В бою не успеешь оглянуться, и оглядываться уже нечем.
Стража у покоев Его Святейшества отсалютовала, увидев перед собой храброго капитана ди Гуеско. Дежуривший у дверей секретарь папского камерария,[72] приветственно кивнув барону, приоткрыл дверь, спеша доложить Папе Гонорию II о прибытии капитана его гвардейцев.
слышалось из глубины кабинета наследника апостола Петра.
– Прервись, Эрманн. – Голос за дверью звучал властно, хотя и негромко. – Пусть он войдет.
Анджело Майорано набрал в грудь воздуха, выпустил его сквозь сомкнутые губы и рывком, едва не задев стражника, открыл дверь.
– Ваше Святейшество, – Мултазим Иблис ворвался в папские покои и рухнул на колени, звеня кольчугой, – о милосердии умоляю! Виновен, mea culpa! Это мой грех!
– Что случилось, Анджело? – Понтифик удивленно поднял брови. Прежде ему никогда не доводилось лицезреть своего бравого капитана в столь неловком и неопрятном виде: доспех покрыт пылью, как древний фолиант, гербовая котта висит клочьями, щетина на щеках минимум неделю не встречалась с бритвой.
– Ужасное, ужасное горе! Дон Гуэдальфо Бенчи, этот святой человек… Его больше нет с нами! – Майорано опустил голову, точно подставляя шею под удар меча.
– До меня доходили какие-то странные нелепые слухи, будто ты и твои люди умертвили его близ Пармы.
– Это подлый навет! Я спас его от коварных убийц, иначе, осмелюсь спросить, был бы я сейчас здесь? Решился бы я предстать пред тем, кому дана власть над ключами Царствия небесного и врат Преисподней? Я спас его, но, увы, увы… недолго мне суждено было радоваться.
– Я не поверил слухам и решил дождаться твоего прибытия, мой храбрый Анджело. Когда б не вернулся, тебя бы отыскали и в гареме султана Египта. Но я знал – ты честный рыцарь, и вижу, что не обманулся. Говори же, что произошло.
– Не смею, – всхлипнул старый пират, исподтишка разглядывая драгоценные камни в перстнях, унизывавших пальцы Гонория II.
«Черти б его разорвали! – крутилось у него в голове. – Готов поспорить, Его Святейшество варит золото и превращает булыжники в этакие сокровища. Но где же он хранит свой дьяволов гримуарий? Эх, остаться бы с Папой наедине! Хоть не на день, хоть на полдня!
– Отчего же? Если нет на тебе греха – ты ни в чем не виновен. Если же грех невольный – я прощаю его.
– Ваше Святейшество, не мне судить о том, грешен ли я. Господь свидетель – я делал, что мог, но, увы, спасти преподобнейшего фра Гуэдальфо оказалось выше человеческих сил.
– Говори толком! – потребовал слуга слуг Господних.
– Близ Пармы нам удалось уйти от коварных убийц, посланных вашими тайными врагами. Мы, сделав изрядный крюк, добрались до Франции, но там нас ждала новая беда. – Майорано тяжело вздохнул. – Имя ей – волк в овечьей шкуре – аббат Бернар из Клерво!
– Что? – нахмурился понтифик. – Что на этот раз позволил себе этот гнусный выскочка?! Один раз он уже изгнал моего посланца, в самых мерзких выражениях изъявив непочтение к Риму. Во имя Господнего милосердия я не стал карать его, объявив лишь свое недовольство, а теперь этот негодяй поднял руку на моего легата?
– Попав в земли Франции, мы очень скоро угодили в западню, о которой и гадать не могли. Граф Тибо Шампанский – цепной пес нечестивого аббата, возомнившего себя пророком, – остановил нас и потребовал от преподобного фра Гуэдальфо следовать за ним в Клерво. Мы готовы были драться, покуда кровь хотя бы каплей оставалась в жилах, но благороднейший, добрейший фра Гуэдальфо запретил нам: он еще верил, что слово истины поможет одному служителю Господа понять другого. Мы были вынуждены повиноваться… Лишив коней, а заодно с тем – оружия, нас выпроводили прочь из земель графа Шампанского.
