и все время со своего приезда в Трир буквально не отставала от Фридриха ни на шаг. Если мы не успеем доставить тебя к нему до твоей собственной свадьбы, то и мы, и все, кто был участником нашего похода из Новгорода, исчезнем безо всякого следа.
Алена замолчала, глядя на меня пытливым взором.
– Умно, – наконец-то сказала она. – Пожалуй, я бы тоже так сделала.
Ночь застала нас на полпути к Яффе. Наконец-то мы могли чувствовать себя в относительной безопасности. Вдалеке перекликались выставленные часовые, конные разъезды объезжали округу в поисках возможного врага, ярко горели костры, кипело в котлах варево солдатской похлебки, ржали кони у коновязи, где-то поодаль слышался хохот отдыхающих воинов… В общем, ночь была тиха и прелестна.
– После того как Орда ушла из Руси, князья стали требовать Володимира Ильича на царство, – рассказывал Ефимий из Ольшаницы, или, как величали его здесь, Иохим фон Улфшанц. – Никому не хотелось признавать над собой власть недавнего сына боярского, коли тот не назовется царем. Уж как Володимир-то отпирался, а все уломали. Патриарх Константинопольский да митрополит Киевский в Москву, что в Украине Залесской, приезжали златой венец на голову Муромца возлагать. По городам и весям народ, почитай, две седмицы ликовал, покуда все меда да всю брагу не выпили.
А уж как празднества-то закончились, все и вовсе вкривь да вкось пошло. Всяк князь при царе первым быть желает, всяк силы копит да ближнего своего извести норовит. И каждый же в тот самый час за свою землю горло рвет: одни кричат – на Царьград идти надо, Олегову дань отымать, другие твердят – пора волжских булгар наказать, пошто Орду до нас допустили? Олег на ливонцев в поход кличет. Ярославскому князю угров подавай. У каждого своя правда, свой резон. Володимир Ильич извелся, с князьями споря да суд чиня, а им все не докучно, что псы злые из-за кости дерутся. Вот и мой-то, – вздохнул витязь. – Из-за полоцких-то земель спор при вас еще был?
– При нас.
– По закону земля эта Глебу Холмскому принадлежать должна была. Так и Володимир Ильич рассудил. Ну, князь Олег осерчал сильно, что не ему тестевы земли достались, да против Глеба козню задумал. У него после Калки большой татарский полон был. Вот он и отобрал из него три дюжины наилучших батыров, откормил, снарядил как след, пообещал им вернуть свободу, да еще и злата дать, коли они Глеба порешат. Те, понятное дело, согласились на сие злодейство с радостью. Подстерегли они молодого полоцкого князя, когда тот всего с пятью гриднями из града выехал, да тут же и набросились всей силой. Князь Глеб витязь славный был, и гридни его недаром хлеб свой ели, но силы все ж неравны оказались. Скольких уж они погубили, мне неведомо, только и сами головы сложили. А те из татаровей, кто жив остался, утекли к Изборску за обещанной наградой. Там их князь Олег и принял. Получили лиходеи свое злато с меча княжьего до последней крупинки.
Головы их князь Олег в мешок положил да к цареву двору привез: вот как, мол, знатно я вражьих сынов покарал за пролитие рюриковской крови, в награду за то полоцкий стол желаю. Да только мне про то злодейство знамо стало.
– Ну и ты… – усмехнулся Лис.
Ефимий вздохнул печально:
– Я при князе знаменщиком состоял, стяг его боевой в самую гущу сечи носил, ни на шаг от господина своего не отставал. Сказал бы кто: умри за князя своего! Умер бы, не сморгнув. А вот лиходейство такое стерпеть не мог.
Снял я с себя меч, которым меня Олег под Изборском перепоясал, положил перед ним на пол прямо там, в царевой палате, да и поведал как на духу, как дело обстояло. Князь в гневе норовил меня шестопером оглоушить, да Володимир Ильич под защиту взял. А князя Олега со двора прогнал и, уж конечно, Полоцк ему не отдал. А спустя месяц Олег на Полоцк силой пошел. И с ним ливонцы.
– Стало быть, перекинулся, – хлопнул себя по колену Лис. – Уму непостижимо! Это ж бред болезненный! Вдумайся, отвоевывать земли тестя с убийцами его дочери.
