назореев: строгий аскетизм, отказ от мясной пищи, мольбы за иудейский народ — все это описание, не имеющее аналогий в Новом завете, восходит к иудео-христианской традиции или, точнее сказать, к тем иудейским сектам, которые оказали наибольшее влияние на палестинское христианство. Рассказывает Евсевий и о мученической кончине Иакова: его сначала сбросили с крыши, а потом забросали камнями. Интересно отметить, что казнь Иакова произошла после того, как арестованного в Палестине Павла не предали наказанию на месте, а отослали для суда в Рим {20}: по словам Евсевия, иудеи рассердились и сорвали свой гнев на Иакове. Вероятно, в первоначальной версии предания о гибели Иакова она была спровоцирована поведением ненавистного эбионитам Павла — отступника от иудейского Закона.
Среди имен апостолов, названных во фрагментах апокрифов, обращает на себя внимание имя Иоанна, названного первым среди призванных Иисусом учеников (согласно канону, первыми были призваны Петр и Андрей — или Андрей и Петр) {21}. С именем Иоанна в Новом завете связано евангелие, три послания и Апокалипсис — одно из самых ранних новозаветных сочинений, резко отличающееся от четвертого евангелия. Для автора Апокалипсиса христиане — «сыны израилевы» (2: 14). Иоанн наряду с Петром и Иаковом считался одним из руководителей иерусалимской христианской общины. Таким образом, почитание Иоанна, во всяком случае указание его имени на первом месте среди призванных апостолов, не противоречит тому, что мы знаем об эбионитах и других иудео-христианских группах («евреях»).
Язык и стилистические особенности апокрифических евангелий похожи на язык и стиль евангелий Нового завета, в частности начало фраз с союза «и» (кш) и употребление в начале фраз частицы «же» (бе) — типа «Он же сказал». Повторение это создавало своеобразную ритмичность, выделяя новые предложения, что особенно было заметно при чтении вслух.
Наиболее близким к новозаветным евангелиям было Евангелие евреев, которое еще во времена Евсевия и Иеронима почиталось «некоторыми» подлинным. Между этим евангелием и Евангелием от Матфея встречаются дословные совпадения, например в разговоре Иисуса с богачом, в описании крещения. В иудео-христианских писаниях были те же самые эпизоды, что и в каноне (например, эпизод с грешницей, подробности которого, к сожалению, неизвестны). Следует отметить, что одни и те же речения в разных евангелиях трактовались различно, как об этом можно судить по словам Епифания о восприятии эбионитами слов Иисуса о матери и братьях. Это позволяет думать, что создатели и канонических и апокрифических евангелий пользовались изустно передаваемыми (или уже записанными) речениями Иисуса, составлявшими отдельный «блок» в христианской традиции.
Как и в Новом завете, в иудео-христианских апокрифах большую роль, по-видимому, играли притчи — форма, восходящая к иудейской назидательной литературе. Как правило, притча сочетала в себе аллегорию и поучение. В большинстве христианских притч за реальной жизненной ситуацией скрывался религиозно — духовный смысл, проникновение в который было сакральным актом, приобщением к истинной духовной реальности, в то время как обыденная реальность становилась иллюзорной. В притчах рабы людей символизировали рабов божиих, сокровища мирские — сокровища веры. Сюжеты притч в разных евангелиях совпадали, но детали варьировались, придавая притче разную смысловую направленность, как было в случае с притчей о талантах. То же самое можно увидеть и при сопоставлении притчи о человеке, позвавшем гостей на пир, из Евангелия от Луки (14.16–24) с аналогичной притчей из хенобоскионского Евангелия Фомы, которая содержит больше конкретных живых деталей и кончается грозным предостережением: «Покупатели и торговцы не войдут в дом моего Отца!», отсутствующим в каноническом тексте. Притчи, как и речения, передавались из уст в уста и включались в разный религиозно — этический контекст в зависимости от вероучительной позиции проповедника, затем — создателя письменного текста евангелий.
Точно определить время и место создания разбираемых апокрифов достаточно сложно. Сложность эта связана и с незначительным числом дошедших отрывков, и с тем, что цитируют их писатели, жившие значительно позже того периода, когда были созданы эти евангелия; они пользовались рукописями, уже, возможно, переработанными, или пересказывали содержание апокрифов по памяти, или брали цитаты из вторых рук. Климент Александрийский, например, цитирует логий, который вошел в гностическое Евангелие Фомы; в одном месте Климент указывает, что этот логий содержится в Евангелии евреев; в другом, где он дает развернутый его вариант, он вообще не указывает источника. Ошибся ли Климент, или в Евангелие Фомы было включено то же самое речение, какое содержалось в Евангелии евреев, с уверенностью сказать трудно (как и то, было ли заимствовано речение в Евангелии от Фомы из Евангелия евреев или взято из независимого источника).
