означает ровным счетом ничего. Мой братец так же легко меняет свой вид, как прочие змеи старую кожу. Он всегда обновляется, хотя при желании способен вернуться в отсеченную голову и начать разговаривать как ни в чем не бывало…
– Милое свойство. И весьма полезное, – хмыкнул Лис.
– Не перебивайте меня, – повысил голос ангел. – Вы сказали правильно – знания, которыми Андай потчует людей, пагубны, ибо души их грязны и несовершенны. Но как дети падки на сладости и способны забыть об истинно важном, так и дети Адама поглощают внешние знания, не заботясь о том, что находится внутри каждого… – он поглядел на Лиса, – я говорю о душе, а не о желудке.
– Уж и подумать нельзя, – усмехнулся Лис.
– Вы сами прекрасно знаете, к чему это может привести. Вы странствуете по мирам, точно рыцари Креста, не жалеющие своей жизни для отвоевания Святой Земли, и свершаете подвиги, желая спасти тех, кто вас об этом не просил. Вы поступаете так, будто лучше прочих знаете, что кому пойдет на пользу, а что нет. Мы делаем то же в нашем мире. Нашем, – подчеркнул ангел. – Это существенное отличие. А потому я хочу договориться с вами. Покуда в душе мальчишки ипостась Андая борется с его собственной, вы уведете его.
– Куда? – удивился Камдил.
– В свой мир. Конечно, Андай найдет способ вернуться, но нескоро. За это время мы успеем многое.
– Да уж, представляю, – скривился Лис.
– Не представляешь, но это и ни к чему. Запомните: вы уводите мальчишку, и, покуда не соберетесь обмануть меня, волос не упадет с вашей головы.
– А если нет? – решил уточнить Камдил.
Ангел надменно поднял брови и растаял в воздухе, а со стороны поваленного дерева тихо, шорохом листвы, донеслись слова:
– Помните о нитях судеб…
Весь день Федюня носился как угорелый, не зная отдыха и покоя. И в прежние годы ему доводилось видеть, как ведут себя захватчики в землях, взятых на копье, но тут иное дело: для многих опоенных дармовым вином мародеров городок был родным, да и никогда прежде бесчинства не устраивались его – Федюниным – именем.
Федюня что есть сил бегал между замком и селением, стараясь оградить от разбоя мирных жителей. Потеряв надежду самолично пресечь грабежи и насилие, он бросился к Гарри – единственному не потерявшему головы в пьяной вакханалии.
– Мой повелитель, – склонился перед ним вожак повстанцев, – твои слова мудры. Они истинны, как солнечный свет. Но будь же и снисходителен, как солнце, которому каждый день приходится взирать на человеческие мерзости. Эти люди по-своему добры и, главное, преданы тебе душой и телом…
– Но так же нельзя! Погляди, что они делают!
– Они всего лишь люди и еще не постигли всей глубины благости твоей. Их, как, впрочем, и отцов их, и дедов, грабили сотни лет. Теперь они возвращают отнятое – потому что сызмальства мечтали об этом. Ты дал им возможность испытать счастье от исполнения заветной мечты, и в благодарность за это счастье они пойдут за тобой до конца.
– Ужасно, мерзко…
– Ты, как всегда, прав. Но по сути, что тут происходит такого, чего не было прежде? Одним суждено умереть в постели, другим – болтаться на виселице, третьим – подавиться костью. Никто заранее не ведает, как преставится. А касательно грабежей – завтра первые же гулящие девки ограбят наших парней с неменьшей свирепостью. К чему тебе обращать внимание на житейские дела? Будь выше, как солнце выше той грязи, которую осушает своими лучами.
К Гарри подошел, слегка покачиваясь, командир лучников.
– Баллиста, что на донжоне, в полном порядке, – запинаясь, сказал он. – Хорошо бы пристрелять.
– Ступай в церковь да скажи этим чертовым клирикам, что если они не выдадут припрятанные серебряные дарохранительницы и светильники, я прикажу баллисту пристреливать по ним.
