коньячка добавлю. Вы не против «камю»?
— Мы не против кофе, — улыбнулся Бурский. — От коньяка же вынуждены отказаться.
— Ну, если вынуждены…
Оставшись вдвоем, они рассматривали холл. Казалось, здесь когда-то раз и навсегда был задействован рог изобилия. Судя по диковинной кофемолке «Симменс» и коньяку «камю», другие комнаты тоже вобрали в себя немало диковинного. Шатев тихо прошептал:
— Хоть кино снимай. Например, интрижка из тяжелой жизни популярного эстрадного певца.
— Или скульптора, создающего монументальные памятники.
Будто недовольная их издевками, кошка кинулась вдруг к ноге Бурского, яростно ее царапнула, после чего вмиг скрылась под кушеткой. Бурский засучил брючину. Из трех глубоких царапин проступали капли крови.
Вошла Кандиларова с подносом. Взглянув на кровавые царапины, она возвысила голос до патетичной строгости.
— Ах, Жози, Жозефина, нехорошая кошка, что ты натворила! Ведь товарищи-то из милиции! — И затем, обращаясь к Бурскому: — Извините, товарищ милиционер, Жози обиделась, что вы заняли ее любимое кресло. Сейчас я вашу рану залечу.
Она быстро принесла вату, смоченную в одеколоне, и лейкопластырь. Наконец пришел черед попробовать кофе. И тут мужчины заметили, что Кандиларова успела переодеться. Вместо пестрого лоснящегося пеньюара ее пышные формы облегало теперь весьма легкомысленное платье.
Вопросы задавали по очереди, ответы и уточнения записывал Шатев. Хозяйка отвечала быстро, исчерпывающе и почти не размышляя.
Установили, что Петко Кандиларов родился в 1930 году в городе Павликены. Уже довольно долго работал он в райсовете и возвысился до должности (Верджиния явно этим гордилась) заведующего отделом координации. В молодости он был женат на «одной идиотке», как выразилась Кандиларова, и завел с нею «двух внебрачных ублюдков». Бурский был даже ошарашен. «Кто же отец этих внебрачных ублюдков?»— подумал он, однако промолчал. «Ублюдками» оказались сын и дочь Кандиларова, которые почему-то вообще не интересовались родным отцом, особенно после его второго брака. Она, Верджиния, не помнит, чтобы «ублюдки» хоть раз его посетили, да, ни единого раза.
Когда вопросы были исчерпаны, Кандиларова тоже поинтересовалась:
— И все-таки, не скажете ли вы мне что-либо ободряющее?
— Да вы не беспокойтесь, — сказал Бурский. — Мы думали, муж ваш уже дома. Вообразили даже, что он сам откроет нам дверь.
— В тапочках! — улыбнулся Шатев.
— Смущает нас лишь одно обстоятельство… — Бурский осадил его взглядом. — Кандиларов вообще не появился в шахтерском санатории. Ни шестнадцатого сентября, ни к концу смены.
— Что?! — искренне изумилась женщина. — Как так — не появился! Нет, вы ошибаетесь.
— Ошибка исключена, мы проверили дважды. Вспомните, у него действительно была путевка в «Милину воду»? Ведь есть и другие санатории для шахтеров.
— Он сам показывал мне путевку. Перед отъездом. Даже заставил меня ее прочитать. И открытку прислал из санатория, на ней — корпус, где он жил, и крестиком помечена его комната — да, именно крестиком.
— Не могли бы вы показать эту открытку? — попросил Бурский.
— Сейчас поищу. Если не засунула куда-нибудь. Кандиларова удалилась и вскоре вернулась с цветной открыткой в руке.
— Вот, убедитесь сами.
Бурский взял открытку за уголок, повернул к себе лицевой стороной. Шатев склонился к его плечу.
На открытке было запечатлено некрасивое трехэтажное строение на зеленой лужайке. Справа одно из окон второго этажа помечено было черной буквой «х». На обороте — адрес Кандиларовых и короткий текст:
На почтовом штемпеле значилось:
— Это его почерк? — спросил Бурский.
— Конечно. А вы сомневаетесь?
— После тою, как он туда не доехал…
— Повторяю, товарищ милиционер, вы ошибаетесь. Именно туда он уехал, именно там отдыхал.
