лежала указанная сумма, предназначавшаяся на текущие нужды партии кадетов. Но…
– Эти деньги передал вам князь Львов, – пояснил «опричник». – По его ведомостям они проходят как полученные для нужд армии в качестве земских пожертвований. Однако князь пожелал распорядиться ими несколько иначе. Сейчас здание Думы уже закрыто и взято под охрану. А на завтра уже готовы ордера на ваш арест и обыск квартиры. Можете быть уверены, государь не забыл вам недавней статьи, в которой вы опрометчиво величали Александру Федоровну шпионкой.
Председатель Государственной думы вдруг почувствовал, как ноги его становятся ватными.
– Мне срочно нужно попасть в Таврический дворец!
– Исключено! Как я уже сказал, Дума под охраной, ваш кабинет – и подавно под контролем агентов контрразведки.
– Что же теперь делать?
– Я бы рекомендовал вам как можно скорее помириться с царем, – ротмистр пожал плечами, – но представления не имею, как это можно сделать.
– Это почти невозможно.
– Тогда я вижу единственный способ. Прошу вас понять меня верно. Он не совсем… – Конногвардеец скривился, подыскивая подходящие слова, однако не найдя, махнул рукой. – Вот три купюры. – Он снова полез в карман своего кителя и одним движением вытянул свернутые в трубочки сотенные ассигнации. – Возьмите их и отправляйтесь на Знаменскую в гарнизонную контрразведку. Там быстро определят, что они фальшивые. Тогда немедленно вам следует написать, что, едва услышав о наплыве австрийских фальшивок, вы решили на всякий случай…
– Да-да, понятно, – заторопил Родзянко.
– Дальше вы сообщаете о деньгах, которые хранятся в сейфе, и о том, что получены они от князя Львова.
– Но… Но… Я уверен, его сиятельство и мысли не имел! Ведь это бесчестно! – Михаил Владимирович повысил голос.
– Тише, тише. Не привлекайте внимание. Этим вы не поможете себе и погубите меня. Князь Львов – глава Земсоюза. Каждый месяц он получает десятки, если не сотни тысяч пожертвований. Конечно же, он не мог уследить за всеми ассигнациями. Тем более что фальшивки сделаны поистине безукоризненно. Его помурыжат некоторое время и освободят. Если вы полагаете, что председателю Государственной думы следует очутиться в кутузке вместе с ним – пожалуйста, не смею вам мешать. Но это крест на Государственной думе, как таковой, а заодно и на вас вместе с князем Львовым. Мне представляется куда более разумным, если вы останетесь на своем посту и поможете князю выбраться на волю. Согласитесь, вам есть что спасать!
Родзянко тоскливо поглядел на ротмистра. В его словах определенно был резон. Словно нечаянно он взял из рук собеседника свернутые купюры и пробормотал едва слышно:
– Я подумаю.
– Думайте быстрее, ваше превосходительство, а сейчас, простите, очень спешу.
Михаил Чарновский резко склонил голову и, повернувшись, направился к выходу.
–
–
Глава 23
Отчаянные дерзания требуют крайних мер.
Выстроенный на перроне оркестр полка стрелков императорской фамилии грянул «Боже, царя храни», и паровоз серии «О», именуемый в народе овечкой, вторя им гудком, потянул литерный состав, увозящий из Царского Села государыню Александру Федоровну с богомольной свитой. Царица стояла в тамбуре у открытой двери, что-то крича на прощание мужу и детям, но паровозный гудок заглушал ее слова, оставляя в памяти провожающих лишь осунувшееся лицо императрицы с глубоко запавшими глазами и нервные взмахи ее руки. Точно Аликс и не прощалась вовсе, а раненой птицей пыталась взмыть к небу.
Наконец поезд исчез из виду, и оркестр умолк. Николай II кивнул тамбурмажору, позволяя музыкантам возвращаться в казармы, и медленным шагом пошел к зданию вокзала.
– Ваше величество, – следовавший за царем генерал Орлов тихо напомнил о себе мрачному ликом самодержцу, – мотор ждет.
Император устало поглядел на приближенного.
– Я хотел бы пройтись. Пусть дети едут. Составьте мне компанию, Владимир Николаевич.
– Почту за честь. – Князь Орлов склонил голову, затем повернулся, приказывая одному из флигель- адъютантов отвезти детей во дворец, а джигитам императорского конвоя спешиться и образовать каре вокруг августейшей особы. Николай II проводил взглядом отъезжающие авто и, спустившись с перрона, пошел через привокзальную площадь, устланную грязным утоптанным снегом.
Извозчики, ожидавшие на козлах своих пролеток скорого прибытия столичного поезда, стоя приветствовали Николая II радостными криками. Император скупо отвечал им, словно машинально поднося руку к форменной папахе.
– Народ вас любит, – как бы между прочим заметил государю его спутник.
– По улицам слона водили…
– Ну зачем вы так, мой государь? – несколько смутился царский собеседник.
– Неспокойно у меня на душе, Владимир Николаевич, очень неспокойно. Точно в воздухе растворена какая-то неясная угроза. И не выразить, что гнетет, а сердце вот давит.
– Это из-за расставания, – предположил Орлов.
– Может быть. – Император пожал плечами. – Но, вероятно, то, что случилось, все же к лучшему. Нервические припадки Александры Федоровны требуют серьезного лечения. Лучше всего ей было бы отправиться в Крым. Но сейчас там, увы, небезопасно. Да и не сезон. Я нынче разговаривал с доктором Кнорингом. Он полагает, что тишина, уединение и благость Соловецкого монастыря наверняка пойдут ей на