незначительно превышали силы Мордреда, пренебрегать такой опасностью было по меньшей мере неосмотрительно.
Тусклые лампады едва освещали собравшихся в зале, однако, похоже, ни у кого не возникало и мысли потребовать еще светилен. Собравшимся в старом консульском дворце военачальникам было не до того.
– Милорд герцог, – статный король Беноика, гневно насупившись, глядел на грозного Ллевелина, восседающего напротив него, – я ждал вас еще вчера. Из-за вашей задержки я потерял более трех тысяч прекрасных воинов. Чем вы замените мне их?
– Ничем, – прямо глядя в лицо Ланселота, покачал головой Страж Севера. – Пять дней тому назад я ждал вас в Кэрфортинге. Чем вы, милорд, восполните упущенные возможности?
Вы пожелали воевать по собственному плану? Пожалуйста. Я даже согласился на то, чтобы следовать ему. Отчего же теперь вы упрекаете меня в своих потерях? Я выступил так быстро, как только смог выступить, и шел без задержек.
Я невольно усмехнулся. Ллевелин действительно шел без задержек, но, как бы это сказать, не торопясь.
– К тому же, – продолжал Страж Севера, – разве не атака моего передового отряда под командованием сэра Торвальда аб Бьерна спасла вашу армию от разгрома? И разве не подход основных моих сил заставил Мордреда искать спасения в бегстве?
Ланселот сжал кулаки, явно готовясь ответить на хлесткие слова Ллевелина не менее злыми упреками. Еще минут десять беседы в таком тоне, и можно будет не сомневаться – поутру битва у стен Кориниума продолжится, правда, уже в несколько ином составе.
Я посмотрел на Ллевелина, восседающего на покрытой ковром каменной скамье, и едва смог сдержать улыбку: когда-то м-м… много лет спустя под полуразвалившейся плитой точно такой скамьи, но только в нашем мире, мы с Расселом прятали толстые мужские журналы с иллюстрациями, один вид которых мог полностью деморализовать обе собравшиеся здесь армии. Это был бы, пожалуй, великолепный способ прекратить назревающую ссору, но, увы, до закладки в тайник соответствующих изданий оставалась еще уйма веков, а предпринимать что-то нужно было именно сейчас.
– Милорды, – громогласно объявил я, радуясь в душе простоте царивших здесь нравов. – Я не хочу умалять доблестей кого-либо из здесь присутствующих, но битву выиграл мой оруженосец!
Десятки негодующих взглядов были ответом на мою хамскую выходку. Понятное дело, ловкая проделка Годвина действительно решила исход сегодняшнего боя, но говорить, что безвестный юноша, едва-едва начавший обучаться рыцарской премудрости, выиграл сражение, в котором участвовали виднейшие военачальники Британии, Оркнеи и Арморики, было по меньшей мере дурным тоном. Достаточно дурным, чтобы отвлечь собравшихся от назревающей ссоры.
– Да-да, я настаиваю на этом, – продолжал я, вызывая огонь на себя. – Ибо именно его деяние заставило врага покинуть поле боя. Ибо он захватил знамя Мордреда и сумел воспользоваться им не просто как трофеем, но как неким волшебным жезлом, одним мановением принесшим сегодня победу. А потому, – я сделал паузу, оглядывая зал, подготавливая военачальников к следующей вопиющей дерзости, – я прошу господ герольдов подтвердить право Годвина из Кадоркануа в знак сегодняшней победы носить алого дракона Пендрагонов в своем гербе.
Зал стих. Такого поворота, похоже, не ожидал никто. Присутствующие на совете герольды, огорошенно поглядев на своих сюзеренов, вынужденно кивнули. Захват знамени, тем более такого знамени, был более чем веским поводом для принятия в герб соответствующей фигуры. И все же…
Я во все глаза смотрел на Ллевелина, поскольку в первую очередь этот удар был направлен именно в него. Позволить безвестному юноше принять самый знатный в королевстве герб означало признать его практически равным себе. А до той поры, пока износившаяся маска валлийского герцога еще не снята, даже и стоящим на ступень выше.
Конечно, объяви тут Страж Севера себя природным Пендрагоном, он мог бы превратить принятие алого дракона в дарование герба-уступки, своего рода высокую награду за проявленную доблесть. Но это означало бы расписаться в коварном умысле против Артура, а также в том, что планы Мордреда, в сущности, ничем не отличаются от его собственных.
