инистый пол и скрючилась, ощутив себя маленькой и ничтожной в слишком большом для нее пространстве брони.
- Трон, нет, - госпитальер не была уверенна в том, кто прокричал это, но зато она отчетливо видела, как сознание Мирии затуманивается все больше и больше. Та чувствовала, как ее топят в страданиях, как каждая пора ее тела заполняется седой скорбью, как становится в тягость каждый бессмысленный вздох:
- Мы должны бороться, - прокричала со слезами на глазах Мирия, хватая Верити за плечи и встряхивая. – Мы не можем позволить ему остановить нас.
Госпитальер боролась, как могла, однако видела пред собой лишь размытые очертания боевой брони Сороритас и лицо ее несчастной покойной кровной сестры, оглядывающейся на нее.
- Лета, Лета, - всхлипнула она. – Не покидай меня. Прошу. Я же погибну без тебя.
И пещера скорби в ее сердце, к которой она не приближалась после смерти своей сестры, разверзлась и поглотила ее целиком.
Мирия тряхнула головой, пытаясь сбросить с себя телепатическое колдовство лорда-жреца, но мощь его разума сковала и окутала ее душу. Куда бы она ни взглянула – повсюду она видела лица мертвецов, идущих один за другим скорбящих покойников, чьи жизни переплетались с ее собственной жизнью на полях сражений. Лета и Иона, Порция и Рейко, их печальные взгляды и пустые души преследовали ее, выкрикивая ее имя, укоряя ее своими горестными шепотками. А помимо их были еще шеренги других, тех, с кем бок о бок она сражалась в прошлом и кого пережила: сестра Рахиль, убитая в разбомбленных руинах Старлифа снайперским лазерным выстрелом предателя-гвардейца, Никита и Маледина, сгинувшие в катакомбах Пар Унуса, и прочие, прочие, прочие. Ее боевые сестры и все те, кто погибли по ее вине, окружили ее, изничтожая своими скорбными стенаниями. Ее мысли спутались, и она почувствовала, что близка к тому, чтобы сойти с ума.
Она рухнула на ледяной пол и вскрикнула, когда что-то острое вонзилось в ее ладонь. На мгновение боль прояснила ее мысли. Из ее ладони торчала блестящая золотая аквила на порванной ониксовой цепочке.
Она закружилась на месте, размахивая своим пистолетом и рыча, цепляясь за последние остатки своей набожности.
- Я отрекаюсь от тебя. Ты ложен, жрец. Я нарекаю тебя предателем!
Темные глаза ЛаХэйна вспыхнули, когда он начал концентрировать кольцо психической силы. Мирия заметила лежащую на своем месте Верити. Госпитальер сжала потертое серебро своего розария одной рукой, и сунула его в ладонь Мирии.
- Не можем… позволить колдуну… жить… - заявила она, произнося каждое слова с неимоверными усилиями.
- Верно, - сказала Мирия, подтаскивая Верити к себе. – Во имя Бога-Императора, мы не склонимся пред тобою, ЛаХэйн!
- Вера! – выкрикнули женщины в один голос. – Вера несокрушима!
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ.
A SPIRITU DOMINATUS, Domine, libra nos.
Две женщины прижались одна к другой, отведя взгляды от развернувшейся вокруг картины ада, каждая из них сжимала цепь серебряного розария. Тонкая нить бусин была простым символом, иконой личной преданности, меркнущей в лучах славы и великолепия великих церковных артефактов, но сейчас она была ничем иным, как маяком к вере сестры Верити, ничем иным, как символом верности сестры Мирии. Колдовской огонь ревел над ледяным каменным полом, и лазурные молнии окутывали их, но те все равно молились.
Легенды гласили, что вера Адепта Сороритас была настолько крепка, что ни один псайкер ни мог сломить их преданности, что лишь самый ужасный из всех колдун мог осквернить их чистоту. Говорилось, что когда сестра переисполнена своей набожностью, в миг, когда она находится в состоянии целомудренной жертвенности духу Бога-Императора, щит веры, что ее окружал, был способен отвести от ее разума любые заблуждения и порочность. Лишь когда вера достигала своего предела прочности, Сороритас могла в
