Первое, что они узнали, запросив Центральный компьютер: Петко Христоф Кандиларов никогда не был под судом и следствием. Затем поступили сообщения с пограничных КПП: после 15 сентября разыскиваемый гражданин Болгарию не покидал.
Разумеется, он мог пересечь границу с фальшивым паспортом, под чужим именем, то есть незаконно, хотя нарушений границы в указанное время не было зафиксировано.
Следом начали приходить ответы из окружных управлений милиции, моргов, больниц — безрезультатно.
Под вечер, когда все возможности исчерпались, Бурский сказал Шатеву и практиканту:
— Уважаемые коллеги, мы, кажется, в тупике. Что предпримем завтра? Что вы вообще думаете о загадке, заданной нам Кандиларовым?
— Я думаю, он перебрал с загадками, — устало откликнулся Шатев. — Может, полковник и прав: гуляет с любовницей, допустим по Видину, и обдумывает текст заявления о разводе.
— Заодно и заявление об увольнении. В райсовете такого прогула не потерпят, тем паче приобретшего огласку.
— А он им вместо заявления — больничный лист. Запросто! Как бывает, когда любовница — участковый врач…
— В его годы легче расстаться с участковым врачом, чем с нажитым капиталом. Ты вспомни его апартаменты — это ж пещера Аладдина!
— Да, о сокровищах этой «пещеры» надо бы поразмышлять особо. Как это средней руки служащий райсовета умудрился поднакопить столько всего? — Шатев задумался. — Послушайте, а ведь если Кандиларов закопан где-нибудь в лесу, в горах, тем более под осыпью, то найдет его не милиция, а палеонтолог двадцать первого века.
— Остроумно. Только у нас нет времени ждать третьего тысячелетия, — сказал Бурский и обернулся к стажеру: — Вы, Тодорчев, что думаете?
Паренек смутился, даже слегка покраснел.
— Смелей, смелей, — приободрил его Шатев. — Наша профессия не для боязливых и не для застенчивых.
— Видите ли, я думаю, надо исключить возможность того, что этот… Кандиларов… задержался у какой-то женщины. В его годы люди не так уж часто рискуют общественным и семейным положением. Во всяком случае, у вас нет данных о том, что супруги, допустим, не ладили, что дело шло к разводу.
— Не у вас, а у нас, дорогой коллега, — поправил парня Шатев.
— Да, у нас. И еще…
— Не стесняйтесь, говорите.
— Когда меня посылали к вам, то прямо-таки заверили, что я буду проходить практику в отделе по расследованию убийств и тяжких преступлений против личности. А вместо этого…
— Вы, кажется, недовольны? Да? Разочарованы? Не торопитесь. Будут у вас еще расследования и потяжелей, это я вам обещаю.
Зазвонил телефон. Майор поднял трубку. Ответив собеседнику односложным «да», заторопился к выходу.
— Звонила Кандиларова, — сказал он уже в дверях. — Получила еще одно письмо от мужа — из Стамбула. Полковник Цветанов приказывает поехать и взять у нее это письмо.
Он вернулся примерно через час. Шатев и Тодорчев терпеливо дожидались, пока Бурский достанет письмо, включит сильную лампу-рефлектор и сядет за свой стол.
Письмо покоилось в сложенном вдвое листе белой бумаги. Большим пинцетом, извлеченным из среднего ящика стола, майор подцепил конверт и перенес его в круг света. Конверт был тонкий, размером больше обычного, с красными и синими ромбиками по краям, левее марки с изображением Кемаля Ататюрка пестрела наклейка: «Авиа». В сильную лупу ясно прочитывались буквы стамбульской почты и дата — «02.10». Ниже черными чернилами значился адрес Кандиларовой. Виргинии, именно Виргинии Кандиларовой.
Все так же пинцетом Бурский перевернул конверт. На штемпеле софийской почты значилось вчерашнее число, а в самом низу — приписка:
В конверте лежала столь же непривычно большая цветная открытка с изображением знаменитой некогда мечети, а еще раньше — не менее знаменитой византийской церкви «Святая София».
Послание гласило:
Стажер дежурил в отделе: ему пока что не решились поручить самостоятельную задачу. А для Бурского и Шатева два дня промелькнули в беготне, в бесчисленных телефонных разговорах. На третий день настало время докладывать полковнику, и все трое явились к нему в кабинет.