– Да как он смеет! – Понтифик грохнул кулаком о вызолоченный подлокотник. – Разоружать моих людей, моих гвардейцев?! Отлучаю! Отлучаю от церкви его и всю Шампань!
– Это не все, Ваше Святейшество. Не теряя времени, я бросился на поиски короля Людовика, и небо было так благосклонно, что очень скоро нашел его, но было уже поздно. Мне неведомо, каким ужасающим пыткам Бернар Клервосский и его мерзкие ублюдки подвергли столь благородного и великодушного человека, каким был фра Гуэдальфо Бенчи, но только вскоре после моего прибытия к христианнейшему королю Франции стало известно, что на владения его наложен интердикт.
Бледность залила аристократическое лицо Папы Гонория, и его тонкий античный нос стал похож на ястребиный клюв.
– Мятеж… Подавить! Я наложу такую епитимью! – Он с хрустом сжал пальцы. – Кровавыми слезами оплачут негодяи день, когда они появились на свет.
– Король был добр и выделил мне сильный отряд, чтобы я смог отыскать фра Гуэдальфо и освободить его. Должно быть, узнав об этом, сам Бернар или же его подручные коварно умертвили настоятеля Санта Мария делла Фьоре и скрыли тело его. Мне удалось отыскать лишь слугу его преподобия – он и поведал, что люди графа Шампанского ночью куда-то увезли легата. Мы преследовали их и даже нагнали, но было поздно. Слишком поздно, – обреченно вздохнул Анджело Майорано, расстегивая поясную суму. – Вот это мы нашли среди вещей убитого.
Он положил к ногам Папы наперсный крест и перстень настоятеля храма.
– Я не смог уберечь его и достоин кары.
– Ты достоин награды как верный и храбрый воин, – после недолгой паузы заговорил понтифик. – Так же, как враги твои достойны геенны огненной.
«Хорошее сравнение, – предательская улыбка чуть не искривила губы барона ди Гуеско. – Ах, как играет свет в рубине на его указующем персте! Проклятие, этот указующий перст был бы хорош и без рубина!»
– Но довольно о мертвых, – продолжал Гонорий II. – Всевышний упокоит великомученика среди праведников своих, и ангелы в царствии небесном воспоют ему осанну. Мы же покуда на земле и займемся делами земными. Во-первых, следует незамедлительно отменить интердикт.
– Если мне будет позволено сказать – это весьма уместно. Король Людовик ныне сражается с мятежниками как в Шампани, так и в Нормандии. И стоит ему ударить по одним, как он тут же оборачивается спиной к другим. Интердикт же лишает его возможности опереться на рыцарство и простой люд даже в собственных землях.
– Молчи, Анджело! Я знаю, что такое интердикт, – оборвал его ключник святого Петра. – Эрманн, ты говорил, что герцог Конрад Швабский был бы предпочтительнее на императорском троне, нежели иные претенденты?
– Я и продолжаю это утверждать, Ваше Святейшество. Герцог не по возрасту мудр. Храбростью он не уступает пылкому яростному Генриху Льву, и куда моложе, а стало быть, энергичнее и выносливее старого Лотаря Саксонского. К тому же его благочестие известно всякому, кто живет в землях Империи.
– Так вот, подготовь ему письмо. Если он силой оружия поддержит короля Франции, я признаю его права на императорский трон и сочту уместными его притязания. Подготовь энциклику,[74] в которой я снимаю интердикт с Франции и отлучаю от Церкви еретика и братоубийцу Бернара и всех, кто посмеет следовать за ним.
– Сегодня же все будет готово, Ваше Святейшество.
– Уверен, ты прекрасно справишься.
– Дозвольте мне лично доставить ваше послание королю Франции, – расправил плечи барон ди Гуеско. – Я обещал государю, что на коленях буду умолять вас спасти его королевство, и мне было бы весьма лестно, если б Ваше Святейшество позволили засвидетельствовать мою честность по отношению к христианнейшему королю Людовику.
– Ты настоящий рыцарь, дон Анджело. Такой, каким подобает быть истинному сыну церкви, опоясанному мечом. Но ты устал, измотан…
