«Матерый волчище», – подумал я, разглядывая обладателя громового голоса. Да! Скажу я вам, это был примечательный образчик человеческой породы. На вид «старине Фрицу», а это был, без сомнения, он, можно было дать лет сорок. Но только недосмотром судьбы или же особо благоприятным расположением звезд в момент его рождения можно было объяснить столь большую продолжительность его жизни.
Через весь лоб Фридриха фон Норгаузена тянулся длинный глубокий шрам, подтверждающий версию Лиса об особой прочности здешних голов. Второй шрам пересекал губы рыцаря, навек складывая их в какую-то зловещую усмешку. Как я успел заметить, одно плечо его было чуть выше другого, а при ходьбе он сильно приволакивал ногу. Но я готов был поклясться, что, пожелай он действительно оторвать голову несчастному, все было бы кончено раньше, чем мне бы удалось прочитать «Credo». Длинные его, седые как лунь волосы спадали на широкие плечи и были схвачены на лбу ремешком из узорчатой кожи.
– Милосердие подобает христианскому воину, тем более рыцарю, принявшему священные обеты.
– Милосердие! Кой черт – милосердие! По вине этого недоноска мы выставлены на всеобщее посмешище, словно шуты на ярмарке. А ты, как дурак стоеросовый, толкуешь мне о каком-то милосердии! Может, ты и есть дурак? Я слышал, святые отцы любят блаженных! – Фридрих фон Норгаузен отдавал дань изящному остроумию.
– Я смиренный слуга всеблагой матери нашей – святой первоапостольной римской католической церкви. И пусть я даже нижайший из ее смиренных слуг, но я требую почтения к ней в моем недостойном лице. Я требую, господин рыцарь, прекратить богохульства и измывательства над этим несчастным! – Голос мой звенел, как колокола Кельнского собора в судный день.
Но, видимо, пыл моих речей был растрачен зря.
При последних моих словах несчастный повернул голову, и на какой-то миг наши глаза встретились. Я инстинктивно прижал локоть к бедру, где под сутаной был спрятан кинжал. Лицо бедолаги представляло собой кровавую маску, больше похожую на свежую отбивную. Без слов было понятно, что над ней кропотливо поработали большие мастера своего дела. Но двух мнений не могло быть – передо мной предстал Готфрид из Вейлера, латник герцога Лейтонбургского…
– Ты что, святой отец, учить меня вздумал?! – взревел рыцарь. Оловянные глаза его раскалились до белого пламени, а лицо налилось темной кровью.
– Ваша честь, быть может, пока что отвести монаха к Томасу? – робко предложил мой сопровождающий, все еще робко топтавшийся у дверей.
– Пошел прочь, скотина! – продолжал бушевать Норгаузен. – Не нужен уже твоему Томасу священник! Я сам ему грехи отпустил, – закончил он, неожиданно успокоившись.
Солдат побледнел.
– Иди, парень, иди. На вот, выпей за помин его души. – Рыцарь кинул моему провожатому динарий.
– Упокой, Господи с праведниками, душу раба твоего Томаса, – забубнил я.
– Аминь! – резко завершил мою импровизацию Норгаузен. – Это был его брат, монах, совсем еще мальчишка. Какой-то негодяй размозжил ему голову блюдом.
Я сглотнул. Что делать, я знал этого негодяя.
– И все из-за этой мрази. – Рыцарь отвесил несчастному Готфриду тяжелую пощечину, от которой бедолага едва не упал. – Готфрид, Готфрид! Как же так? Ты был лучшим латником в моем отряде. Ты же не деревенский олух, вчера сменивший свою пастушью дудку на копье! Ты вырос под щитом. Сколько лет мы с тобой воевали вместе? Десять, а может, двенадцать? Как ты мог позволить какому-то мошеннику обвести себя вокруг пальца?! – В голосе рыцаря звучала искренняя горечь.
Я отошел к окну и принялся вдумчиво рассматривать двор. Чуть поодаль от башни под дощатым навесом был устроен сеновал, чуть дальше располагались конюшни.
Впереди, на высоком утесе, мрачно возвышалась башня замка Фогинг. Долгий протяжный звук трубы разорвал и скомкал лесную тишину в один миг. Возницы, словно сброшенные этим звуком наземь, осеняли себя крестным знамением, шепча слова молитвы и медленно отползая назад. Рон стоял, широко расставив ноги, поудобнее перехватив секиру, так, как будто собирался принимать неравный бой.
Звук трубы повторился, и над башней взвилось знамя с пламенеющим крестом. На стенах замелькали полированные каски ратников.
В это время мой славный напарник привязал на копье какую-то белую тряпку и, размахивая ею в воздухе, закричал во всю мощь своего и так не слабого голоса:
– Э-гей! В замке! Мне нужен рыцарь Бернгерд Бесстрашный.
– Кто его спрашивает? – прозвучал в ответ голос, от которого мурашки забегали по спине, в ужасе давя друг друга.
– Я, Рихард, латник герцога Лейтонбургского. Мы привели вам обоз с продовольствием. Вестфольдинги отступили! Победа за вами!
Опускной мост упал как подстреленный. Заскрипев, отворились тяжелые ворота. Возницы, все еще не придя в себя от ужаса, начали подниматься и отряхивать одежду.
– Назад! Всем лежать! – Громогласно-устрашающая команда Лиса моментально прижала их к земле.
Как будто ураган пронесся над возами, сметая с них груз и отрывая доски от бортов. Бочонки с вином, свиные туши, зелень, гуси – все, все, все уносилось в разверстую пасть ворот. Я видел, как еще в полете слетали обручи с бочек, кроваво-красное вино фонтаном рассыпалось в воздухе миллионами брызг и исчезало, не обронив на землю ни единой капли. Как туши сами собой охватывались пламенем и превращались в ничто, осыпаясь вниз градом костей.
Всего несколько минут длилась эта фантасмагория. Затем оглушительный грохот потряс берег. Грохот, от которого затряслась земля и с деревьев попадали листья. Когда же все было кончено, на месте, где только что в грозном своем великолепии красовался укрепленный замок, мрачным остовом возвышались безжизненные руины. Замок Фогинг умер.
– Да что ж ты молчишь! Дьявол тебя раздери! – услышал я вновь голос коменданта.
Готфрид молчал. Он упрямо уставился в пол, несгибаемый, как коринфская колонна. В дверь тихо постучали.
– Кто там еще?
Судя по золотым шпорам и цепи, вошедший был рыцарем.
– А, Арнульф! Что нового?
– Ничего хорошего. Только что прибыл гонец с пирса. Они захватили корабль и ушли. Наш часовой тяжело ранен.
– Проклятие! Они убегают! – зарычал комендант, хватаясь за меч.
– Нет, Фридрих. В том-то и вся загвоздка. Они ушли вверх по реке.
– Вверх? Какого черта?