Хорошо, мы еще раз проверим на месте. Но открытку вы должны отдать мне. На время, — сказал Бурский и, заметив, что она колеблется, добавил: — Пока это единственное доказательство, что ваш супруг действительно был в санатории.
— Разумеется, почему бы мне вам ее и не отдать… Тем более, что…
— Пожалуйста, договаривайте.
— Не знаю… такая мелочь… к тому же интимная… есть ли смысл?
— Для нас каждая мелочь может приобрести смысл, — поспешил заверить ее Шатев.
— Муж всегда звал меня Джина, а на открытке написано «Виргиния». Мое имя Верджиния, и он прекрасно это знает. Знает и то, что я настаиваю на правильном произношении. Почему он написал неправильно?
— Какие же из этого выводы? — спросил Бурский.
— Выводы? Никаких. Но я удивилась. Я не могу этого понять.
Вот он вернется, и вы его спросите. А сейчас, пожалуйста, дайте нам несколько его фотографий. Желательно последних. Они будут возвращены.
— Зачем понадобились его снимки? Вы думаете… что-то плохое с ним случилось?
— Плохое ли, хорошее — пока сказать трудно. Но явно что-то случилось.
— Хорошо, сейчас поищу.
Когда женщина вышла, Шатев спросил:
— Как это ты сказал? Плохое — или хорошее? Интересно, что хорошее могло с ним произойти.
Бурский улыбнулся.
— Какая-нибудь любовная авантюра, к примеру.
— Дались тебе эти авантюры! В его-то возрасте!
— Когда доживешь до этого возраста, может, и поймешь суть проблемы. А проблема…
Бурский осекся, ибо вошла Кандиларова. Она подала ему три фотографии.
Одна, любительская, запечатлела супругов Кандиларовых в саду, на двух других исчезнувший муж был снят для документов перед поездкой за границу.
— Он снимался в начале этого года. Ездил в Швейцарию по линии «Балкантуриста», — пояснила Верджиния.
Бурский спрятал фотографии в карман, снова пообещав вернуть их, и попрощался. Уже у выхода Шатев сказал хозяйке, которая нежно поглаживала свою кошечку:
Простите, еще вопрос. Вы сказали, что ваш супруг настойчиво предлагал вам взглянуть на путевку, даже ознакомиться с ее содержанием. Как вы объясните такую настойчивость? Может быть, вы выразили какое-то сомнение?
— Никакого такого сомнения я не выражала. Но, повторяю, несколько удивилась. Мне подумалось: уж не захотел ли мой муж куда-то отлучиться по делам и для отвода глаз подсовывает мне эту путевку?
— Мысль интересная, — согласился Шатев. — А может быть, измена?.. Это могло бы дать направление розыску.
— Еще чего! — Женщина бросила на него дерзкий взгляд, предельно дерзкий и откровенный. — Он старше меня на двадцать пять годков!
— Значит, измена исключена? — спросил Бурский.
— Значит, исключена! — отрезала Кандиларова.
— Счастливая вы женщина, — сказал, уже уходя. Шатев.
— Не я счастливая, а он счастливчик, — надменно усмехнулась Верджиния. — И глядите разыщите мне его!
В машине после некоторого молчания Шатев заметил:
— По-моему, Кандиларова выложила все. Но вот испуганной она мне не показалась. Даже встревоженной. И держалась с нами браво.
— Отчего же с нами? Только с тобой. Отдала должное молодецкой удали.
— Не скажи! Она явно тяготеет к более солидным мужчинам.
— Давай пока оставим в стороне любовные склонности мадам Кандиларовой, — предложил Бурский. — Для начала неплохо бы разрешить противоречие: был (согласно открытке) — не был (судя по устному рапорту старшего лейтенанта).
— Начнем диспут или сразу подбросим монетку? Если орел, то…
Орел или решка, а не отвертеться нам от посещения шахтерского санатория. Не нравится мне эта открыточка. Да и полковнику придется докладывать обстоятельно.
В Управлении Шатев взял служебную машину и с открыткой в кармане поехал на курорт «Милина вода». Езды туда было больше часа, и возвратиться он рассчитывал после обеда, никак не раньше.
Бурский же отправился в райсовет, где работал Кандиларов. Как водится, поначалу обратился в отдел кадров. Начальник отдела пребывал в полном неведении — никакого заявления о продлении отпуска от работника, интересующего товарища майора, не поступало. По всем правилам следовало бы уже
