Гвискара – молодому герцогу Роже – предстояло развеять это нелепое заблуждение. Повелитель Сицилии оказался вполне достойным своих предков, так что разбойной братии очень скоро довелось почувствовать на шее его мощную хватку.
Среди принятых им на службу капитанов был совсем юный венецианец, получивший широкую известность тем, что, попав за три года до того в плен к тунисским пиратам, принял ислам и быстро дослужился до должности командира одной из пиратских галер. Вместе с этим кораблем он и убежал на Сицилию. Звали смельчака Анджело Майорано. Вернувшись в лоно церкви, новообращенный капитан взялся показать карательной экспедиции сокровенные убежища, в которых морские разбойники прятали корабли и скрывали награбленные сокровища.
Среди принятых на борт молодых дворян, желавших блеснуть храбростью в борьбе с пиратами, был Гуэдальфо Бенчи. Достигнув Балеарских островов, галера Анджело Майорано пристала к едва заметной бухте у острова Форментера. Здесь, в высокой скале находилась огромная пещера, служившая пиратским логовом. Оставленная в ней стража с немалым изумлением увидела входящую в бухту галеру чужаков, но, зная неприступность почти отвесной скалы, принялась насмехаться над сицилийцами, пытающимися соорудить лестницы и приставить их к нависающему прямо над пучиной гранитному козырьку. Если бы пираты знали, чем занимался Анджело Майорано всего за несколько часов до этого смехотворного представления, они бы повременили веселиться.
Хохот моментально застрял у них в горле, когда с вершины скалы прямо к входу в пещеру на канатах спустились два полных воинами баркаса. Конечно, и в этом случае бой получился кровопролитным. Из темных коридоров стражей сокровищ пришлось выкуривать, бросая туда горящие мотки просмоленной пакли, однако, захваченные врасплох, они были обречены. Погруженная на галеру добыча превзошла любые ожидания. Все, собранное пиратами за годы непрестанных грабежей, перекочевало в трюм корабля Анджело Майорано.
То, что случилось дальше, Гуэдальфо Бенчи сам, пожалуй, не смог бы объяснить внятно. Он помнил, что среди его собратьев по оружию пошли недовольные разговоры о том, что сражались в пещере они, а слава и львиная доля захваченной добычи достанется какому-то безвестному венецианцу. Но это были лишь разговоры, а потому, когда однажды утром Анджело Майорано во всеуслышание заявил, что заговорщики пытаются захватить корабль, и тут же приказал рубить сицилийцев, Гуэдальфо даже меч не успел обнажить. С немногими соратниками ему удалось укрыться в кормовой надстройке. Запершись там, он пригрозил зажечь корабль, если капитан и его приспешники захотят штурмовать их.
Похоже, угроза подействовала на Майорано. Он торжественно поклялся на Библии, что, если сицилийцы сложат оружие, ни он и никто из команды не тронет их, вплоть до того мига, пока они не предстанут пред королем. Майорано обещал, что не отворит дверь надстройки и вообще запретит прикасаться к ней. Капитан был сладкоречив и убедителен, но лишь только сицилийцы открыли дверь, чтобы передать оружие бывшему пирату, внутрь помещения тучей полетели стрелы. Выжили лишь Гуэдальфо с еще одним безвестным дворянином. Соблюдая данную клятву, венецианец заставил их собственноручно выбрасывать за борт убитых товарищей. После чего Гуэдальфо с товарищем сняли двери надстройки и отправились в плавание на этом слабом подобии доисторических плотов.
Сначала несчастные пытались держаться вместе, но на третий день блуждания по волнам Средиземного моря соратник Гуэдальфо, не вынеся страданий и голода, бросился в пучину. Спустя еще два дня изможденного ди Бенчи заметили и выловили генуэзские рыбаки. Все, что он мог – это молиться Деве Марии о спасении. Оказавшись на твердой земле, молодой дворянин решил не возвращаться на Сицилию и отправился паломником в Рим, где вскоре принял постриг в одном из монастырей.
В светском, привыкшем к параду развлечений и удовольствий Риме бескомпромиссный фра Гуэдальфо пришелся не ко двору, но когда речь зашла о вопросах соблюдения канонов веры, лучшей кандидатуры на должность папского легата во Францию было не сыскать.
Монсеньор Гуэдальфо Бенчи глядел на капитана гвардии Его Святейшества и не мог произнести ни слова. События прошедших лет вновь стояли у него перед глазами.