— Ну, будем носиться как угорелые или пора признать себя побежденными? — начал Цветанов свои подковырки. — Что же, поверите, что Кандиларов улизнул в Турцию, и прекратите расследование? Поскольку, мол, искать пропавшего супруга уже не имеет смысла.
— Дело Кандиларова, товарищ полковник, не такое уж и простое, — огрызнулся Бурский.
— Разумеется, разумеется. Нашему брату проще получать денежки в день зарплаты… Несколько труднее предложить, к примеру, интересную версию.
— Хорошо, тогда выслушайте ее. Графологическая экспертиза установила, что на обеих открытках почерк один — Петко Кандиларова. Дактилоскопический анализ материала столь же категоричен: отпечатки пальцев на открытках — только Кандиларова и его жены. На первой, конечно, обнаружены и другие отпечатки: ведь она была послана без конверта.
Ага, намекаешь на то, что…
— Обойдемся без намеков. Традиционные графологические и дактилоскопические методы идентификации подтвердил электронно-вычислительный графоскоп. Экспертиза основывалась на достаточном исходном письменном материале, взятом из квартиры Кандиларова и из райсовета. Установлено также, что текст обеих открыток написан одной и той же авторучкой. Чернила западной марки «Бриллиантшварц», у нас в продаже таких нет:
— И трех дней не прошло, — невозмутимо сказал полковник, — а как много всего установил электронный графоскоп…
— Ну, кое-что придется устанавливать нам, а не графоскопу, — обидчиво возразил Бурский. — Первое: действительно ли был Кандиларов в географических пунктах, указанных на открытках. И действительно ли сам отправлял свои послания. И второй вопрос, независимо от ответа на первый: по своей воле Кандиларов писал и отправлял открытки или его принудили?
— Попробуй-ка принудь меня написать, чего мне не хочется!
— Да он ведь не полковник милиции, товарищ полковник. К тому же и неизвестно, какими средствами на него воздействовали.
— Или обманули! — вдруг вырвалось у Тодорчева.
— Вот именно. Совсем не обязательно насилие над волей, принуждение, проще прибегнуть к хитрости, обмануть, — согласился майор. — Но вернемся к первому вопросу: резонно ли предполагать, что кто-то хотел внушить супруге Кандиларова, а через нее, вероятно, и нам, что ее муж с шестнадцатого по тридцатое сентября находился в санатории шахтеров. Именно внушить, ибо мы-то бесспорно установили, что и духу его там не было. Почему бы не допустить, что и вторым посланием нас хотят ввести в заблуждение? Ведь если признать, что Кандиларов уже в Турции, то сама собой отпадет необходимость искать его в Болгарии.
— Хочешь сказать, что для нас разыграли спектакль? Мерси! Сначала попытайся ответить на такую реплику из зала: «Твоя версия построена на правиле „почерка преступника“, не так ли?» Мол, тот, кто действовал определенным способом, обязательно его повторит. Только ведь нет правил без исключений. Кто поручится, что наш случай — не исключение?
Бурский попытался было возразить, но полковник остановил его жестом.
— Потерпи! Этот твой гипотетический преступник, разве не обязан он был допустить, что как только мы обнаружим обман с первой открыткой, то наверняка поставим под сомнение и достоверность второй?
— Верно. Не будь первой, я бы не усомнился во второй.
— Вот так-то! И что из этого вытекает?
— Автор этих открыток, на мой взгляд, явно перестарался. Переборщил. Но вот почему?..
— Да, так почему? — торопил полковник.
— Не исключено, что просто по недомыслию, по собственной глупости. Вообще-то я избегаю оперировать версиями о глупом преступнике, слишком это опасно. Потому допускаю: трюк с открытками был кому-то необходим, чтобы оттянуть время, отдалить начало розыска. И следует признать, трюк удался, мы потеряли три с лишним недели. А сейчас, вполне возможно, трюкачу уже безразлично, если обман и раскроют. Ведь Кандиларов или в Турции, или… — Бурский развел руками.
— Что — или? Договаривайте.
— Не знаю. Но сложности предвижу немалые.
— Товарищ полковник, разрешите и мне, — попросил Шатев.
— Какие тут разрешения? Да мы все четверо только и ждем, когда нас посетит наконец умная, оригинальная мысль!
— В обеих открытках обращение к жене — «Милая Виргиния», — сказал Шатев. — А Кандиларова утверждает: иначе, как Джиной, муж ее не называл. Лично ее это больше всего и смутило. «Будто не он писал» — вот что она сказала. Давайте задумаемся. Может быть, муж хотел таким образом предостеречь свою жену, а?