– К сожалению, уму постижимо, – мрачно изрек я. – Нрав у князя крутой, повиноваться кому-то, а уж тем более такой малости, как закон, ему не по силам. У него от этого все нутро выворачивает. А то, что некогда ему пришлось у Муромца подмоги просить, ему, князю Труворичу, внуку крестьянскому челом бить, он вовек забыть не сможет.
Ефимий из Ольшаницы посмотрел на меня невыразимо тоскливо, так, будто я затронул старую, но все еще ноющую рану.
– Не сможет. Как Полоцк в осаду сел, ему и от Мстислава Киевского, и от Святополка Туровского в подмогу полки подошли. Володимир Ильич же с новгородцами по Пскову и Изборску ударил да на Ригу и Ревель корабли послал. Нынче князь с женой и сыном в Юрьеве сидят под ливонской рукой, и княжества Изборского, стало быть, боле нет. До самой Ливонии земля новгородская.
– Ну а ты-то? – спросил я.
Наш собеседник усмехнулся.
– А, за книжной премудростью погнался. Володимир сына своего Илью от греха подальше в град Париж отослал языкам да наукам обучаться. Есть там такое место, где всякий люд латинской грамоте, да логике, да богословию, да разным законам учат. Сорбонной величают.
– Да, мы в курсе. У одного нашего знакомого так собаку звали.
– Ну так вот, – продолжал молодой рыцарь, – с Ильей-то еще десяток детей княжих и боярских поехало. Кто в Сорбонну, а кто за море, в Кембридж. А с ними и я. Да только в Париже мне совсем не понравилось. Против Новгорода или, скажем, Киева глухомань дикая! Грязно, вонь кругом, бань нет, дьяки все надутые, лопочут какие-то вокабулы латинские не пойми о чем… Тьфу! А тут как раз император в поход собрался. Я, стало быть, у Илюши соизволения испросил да и подался к Фридриху на Сицилию. Теперь вот воюю у графа Хонштайна. – Он вздохнул. – Ладно, государе-воеводы, час поздний, пора бы и на покой. Утро вечера мудренее.
Лагерь крестоносного воинства под Яффой напоминал муравейник в разгар рабочего дня. Все в нем двигалось, меж шатров сновали оруженосцы, плотники заготавливали впрок детали осадных башен, кузнецы оковывали железными листами бараньи лбы таранов, бесчисленные туркопилье выезжали из лагеря, отправляясь в дозор, арбалетчики оттачивали свое искусство на выставленных за полтораста шагов ростовых щитах… Армия жила своей обычной жизнью, готовясь к скорому походу.
Пергамент с императорской печатью служил идеальным пропуском. Вскоре мы, вновь приобретшие благодаря стараниям Ефимия европейский вид, стояли у огромного шатра с развевающимся золотым штандартом верховного главнокомандующего.
– Ваше величество, – слышалось изнутри, – как нам сообщили, граф Ибелин, заключивший союз с султаном Дамасска Анназиром Даудом, послал к Иерусалиму золотую казну, чтобы подкупить военачальников карезминов и склонить их выступить на стороне их коалиции.
– Я знал об этом еще неделю назад! Вернулся ли отряд Хонштайна?
– Должно быть, да. С ним…
– Никаких «должно быть»! Да или нет?
– Да, ваше величество. С ними прибыли рыцари Вальтер фон Ингваринген и Лис Венедин. Они ждут ваших приказаний у шатра.
– Прекрасно. Пусть войдут. А ты немедленно беги за Хонштайном.
– Но он только вернулся…
– Бе-гом!
Выскочивший из шатра вельможа кратко кивнул нам на хлопающий на ветру полог и умчался туда, где располагался на отдых отряд графа фон Хонштайна. Мы вошли, немного робея.
– Все благополучно? – едва удостоив нас вниманием, спросил император. И тут же наткнулся взглядом на стоявшую близ нас маленькую киевскую княжну. – Хорошо, господа рыцари, останьтесь здесь, я поговорю с вами попозже. А вами, фройлян, я крайне недоволен. Кто вам позволил выезжать из лагеря скрытно, да еще без сопровождения?
– Этого никогда больше не повторится, дядюшка, – кротко присела в низком поклоне принцесса. – Простите мне мою девичью глупость.
– Эй! – Отворачиваясь от девушки, Фридрих подозвал одного из оруженосцев, дежуривших при особе
