15. Было впервые введено обязательное изучение двух иностранных языков.
12 апреля 1942 года факультеты объединяются в Военный институт иностранных языков Красной Армии (ВИИЯ КА) под единым командованием в Ставрополе-на-Волге.
К осени 1943 года Институт возвращается из эвакуации и размещается в Москве по двум адресам — в районе Семеновской площади и Таганки, а уже весной 1944 года получает постоянную прописку на Волочаевской улице в Лефортово. В 1944 г. возобновилось прерванное в первый год войны заочное обучение, а с сентября институт перешел на 4-летний срок обучения по западным и 5-летний по восточным языкам.
Многие выпускники 40-х—50-х годов стали известными военачальниками, дипломатами, руководителями структурных подразделений Министерства обороны СССР, выдающимися учеными, известными писателями, журналистами, кинорежиссерами. Среди них — актер В. Этуш, журналист В. Овчинников, композиторы С. Кац и А. Эшпай, переводчик В. Суходрев, писатели Ю. Друнина, П. Коган, А. Мицкевич (Днепров), Е. Ржевская, А. Стругацкий, посол О. Трояновский, режиссер Ф. Хитрук.
Кафедрой японского языка руководил уже тогда хорошо известный ученый — профессор Н. Конрад (впоследствии академик), кафедру китайского языка возглавлял Б. Исаенко. На кафедрах преподавали В. Маркова и Н. Фельдман (японского языка) и И. Ошанин (китайского).
Действительно, АНС учился в одном институте с Анчаровым, только двумя (или тремя?) курсами раньше. Вспоминал [АН] о нем всегда с большой теплотой, хотя знаком был только шапочно, а вот жена АНС, Елена Ильинична, учившаяся с Анчаровым на одном курсе, с удовольствием рассказывала, какой это был очаровательный человек и как влюблены в него были все без исключения курсанты ВИИЯза женского полу.
Насколько я знаю, это самое раннее из сохранившихся произведений АНа — самодельная тетрадочка в четырнадцать листков, текст аккуратно написан черной тушью и снабжен очень недурными (на мой взгляд) иллюстрациями автора. Рассказ датирован: «Казань 29.5.46». Это было время, когда курсант Военного института иностранных языков Аркадий Стругацкий был откомандирован в распоряжение МВД Татарии, в качестве переводчика с японского. В Казани он участвовал в допросах японских военных преступников: шла подготовка Токийского процесса — восточного аналога Нюрнбергского процесса над гитлеровцами. АН не любил распространяться об этом периоде своей жизни, а то немногое, что мне об этом стало от него все-таки известно, рисует в воображении картинки, исключительно мрачные: угрюмая беспросветная казарма; отвратительные сцены допросов; наводящее ужас и омерзение эмвэдэшное начальство… Неудивительно, что начинающий и очень молодой (всего двадцать полных лет!) автор бежит от этого мира в морские глубины — там он, по крайней мере, свободен, там он продолжает жить в мире любимых книг своего детства — «Следы на камне» Максвэлл-Рида и «Тайны морских глубин» Биба, изобретателя батисферы.
ТОКИЙСКИЙ ПРОЦЕСС: судебный процесс над главными японскими военными преступниками, происходивший в Токио с 3 мая 1946 по 12 ноября 1948 в Международном военном трибунале для Дальнего Востока. Требование суда над японскими военными преступниками было сформулировано в Потсдамской декларации (26 июля 1945); в Акте о капитуляции Японии от 2 сентября 1945 дано обязательство «честно выполнять условия Потсдамской декларации», включая наказание поенных преступников.
Суду были преданы 28 человек. Приговор вынесен в отношении 25, в том числе 4 бывших премьер-министров (Тодзио, Хиранума, Хирота, Койсо), 11 бывших министров (Араки, Хата, Хосино, Итагаки, Кайя, Кидо, Симада, Судзуки, Того, Сигэ-мицу, Минами), 2 послов (Осима, Сиратори), 8 представителей высшего генералитета (Доихара, Кимура, Муто, Ока, Сато, Умэдзу, Мацуи, Хасимото). Во время процесса бывший министр иностранных дел Мацуока и адмирал Нагано умерли, и дело о них было прекращено, а в отношении идеолога японского империализма Окава, заболевшего прогрессивным параличом, — приостановлено.
