общительности (например, счастье), в то время как другие приводят к одиночеству (например, скука). Можно, например, представить себе, что наш лучший друг погружен в печаль и отдаляется от нас. Он больше не участвует в дружбе, как раньше, и при этом невозможно точно сказать, что же именно изменилось, но дружбе пришел конец, потому что отныне между нами воздвигнута стена из разных настроений.
Мы не просто сами пребываем в том или ином настроении, но стремимся и разделить его с кем-то, и потому вполне возможно, что каждая социальная среда объединена общим настроением, и это цементирует ее.
Если та или иная группа или даже целая культура охвачена единым настроением, то настроение каждого отдельно взятого индивида становится почти невидимым. Некоторые настроения поощряют активность, другие тормозят ее. Когда человек пребывает в хорошем настроении, мир представляется как определенное поприще возможностей, а скука отличается от большинства других настроений тем, что возможности кажутся нереальными.
Человек, как правило, не осознает, что он настроен определенным образом. Человек может скучать и не понимать, в чем причина скуки. Чоран описывает скуку как «культивированное разрушение, и его невидимые действия постепенно превращают тебя в руины так, что никто другой, да и ты сам, этого не замечают».
Но мы можем вызвать определенное настроение, как это делал один из героев Пруста, Марсель, когда он макал булочки в чай в романе «В поисках утраченного времени». Или, например, мы можем узнать определенный запах, который напомнил нам детство и школу, и нам становится ясно: все, что мы пережили когда-то в классной комнате, было окутано незабываемым настроением. Мы не можем, конечно же, волевым актом вызвать прежнее настроение, настроение, которое принадлежит прошедшему времени.
Пруст пишет:
Так же и с нашим собственным прошлым. Можно попробовать вызвать его, но все наши попытки тщетны. Оно скрыто за областью мышления и осязается в том или ином материальном образе (в том чувственном впечатлении, которое этот материальный образ внушает нам), так что мы даже не имеем никакого представления о нем. И все зависит от воли случая, встретим ли мы этот образ на нашем пути до того, как мы умрем.
Настроение прошлого может посетить нас совершенно неожиданно, когда мы случайно вспомним какой-то эпизод.
Мы по большей части пассивны по отношению к настроениям, но тем не менее мы можем научиться понимать их, по крайней мере на каком-то отрезке пути, и таким образом обрести своего рода независимость от них. Мы можем также попытаться изменить наши настроения на полярно противоположные. Это старая тема в философии. Например, Спиноза описывал, как человек может измениться, если попытается преобразовать пассивные чувства в активные. Одно настроение может смениться другим, но невозможно избавиться от настроения вообще. Одно из состояний, близких к состоянию отсутствия настроения, — чувство непреходящей скуки.
Категорию Хайдеггера Dasein дословно можно перевести как «здесь-бытие, бытие-в-мире». Мы — существа, которые пребывают здесь, в мире. Можно предложить много других трактовок слова Dasein, но я предпочитаю, в соответствии с переводческой традицией, придерживаться немецкой трактовки.
Термин Dasein можно охарактеризовать как бытие и как существование. Наше существование означает, что мы имеем отношение к нашему существованию. В противовес животным или камням, например, Dasein всегда означает самопонимание.
С этой точки зрения Dasein можно охарактеризовать как позицию понимания по отношению к своему собственному существованию. Настроение определяет Dasein как открывающееся пространство внутри самого себя. Настроение возвращает разницу между внутренним и внешним.
Когда мы говорим «я в настроении», то это означает, что настроение посещает нас из внешнего мира. В противовес эмпирическим и рационалистическим концепциям, где настроение рассматривается только как показатель внутреннего состояния, у Хайдеггера настроения могут обнажать также внешнюю сторону, так что Dasein — это подверженность миру. «Настроение — это основополагающий способ увидеть самих себя изнутри».
Анализируя настроения, мы пытаемся проникнуть в тайны фундаментального опыта человеческого бытия, понять, что это означает — находиться в мире. Самоощущение — это пассивный аспект постижения мира и самого себя, и оно находится преимущественно за пределами контроля Dasein. Но при этом важно подчеркнуть значение этого состояния, потому что через Dasein бытие может быть воспринято как осмысленное или безразличное. Состояние обнаруживает себя через настроение, и настроение обнаруживает, что нечто в мире или мир как целое имеет определенное значение для Dasein.
В состоянии обнаруживается, что Dasein открыто миру, что Dasein афиширует себя и таким образом обуславливает познание. Состояние заключается в том, что Dasein всегда ощущает себя как ситуативное и эта ситуативность осуществляет разные возможности.
Хайдеггер утверждает: «Философия всегда существует внутри основного настроения». Настроение — это предпосылка и среда для размышлений и действий. Оно запускает мышление как предпосылку к существованию. Dasein всегда реализует себя через настроения?. Благодаря этому Dasein налаживает контакты с миром, в котором «чистое» восприятие держит нас на расстоянии
Быть в том или ином настроении означает видеть мир под одним углом, а мир невозможно видеть по- иному, только под одним углом.
Основное настроение более фундаментально, чем представление. Это не дискурсивная тотальность, но скорее то, что позволяет миру предстать как нечто цельное. Но философия имеет тенденцию недооценивать настроение, и в повседневной жизни настроение тоже обычно подавляется. Оно взрывается, впрочем, в «пограничных» ситуациях.
Настроение определяется автономией мышления. Мышление возникает как артикуляция и как отзвук того, что окружено настроением. Есть пассивный момент в резком переходе из одного времени к другому, из одной ситуации к другой. Мы не можем получить доступа ко времени, но оно дано нам. Философия не может просто вторгнуться в какой-либо феномен, но должна предотвращать «временность доступа». В состоянии скуки, как считает Хайдеггер, мы способны постичь время и смысл бытия. Для Хайдеггера скука — привилегированное фундаментальное настроение, потому что скука наводит на размышления о проблематике бытия и времени.
Онтология — герменевтика скуки
Хайдеггер гораздо более известен как аналитик ужаса, чем как аналитик скуки. Отто Фридрих Боллноу критикует Хайдеггера как раз за то, что он свел всю фундаментальную онтологию к единственному настроению, а именно к ужасу. Примечательно, что Хайдеггер затем анализировал целый ряд разных настроений, в то время как Боллноу вплотную приблизился к скуке и пытался ее препарировать. Лично я, в свою очередь, должен признаться, что никогда не имел собственной позиции по отношению к анализу ужаса Хайдеггера, просто потому что сам я не обладал серьезным опытом этого чувства. Именно это я и отмечаю, когда читаю лекции о Хайдеггере. Ужас, кстати, представляется относительно неведомым феноменом для студентов.
Со скукой все обстоит иначе. Скука кажется к тому же более длительным по протяженности времени феноменом, чем ужас. Так или иначе, ужас не может длиться долго, но скука порой представляется бесконечной. Или, выражаясь языком самого же Хайдеггера: ужас уже не так страшит, но скука наскучивает все больше.
Хайдеггер считает, что необходимо пробудить основное настроение для философствования, и это настроение уже присутствует, но оно дремлет. То есть настроение требует состояния бодрствования. Хайдеггер скорее хотел бы разбудить скуку, чем оставить ее в дремлющем состоянии, ведь она обретает