Лицо Ллевелина было бледно, хотя, быть может, оно лишь только казалось таковым в неверных бликах светилен. Он поднялся со своего места и начал говорить, очень медленно подбирая слова и не спуская с меня удивленно-неприязненного взгляда:
– Подвиг, о котором говорит сэр Торвальд, действительно заслуживает высокой награды. – Он запнулся. – Награды, которой он требует для своего оруженосца. Однако насколько мне известно, тот еще слишком юн, чтобы надеть рыцарские шпоры, а стало быть, и иметь личный герб. Я полагаю, необходимо просить герольдов достойно описать подвиг юноши в своих свитках-армориалах с тем, чтобы после того, как будет оглашен новый верховный король Британии, обратиться к нему с просьбой о пожаловании столь знаменитой эмблемы в герб нового рыцаря. Конечно, когда подойдет тому срок, и он станет рыцарем…
– Да как же можно, Торвальд! – громыхнул со своего места сэр Борс. – Ведь это же дракон Пендрагонов…
Споры продолжались еще долго. Все рассматриваемые далее вопросы решались с общим чувством невольной досады, но главное было достигнуто: союз Ллевелина с Ланселотом был сохранен.
Утром следующего дня армия выступила на Кордуэл. После ночного военного совета Ланселот, казалось, потерял большую часть интереса к происходящему. В безучастном молчании он выслушивал распоряжения верховного главнокомандующего, невпопад кивал, когда спрашивали его совета, предпочитая большую часть времени проводить в седле, гарцуя в сопровождении единственного оруженосца где-то в стороне от пути следования колонны.
К утру второго дня пути по армии начал расползаться слух, что первый рыцарь Европы намерен уйти в монастырь, отрешившись от земных дел. Косвенным подтверждением тому были долгие беседы короля Арморики с преосвященным Эмериком, с великим почетом следовавшим в обозе армии. Так ли это было, сказать тяжело. Пока что храбрый рыцарь, похоже, не собирался расставаться с мечом и рыцарским стягом.
Оркнейцы по-прежнему шли в авангарде, то и дело подбирая по пути раненых, отставших или же просто решивших сменить отступающего господина на наступающего. Лишенный обоза Мордред двигался значительно быстрее нас, спеша дойти до богатого Кордуэла и нимало не заботясь о дорожных потерях. Крепость на берегу залива нужна была ему для последнего рывка, и, полагаю, он вовсе не думал всерьез защищать ее. Он торопился к Камелоту, ибо стоило ему запереться в неприступной твердыне и удержать ее хотя бы неделю – вся история с завещанием Артура и предсказанием Мерлина превращалась в детский лепет. Пророчества, которые не сбываются, вызывают лишь насмешку.
– Гляди-ка! Гляди-ка! – отличавшийся отменным зрением Лис указал в сторону высокого холма с пятеркой стройных ясеней у самой вершины. – Капитан, шоб я так жил, это же виверна!
Армия уже подтягивалась к бывшей столице Пендрагонов и теперь занимала места для грядущего штурма. Или же, что приходилось признавать, глядя на высокие стены и мощные башни, – для долгой осады. В случае, если, паче чаяния, Мордреду не удастся выскользнуть из этой хорошо укрепленной западни.
– Где виверна? – внимательно вглядываясь туда, куда указывал мой друг, спросил я.
– Да вон же! – Лис ткнул пальцем в вершину холма. – Вон лежит, между ясенями.
– И верно, – присвистнул я.
В тени деревьев, повернув голову в сторону крепости, не то лежала, не то восседала виверна.
– Интересно, не наш ли это ангел Трахтарарах? – невесть кому задал вопрос Лис, прикладывая руку козырьком к глазам и пытаясь с такого расстояния разобрать выражение морды чудовища.
– Съездим, посмотрим, – пожал плечами я, делая эскорту знак остановиться.
– Но сэр Торвальд, энц Рейнар, – следовавший рядом Годвин удивленно посмотрел на старших товарищей, – что вы такое говорите, это же виверна! Ее зловоние способно лишить человека разума, а удар хвоста сбивает коня вместе с всадником!
– Ага, – хмыкнул Лис, – а зубами она может довести дуб до состояния зубочистки. Но ты-то, герой борьбы с мировым злом, буквально обладатель личного красного дракона, тебе ли бояться какой-то там