Источниковедческие трудности приводят к тому, что можно говорить лишь о примерном времени возникновения иудео-христианских писаний: они складывались одновременно или даже несколько раньше канонических евангелий (в частности, арамейский текст Евангелия евреев был, по-видимому, оригиналом Евангелия от Матфея) и оказали влияние на произведения Нового завета. Так, возможно, отражением дуалистической концепции эбионитов явилось словоупотребление во Втором послании к Коринфянам, где говорится о неверующих, у которых «бог века сего» ослепил умы, «чтобы для них не воссиял свет благовествования о славе Христа», который есть «образ Бога невидимого» (4.4). В данном отрывке «бог века сего» и есть злая сила, борющаяся с «Богом невидимым», открывающим свет. В обоих случаях употреблено одно и то же греческое слово «бог»; в других местах канона олицетворение злой силы названо «духом» (1 Кор. 2.12), «архонтом мира сего» (Ин. 12.31).
Евангелие эбионитов было создано в Палестине и продолжало почитаться на протяжении последующих веков остававшимися там христианами {22}, а также христианами, бежавшими после подавления I иудейского восстания против римлян в Сирию и Египет. Возможно, там же (в Палестине или Сирии) в конце I в. было написано и Евангелие евреев, во всяком случае первоначальный его текст {23}. Оно было распространено у сирийских христиан из иудеев: его использовал Татиан при составлении Диатессарона (вероятно, он воспринимал это евангелие как арамейскую версию Евангелия от Матфея).
Христианские апологеты начали активно выступать против иудео-христиан, прежде всего против эбионитов, с конца II в., после того, как сложилось учение о непорочном зачатии и произошел разрыв с иудаизмом. Однако эти группы продолжали существовать и оказывать влияние на различные течения внутри христианства. Малоазийские христиане, например, следуя иудео-христианской традиции, еще в конце II в. продолжали праздновать пасху по иудейскому лунному календарю 14 нисана (в то время как в Риме пасха праздновалась в первое воскресение после первого полнолуния после весеннего равноденствия). Попытки осудить их за этот обычай, предпринятые римским епископом Виктором, не увенчались успехом. Вплоть до начала V в. писания эбионитов почитались христианами Сирии. Эбиониты не могли принять ортодоксального догмата о троице; их учение оказало влияние на проповедь сирийского епископа Павла из Самосаты, чьи взгляды на человеческую природу Иисуса существенно отличались от принятых церковью. Последователем Павла был Арий (конец III — начало IV в.), выступивший против догмата о триединстве бога. Он утверждал, что Христос не извечен, а сотворен (ср. слова Евсевия об эбионитах, отрицавших предвечное существование Христа).
Известия об иудео-христианах на Востоке сохранились и в средневековых текстах. Интересные свидетельства о длительном существовании иудео-христиан в Сирии обнаружены в средневековом мусульманском трактате, направленном против христиан {24}. Анализ этой рукописи показал, что автор трактата пользовался иудео-христианскими источниками, стремясь доказать, что Иисус не был сыном божиим и даже что был распят не он, а человек, выданный Иудой вместо него. В трактате содержится много цитат и пересказов отдельных эпизодов из канона и апокрифов, включая переведенные с сирийского; из него явствует, что первое евангелие было написано на еврейском языке; затем «истинное» христианство было заменено греческим. В трактате содержится осуждение отказа христиан от еврейского (арамейского?) языка, что явно отражает позицию эбионитов и назореев (вряд ли арабский автор стал защищать еврейский язык). Возможно, к одному из иудео-христианских евангелий восходит арабский текст евангелия, переведенный затем на итальянский. Этому евангелию посвятил специальное исследование английский философ конца XVII — начала XVIII в. Д. Толанд {25}. Толанд считал, что это Евангелие Варнавы. С. Пинес не исключает того, что в основе этого текста лежало какое-то евангелие, так или иначе связанное с эбионитами {26}.
Несколько особняком среди свидетельств об учении эбионитов стоят слова Епифания о том, что они (эбиониты) отрицают, что он (Христос) — человек. В том же сочинении Епифаний пишет, что они считают Христа архангелом, правившим всеми ангелами, а не порождением Отца. Возможно, здесь отражено какое-