Пора идти на вернисаж. К Андрею.
ОЛЕГ. Когти
Вы испытывали чувство ревности? Врагу не пожелаю.
Я впервые столкнулся с этим и не ожидал, что это так болезненно и мучительно. При том, что почвы для возникновения такого чувства у меня как будто бы и не было. Никогда, даже в мыслях, я не признавался Лиле в любви, и она, кстати, тоже. Что же было между нами, если ее измена сумела сокрушить мое устоявшееся мироощущение, непоколебимую уверенность в себе?
Ревность – истинно мужское чувство. Испытываемые мучения, непереносимая боль, постоянно свербящая в голове мысль (догадываетесь какая?) способны перенести только мужчины. И то не все. Помните страшные истории о зарубленных топором неверных женах и их любовниках?
Женщины, конечно, тоже ревнуют, не спорю. Тем более что мы, мужчины, даем им для этого много больше поводов, чем они нам, хотя различие постепенно стирается, благодаря растущей сексуальной активности женщин. Но их ревность иная, не настолько сильна и оглушительна. Потому что женщины живут в постоянном, перманентном (как модно теперь говорить) состоянии ревности. Они ревнуют своих мужчин не только к проходящей мимо девушке со стройными ножками, но и к далекой и потому виртуальной кинозвезде, к свекрови и даже к самой себе («Раньше он любил меня сильнее!»). Один приятель рассказывал, что его жена ревнует к детям.
– Ты их любишь больше меня!
Они так долго и тщательно воспитывают в себе это чувство, что привыкли, сроднились с ним. И если у женщины исчезает объект для ревности, то она чувствует себя обделенной и обманутой.
После того ночного звонка Лиля долго не давала о себе знать, я тоже не испытывал желания общаться. Зачем? Что она может сказать в свое оправдание? Чем смогу утешиться я?
Но разговор был неизбежен, на этом настаивал Михалыч.
– Олег Александрович, швейная фабрика разорена, больше закрывать на это глаза мы не имеем права.
– Михалыч, не обижайся, но твое дело обеспечивать безопасность, а делать выводы о состоянии швейки – работа экономистов, – резко возразил я.
– Вчера мои ребята задержали машину с рулонами джинсовой ткани, а в накладной значились отходы. – Михалыч с трудом сдерживал гнев, необычное, скажу я вам, для него состояние.
– Ну и что, разберитесь и накажите виновных.
– Отчет о результатах ревизии на швейке лежит на вашем столе пятый день, но, я вижу, вы его не открывали.
– Не до этого мне, Михалыч, посмотрю позже, – поморщился я.
– Будь по-вашему. Но если хотите знать мое мнение, то я скажу.
– Не хочу, Михалыч, давай потом, а?
– Но я все равно скажу, потом будет поздно, – настаивал Михалыч.
– Да что там может быть на швейке?! Кредит пролонгирован, Лиля сказала, что в этом квартале они выходят на прибыль…
– Эта сучка разворовала фабрику! – воскликнул Михалыч, не в силах больше сдерживаться.
Надо посмотреть отчет.
– Полегче, Михалыч. Хорошо, сегодня же его посмотрю.
Михалыч молча удалился. Не буду рассказывать, что было написано в отчете, скучно перечислять, но вывод Михалыча оказался правильным. Эта сучка на самом деле разорила фабрику и поставила меня в тяжелейшую ситуацию. Согласно условиям кредитного договора, холдинг выступал гарантом швейной фабрики. Другими словами, долги фабрики вынужден будет оплачивать холдинг, а это пять миллионов долларов!
Я созвал экстренное совещание. Мои работники, профессионалы своего дела, сидели, понурив головы. Я распекал их как двоечников.
– Почему упустили фабрику?! – кричал я. – Для чего вы в таком случае здесь сидите?
– Все квартальные отчеты оказались липовыми, – попытался оправдаться заведующий экономическим отделом.
– А кто вам мешал их своевременно проверить? – не унимался я.
– Вы, – раздался голос Михалыча.
За столом повисла пауза, я ошарашенно уставился на Михалыча.
– Вы, Олег Александрович, запретили все проверки швейной фабрики, информация из банка направлялась только на фабрику, минуя нас. Сигналы о тревожной ситуации вы проигнорировали. Что нам оставалось делать?
– Но этот отчет вы же смогли подготовить!
– Да, для этого пришлось обезоружить охрану фабрики, которая пыталась не выполнить мой приказ и изъять все документы из бухгалтерии. Я сделал это по настоятельной просьбе как экономического, так и финансового отделов, – Михалыч выдержал паузу. – И вопреки вашим указаниям.
– Не зарывайся, Михалыч, – обреченно произнес я, понимая, что он абсолютно прав. – Отложим совещание на завтра.
Вечером, с террасы дома, я наблюдал закат. Кровавый, угрюмый, тяжелый. В голове роились такие же мысли, одна ужаснее другой.
– Значит, ты решил мстить, – за спиной раздался голос Лили.
– Кто тебя пропустил? – Завтра же сменю охрану!
– Ты распорядился не впускать меня? Прячешься?
Никаких распоряжений я не давал и охрана здесь ни при чем, я опять пытался сделать виноватым кого-то другого.
– Что тебе нужно? Зачем пришла?
– Твои люди изъяли документы на фабрике, сменили охрану. Ты пытаешься запретить видеть тебя. Что все это значит? – Надо же, она разгневана!
– Это значит, что управление фабрикой перешло ко мне, ты временно отстранена от должности директора. – Постараюсь быть выдержанным и спокойным. Очень постараюсь.
– Ах, вот как! Я надеялась, что ты мужчина. Не ожидала от тебя такого. Слишком мелочно.
Она по-прежнему чертовски хороша и соблазнительна.
– Давай не будем обсуждать мои мужские недостатки, – поморщился я. – Ты читала отчет о результатах ревизии?
– Ну и что? – воскликнула Лиля. – Это временные трудности, в ближайшие дни мы должны выйти на рентабельность, ты знаешь об этом.
– Нет этого времени. А платить по кредиту надо, очередной платеж послезавтра.
– Заплати деньгами холдинга, со следующего квартала кредит будет гаситься за счет доходов фабрики, – самоуверенно предложила Лиля.
– Нет у меня таких денег, – спокойно ответил я.
На ее лице явно читался испуг, она не ожидала такого ответа.
– Как это «нет денег»? Что за глупости?
