Рафен оставил жреца в одиночестве. Сахиил нахмурился и стал гладить редуктор в кобуру, ища утешения в превосходном инструменте и изгибах освященного аппарата. В глубинах разума высшего Сангвинарного жреца, его ожидала крошечная заноза сомнений.
УСИЛИЕ от каждого шага тяжело давило на Штеля, пока он шел по затененным коридорам крепости, случайный наблюдатель не увидел бы ничего неправильного, возможно, небольшую поспешность в ходьбе, глубокое дыхание. Это было заслугой обучения в Ордо Еретикус. Инквизитор был изнурен, намного сильнее, чем он мог показать это Аркио и Кровавым Ангелам. Их род был хищниками. Они могли учуять слабость, подобно запаху открытой раны. Его спектакль достиг критической фазы, и он не мог себе позволить выглядеть не нормальным.
Штель на секунду остановился и еще раз обмакнул брови своим платком, задев электротатуировку аквилы. Напряжение в его мускулах ослабевало, но он все еще страдал от сильного психического усилия, израсходованного на Воде. Он глубоко вздохнул. Было мгновение в часовне, когда сильная психическая концентрация Штеля ослабла, всего мгновение. Эпистолярий мгновенно узнал об этом и посмотрел на инквизитора внутренним взором, на один краткий миг он видел в нем того, кем он был на самом деле — манипулятором, стоящим за разворачивающимися событиями. Весь план Штеля чуть было не рухнул там; если бы Воде осознал что это он, а не Аркио, был источником темных энергий в комнате, тогда бы инквизитор умер от топора Воде.
Поблизости были комнаты, которые Штель взял себе для жилья и по мере его приближения, он уже мог чувствовать, как его силы восстанавливаются, но все же, он еще нуждался в трансе отдыха, чтоб быть готовым к следующему шагу. Он позволил себе улыбнуться. В этом заключалась красота его плана, размышлял инквизитор, совершенство во всем, во всех лучших интригах. Не то чтобы Штель принуждал этих людей свернуть с избранного пути явной грубой коррекцией. В таком спектакле не было утонченности и размаха. Нет, мастерство Штеля было в нежном подталкивании, в сладком слове сомневающимся. Его ловкость была в мягком направлении добродетели и благородства в такие ситуации, где бы им было легко сделать сомнительный выбор. Воинам, как Аркио и Сахиил. Инквизитор подводил их к одной моральной черте, затем к другой и так далее, пока они не станут на путь проклятья.
Он проделывал подобное множество раз, отлично получалось. Но это будет его величайшей работой. До этого момента были отдельные люди, иногда нации, которых он вводил в заблуждение. Аркио, Сахиил, Кровавые Ангелы… обернуть орден самых преданных Императору десантников, это будет его венценосной славой.
От прикосновения его руки, двери в его покои открылись, но Штель замешкался. Он почувствовал рядом присутствие. Внутренне он нахмурился. Кто-то шпионил за ним, следовал за ним через все темные залы крепости. Если бы он был полон сил до краев, он бы автоматически почувствовал наблюдателя, но его утомленный разум все еще гудел от усталости. Тщательно уверившись, что не выдал себя наблюдателю, он вошел в комнату и оставил дверь за собой приоткрытой.
Штель. Он рыскал где-то на задворках, маскировался, но все еще был как на ладони, всегда готовый помочь словом и делом, когда предоставлялся шанс. Сержант Корис умер, проклиная его, и Рафен снова размышлял, какое понимание было даровано его старому учителю в муках смертельной красной жажды.
Кровавый Ангел увидел открытую дверь и проскользнул в нее. Комната внутри была темна. Последние, тонкие, угасающие лучи водянистого дневного света пробились через толстые парчовые занавески, чтоб осветить апартаменты, рассеиваясь, когда солнце опускалось за индустриальный горизонт. Они когда-то были владением губернатора Шенлонга и Штель объявил их своей резиденцией на планете в следующий же день после смерти Темного Апостола Искавана. Рафен подкрался к ряду высоких гобеленов, на которых была изображена история мира-кузницы, с момента его открытия в далеком прошлом и до посвящения планеты в оружейную мануфакторию.
— Не нужно церемоний, Рафен, — голос Штеля, казалось, шел сразу и отовсюду, — заходи.
Лицо десантника стало угрюмым, но он сделал, как ему предложили. Штель появился из теней на дальней стороне широкой комнаты. Свет из окна окрашивал его в оттенки серого, подобно графитовому рисунку на матовой бумаге.
— Ты пришел убить меня? — Непринужденно спросил он. — Желаешь моей смерти?
Рафен оглядывал комнату, ища признаки парящих серво-черепов инквизитора и нашел их тихо гудящими на карнизе, их кристаллические глаза были напряженно-внимательны. Пока он двигался, его отслеживали иглы мелкокалиберных лазганов.
— Ваша смерть прервет это безумие, инквизитор? — ответил он.
— Безумие? — Повторил Штель, усаживаясь в огромное кресло, — Это ты видишь в планах Благословенного?
Когда он сел, он хорошо замаскировал свое утомление.
— Никогда еще со времен Ереси Хоруса Астартес не шли против Астартес, но я видел как такое же преступление происходит в часовне, — в гневе Рафен сжал челюсть, — и вы не сделали ничего, чтоб остановить это.
Штель наклонил голову и, не говоря ни слова, медленно кивнул. Медленно, осторожно, он начал собирать все, что осталось от его ментальной силы духа. Рафен ничего не заметил.
— Разве это не принцип ордо еретикус, найти и искоренить тех, кто отступил от Света Императора?
— Ты предполагаешь, что Аркио еретик, а, Рафен?
— Я… — Десантник заколебался, не желая озвучивать такое, — … его путь… ведет только к тьме и к смерти.
Инквизитор фыркнул.
— Подумай, Рафен. Может быть не Аркио отступник, а Данте?
В глазах Рафена зажглась ярость.
— Ты осмелился осквернить имя лорда-командора? — Его руки сжались в кулаки. — — Может быть, из-за тебя тут такой бардак?
Он ожидал, что инквизитор впадет в гнев, но вместо этого Штель смотрел на него пронзительным, не дрогнувшим взглядом. В его взгляде читалось что-то, что выглядело почти как жалость.
— Друг, брат, — отеческим тоном начал он, — мы на распутье истории, ты и я. Нет бесчестья в том, чтоб бояться таких событий, которые произошли за последние недели. Твой брат взял верх на Кибеле, Появление, которому ты стал свидетелем в мануфактории… Меньшие люди сломались бы под тяжестью таких событий.
Рафен чувствовал что не находит ответ, его злость затихала.
— Но ты, Рафен, ты на другом перекрестке. Ты перед выбором, который не стоит перед любым другим Кровавым Ангелом. Ты не можешь двигаться вперед, пока не разрешишь это.
Голос Штеля не повышался, однако, казалось, что он заполнил всю комнату, давя на молодого Кровавого Ангела со всех сторон.
— У тебя много вопросов и ты смущен, — продолжил инквизитор.
Невольно Рафен кивнул. Сомнения, бесконечное недоверие, которое было у него со времен битвы на