коробка швейцарского шоколада для его жены и букет голландских роз.
Та же арка, тот же подъезд со старыми и новыми надписями на стенах пробудили во мне воспоминания о том, как я впервые пришел сюда. Неожиданно промелькнула мысль, что сейчас откроется дверь и передо мной предстанет Рима, в тех же коротких, обтягивающих шортах, с веселыми рыжими волосами. Однако дверь не открывалась, и мне пришлось воспользоваться звонком.
Я ожидал, что дверь откроет молодая девушка, прислуга, – сейчас стало модно заводить горничных. Забавно: десяток лет назад тот же дядя Женя с гневом осуждал эксплуатацию человека человеком, а сегодня это – нормальное явление. Мой приятель, вчерашний преподаватель пединститута, а ныне представитель иностранной компании, принял в услужение целую семью: он нанял знакомого в садовники, его жена стала горничной в их доме, а их дочь нянчит маленького ребенка хозяев.
Но, похоже, семья дяди Жени прислуги не завела – дверь открыла дядина жена. Она не могла скрыть своего восхищения подарками и внимательно осмотрела – не меня, а мою внешность. Меня, как и прежде, она предпочла не замечать, ограничившись сухой фразой:
– Здравствуй, Олег.
А вот дядя Женя тепло улыбнулся (молодец, старик, зубы как на подбор!) и крепко пожал руку (силен!).
– Пока готовится чай, пройдем в кабинет, – предложил он мне.
В кабинете, казалось, все было без изменений, но на столе я увидел книги нового времени: Сорос, Карнеги, Ницше и неизвестный мне Иммануэль Валлерстайн. Заметив мой взгляд, дядя Женя с ноткой самоиронии сказал:
– Вот, Олег, теперь изучаю современную западную философию. Что поделаешь? Если бы мы могли прочесть это в свое время, глядишь, все было бы по-другому. Но и сейчас не все так плохо, что скажешь?
Пусть не покажется вам это пустой стариковской болтовней. В обычном, на первый взгляд, вопросе было многое скрыто. Дядя Женя решил изучить меня, понять, кем я стал, как и о чем думаю. Отвечать на такие вопросы односложно нельзя, но давать развернутый ответ, изображать из себя крутого философа не хотелось.
– По-разному, дядя Женя, – я решил быть осторожным. – Трудные времена, но что поделаешь, выбора нет. Если сильно постараться, то что-то получается.
Он испытующе посмотрел мне в глаза, и, кажется, оценил мою осторожность.
– Я слышал о твоих успехах, Олег, похвально. – И вдруг он неожиданно спросил: – На твоей биографии нет черных пятен, ты чист?
Наверное, в этот момент на моем лбу выступил холодный пот. Не помню, но так всегда пишут в романах, описывая героя в минуты сильнейшего волнения. Перед глазами всплыл образ Шефа и его последние слова.
Но при чем здесь дядя Женя, что мог он знать об этом не самом приятном эпизоде в моей биографии? Я понял, что должен дать честный ответ. Ложь стала бы приговором нашему взаимному уважению и доверию, которыми я так дорожил. Я сделал то, что и должен быть сделать.
– Мой шеф, – здесь я произнес его имя, – отпуская меня, сказал, что сдержал свое слово. Я чист.
Я оставил себе лазейку на тот случай, если бы дядя Женя сделал вид, что не понимает, о чем речь. Тогда бы я тоже притворился, что оговорился, мол, хотел сказать совсем другое. Ну, вы понимаете, мы все себя так ведем, когда попадаем в неловкое положение. Но случилось невообразимое. Дядя Женя молча принял ответ, ничему не удивился и невозмутимо пригласил меня к столу.
За столом мы старательно не упоминали имени Римы. Я, как раскаявшийся преступник, честно признался хозяйке дома, сколько комнат в моей квартире, какого года выпуска машина, где покупаю продукты и приобретаю одежду. Она восхищенно покачивала головой, цокала языком, но вслух произнесла совсем не то, что я надеялся услышать:
– Надо же, и кто бы мог подумать!
Дядя Женя с упреком посмотрел на жену, но ничего не сказал. Вместо этого он опять пригласил меня пройти в кабинет, где, как я догадался, и должен был состояться основной разговор.
Усевшись в кресло, дядя Женя заговорил:
– У Римы, а точнее, у ее мужа, – здесь дядя Женя недовольно поморщился, – возникли серьезные проблемы. Он наделал долгов и попал в неприятную ситуацию.
Мне, бывшему специалисту по вышибанию долгов, не надо было объяснять, что такое «неприятная ситуация». Я мгновенно вспомнил самодовольную морду Сиропа, холодный и жестокий взгляд Шефа. И вдруг меня словно током ударило – Рима в опасности. Старику надо отдать должное, понимая возможные последствия для любимой и единственной дочери, он крепко держал себя в руках.
– Понимаешь, мне, старику, как-то неловко вмешиваться в их отношения, – сказал он напоследок. – Вот я и подумал, может быть, ты сможешь помочь?
Мне, вероятно, следовало расспросить его, о какой сумме идет речь, кто и как «напрягает» Антона, сколько осталось времени для решения вопроса, но, взглянув на дядю Женю, я понял, что он ждет совсем другого. Не раздумывая, я решительно ответил:
– Да.
РИМА. Настоящий волшебник
Для моей семьи наступили черные дни. Однажды Антон вернулся только под утро. На него страшно было смотреть: под глазом наливался лиловым свежий синяк, а костюм был безнадежно изорван. Муж молча прошел в комнату, отмахнулся от примочек, спешно подготовленных мной, и попросил меня присесть:
– Я должен тебе кое-что сказать. Кредиторы обратились к помощи бандитов и требуют возврата долгов. Счетчик, как они сказали, уже включен.
Я молча слушала, а он продолжал говорить:
– Нам придется продать все наше имущество. Этих денег хватит только на то, чтобы погасить треть долга. Возможно, чем-то поможет мой отец. Что делать дальше, я не знаю.
На его глазах выступили слезы, но Антон не из тех, кто может позволить себе такую слабость. Он взял в себя в руки.
– Я виноват перед тобой. Прости, если сможешь. Ты вернешься к своим родителям, с разводом с моей стороны проблем не будет.
Я растерялась. О чем он говорит? Выходит, он предлагает мне уйти? Как благородно!
– Не надо так говорить, Антон. – Я погладила мужа по плечу и без особой веры в успех добавила: – Я поговорю с папой, может, и он чем-нибудь поможет.
– Исключено, – отмахнулся от моих слов Антон. – Я ослушался твоего отца, и ждать от него помощи не стоит.
Нам, женщинам, все-таки легче. Мужчины носятся со своей гордостью, как спортсмены с олимпийской медалью, порой обрекая себя на невыносимые страдания. Обычная, простая человеческая просьба ими воспринимается как нечто унизительное, способное нанести ущерб их бесценной и бесконечно превозносимой гордости.
Я немедленно отправилась к папе. Я рассказала ему все: как Антон создал свою фирму, как ему вначале не везло, как потом ему попались перспективные клиенты, как мы ездили в Париж, чем кончились наши переговоры и, наконец, о его распухшем глазе. Папа глубоко вздохнул, надолго задумался, а потом сказал:
– Послушай внимательно, дочка, и ответь мне – только, пожалуйста, честно.