– Будет сделано, – мотнул головой лучник.
– Гарри, как ты можешь?! – поразился Кочедыжник.
– Тебе не о чем волноваться, – заверил предводитель мятежников. – Для чего, рассуди, святошам золото и серебро? Христос с учениками ходил по землям Палестины в убогом рубище и стоптанных сандалиях. Неужели эти толстомордые кликуши лучше его? А нам все это понадобится, ибо мир слова твоего не придет к людям без звона монет. Завтра же поутру я сам разберусь со всем, а нынче мы используем священное право – право победителя. Но если помешать этому – ты вмиг станешь таким же врагом, как местный лендлорд и его зловредная тетка.
Федюня махнул рукой и бросился вниз по насыпи, стараясь обогнать летящий ему в спину крик:
– Такова она – жизнь!
Он бежал, не чуя под собой ног, когда нос к носу столкнулся с мутноглазым верзилой, волокущим за шиворот престарелого священника.
– Нет! Не смей! – бросился на вояку Кочедыжник.
– Он золото где-то припрятал и молчит, скотина. Я ему – скажи, а он молчит.
Детина тряхнул седовласого причетника так, что у того тонзура, казалось, поднялась дыбом.
– Вот вздерну его, будет знать!
– Не смей! – завопил Федюня, вцепляясь в руку повстанца.
– Э, э, ты чего?
Мальчишка увидел, как взлетает над его головой тяжеленный кулак, закрыл глаза… и тут же почувствовал, что противника будто ветром сдуло.
– Федюня, дружок, ты цел? – раздался над его головой заботливо-насмешливый голос Лиса. – Не запылился?
– Да я!.. – Сбитый с ног верзила попытался вернуться в вертикальное положение.
– Лежи молча. Живее будешь, – из-за спины Кочедыжника холодно посоветовал Камдил.
Сбитый с ног вояка, подобно многим валлийцам, оказался завзятым упрямцем, к тому же не робкого десятка. Услышав назидательный тон незваного советчика, он вскочил, выхватывая из ножен длинный кинжал. И вновь рухнул наземь – с ярдовой стрелой между лопаток.
– Не фига себе раскладец! – выдохнул Лис, и в тот же миг стрелы вокруг посыпались густым дождем.
Те из мятежников, кого это «стихийное бедствие» застало вне стен замка, падали, как скошенные колосья.
– Отступаем! – скомандовал пришедший в себя от шока Федюня, хотя иного варианта спасения, похоже, не было: из леса к деревянному палисаду стремительно приближались одоспешенные всадники, лучники в буйволовых куртках шли за ними.
Повстанцы, оказавшиеся внизу, бросали оружие в надежде заслужить хоть какое-то снисхождение. Но улепетывавшей в замок троице повезло – стрелы как будто сторонились их. Наконец, запыхавшиеся беглецы влетели в калитку тяжелых дубовых ворот, и та немедленно была заперта на кованые засовы.
– Гарри сказал, что вы сбежали, – переводя дыхание, пролепетал Кочедыжник.
– Как же, сбежишь тут, – Лис положил на его плечо руку, – ничего, даст бог, прорвемся.
– Какое счастье – ты жив! – к воротам размашистым шагом несся Гарри. – Вы? – Он обвел негодующим взглядом недавних пленников. – Я же предупреждал вас!
– Мы как раз тоже хотели предупредить, – не задумываясь, парировал Лис.
– Чужаков мне здесь не надо, – хмуро буркнул Гарри. – Мы будем драться…
– Это мои друзья, – попробовал вступиться Федюня.
– Либо они будут выполнять приказы, либо чтоб я их тут не видел, – отрезал вожак мятежников.
– Сэр, – крикнули с донжона, – мы окружены!
– Тоже мне новость. – Гарри положил руку на эфес меча. – Лучники – на стену! Баллисту развернуть в сторону моста!
– Сэр, они что-то рассыпают вокруг замка!
– Что они рассыпают?