– Как вас зовут? – наконец с трудом произнес он, не спуская тяжелого взгляда с посланца.
– Анджело ди Гуеско, барон милостью властителя земель святого Петра.
– Анджело, – повторил настоятель собора Девы Марии и ему показалось, что барон ди Гуеско напрягся.
– Его Святейшество велел передать вашему преподобию предписание. – Майорано протянул святому отцу опечатанный свиток.
Тот сломал воск и пробежал глазами витиеватые строки:
– Его Святейшество повелевает мне отправиться ко двору христианнейшего короля Людовика VI.
– Мне это известно, ваше преподобие. Я должен вас сопровождать туда.
– Да, здесь это сказано. – Настоятель исподлобья глянул на посетителя. – Но, увы, мне сейчас нездоровится. Вряд ли я могу нынче же отправиться в путь.
– Мне велено передать вам, что дело не терпит отлагательств.
– Очень жаль, – вздохнул монсеньор Гуэдальфо, отворачиваясь от капитана папской гвардии. – Я сейчас же отпишу Его Святейшеству, принесу ему свои извинения. И уверен, он снизойдет к просьбе отложить выезд на несколько дней – до моего излечения.
– Как вам будет угодно, монсеньор, – вновь поклонился Анджело Майорано. – Я готов предоставить своих воинов, чтобы отвезти письмо.
– Не утруждайтесь, у меня есть надежные люди, – стараясь придать голосу безразличную величественность, ответил Гуэдальфо Бенчи. – Располагайтесь в городе. Я велю, чтобы вам и вашему отряду предоставили хорошие покои.
– Благодарю вас, монсеньор. – Дон Анджело, продолжая кланяться, поспешно вышел за дверь и вдруг, точно обессилев, прислонился к стене, цедя сквозь зубы: – Бенчи!
Лис отодвинул плечом слугу, преграждавшего ему путь в комнату, и изрек с мрачной непреклонностью:
– Да-а… Тут вам не здесь! Десять «Отче наш» и пятнадцать отжиманий. Пол – вот, молельня – там, на входе. Приступай.
Опешивший слуга не нашелся, что и сказать, но, строго говоря, и отвечать ему было некому. Он не мог оценить, лучше незваный гость татарина или хуже, поскольку и знать ничего не знал о татарах, да и таких наглецов ему прежде встречать не доводилось.
Входить в обеденную залу главы церковного суда без доклада – неописуемо! Но это уже происходило, и замерший у приоткрытой двери служитель только и мог, что выполнять предписанную Лисом епитимью, или же подглядывать в щель двери за странным визитером, вторгшимся без спроса к Его преосвященству. Он выбрал второе.
– Ну что, – между тем, подходя вплотную к столу, поинтересовался Лис. – Кусок в горло лезет?
Судья поперхнулся. Слуги, несущие новые перемены блюд, застыли в оцепенении.
– Вижу. Лезет, но плохо, – подытожил наблюдения Лис. – Это поправимо, скоро лезть не будет. Ты пока по свободе горло промочи, а я тебе зачитаю, шо тебя ожидает, пока ты не дождался.
– Кто ты такой?! – наконец, приходя в себя, взвился с места сановный гурман.
– Понимаю твое любопытство и отвечаю: это не важно. А важно другое – горло работает нормально, а потому я констатирую пригодность испытуемого к даче свидетельских показаний. Пока свидетельских. Заканчивайте чревоугодие, следователь ждет, пройдемте к нему. Или желаете, чтобы он собственноножно навестил вас в этой скромной, – Лис обвел взглядом увешанную тяжелыми бархатными портьерами залу и роскошный стол, – не побоюсь этого слова, келье?
– Да по какому праву?!
– Да по какому угодно – хошь по церковному, хошь по кодексу Юстиниана. Разница невелика – вышак тебе ломится, сердешный.
Он достал из рукава свиток с печатью Бернара Клервосского и потряс им перед носом судьи:
– Вот и нарисовалось дно бездне твоего падения! У тебя есть право дышать, есть право говорить. Все, что ты скажешь, непременно будет обращено против тебя. Хочешь, я с примерами объясню тебе, как в Риме добиваются открытия правды? Не пробовал еще таскать каштаны из геенны огненной?!
– Я не понимаю, о чем вы говорите!