В ходе процесса было проведено 818 открытых судебных заседаний и 131 заседание в судейской комнате; трибунал принял 4356 документальных доказательств и 1194 свидетельских показания (из которых 419 были заслушаны непосредственно трибуналом). Подсудимым была обеспечена возможность защищаться на суде, представлять доказательства, участвовать в допросах, каждый из них имел 3–4 адвокатов. Виновность всех подсудимых полностью подтвердилась. После совещания, длившегося более 6 месяцев, трибунал 4 ноября 1948 приступил к оглашению приговора (1214 страниц).
Полковник Маки — лицо вполне историческое. АНС в качестве переводчика участвовал в его допросах, когда в Казани в 1946 году готовился Токийский процесс над японскими военными преступниками. Все, что в «Граде» написано об этом субчике, — сущая (по словам АНС) правда.
Здравствуй, браток.
Каждый день жду твоего письма, но пока напрасно. Обязательно пиши. В Казани началась весенняя жизнь — орут птицы, начинает пробиваться зелень. Позавчера ходил я в центральную библиотеку, читал «Вокруг света», первый номер после начала войны. Там есть один неплохой фантастический рассказ «Взрыв»,[7] о гипотезе падения Тунгусского метеорита. Если достанешь — прочитай, по-моему, написано остроумно и достаточно гладко. Автор — Казанцев, тот самый, кто написал «Пылающий остров». Решил, используя минутки свободного времени, катануть что-нибудь подобное. Не знаю, выйдет ли.
Ты, друг, учись там как следует, мама должна быть спокойна хоть в отношении своих детей. Прошу тебя, если будет время, сделай перепись книг в нашей библиотеке, никому их по возможности не давай. Список пришли мне. Вот пока все. Крепко целую тебя, мой маленький друг. Твой Арк.
— Я плохо знаю сегодняшнего молодого читателя, но впечатление такое, что он мало отличается от обыкновенного книголюба-книгочея моего детства. Та же неуемная жажда сопереживания, то же стремление уйти в небывалые и чужие миры, то же равнодушие к реальности, «пренебрежение достижимым», наивная убежденность в том, что остроумная выдумка всегда увлекательнее «суконной скуки бытия». Но мы, мои современники, жили в разных сними, нынешними, реальностях — тринадцати-, семнадцатилетние искатели новых ощущений, измученные сенсорной депривацией, она же голод чувств. Нынешнее поколение даже представить себе не может, в какой информационной убогости, затхлости, серости довелось нам расти и существовать …Граммофоны постепенно уже сменялись проигрывателями, но магнитофоны существовали исключительно для служебного пользования, а радиоприемники на самых интересных волнах изрыгали только хриплый рев заглушек. Новые фильмы появлялись пять раз в год или реже. Телевидения не было вообще — ни телеков, ни видиков, ни дивиди-плейеров, мы просто не знали, что это такое. Не было ни компьютеров, ни компьютерных игр (в магазинах можно было купить игру «Бой батальонов» — картонные квадратики передвигались по картонной же карте по правилам, примитивным и скучным, как устав караульной службы). Не было дискотек — разве что танцы в клубах — вальсы, польки и русский бальный, все прочее — под запретом. Словом, оставалось одно развлечение — читать. И мы читали. Это было тогда престижно — читать. Прочитать что-нибудь первым. Принести в класс никому не известную книгу. Открыть для себя и для дружков нового автора. С книгами, конечно, дела обстояли тоже неважно: выдающимся произведением реалистической прозы считался какой-нибудь «Кавалер Золотой Звезды», а в образцовых писателях-фантастах числились Немцов и Охотников. Но тут нас спасали домашние библиотеки, сохранившиеся у родителей. Там мы находили и Дюма, и Уэллса, и Киплинга, и Леонида Андреева, и раннего Алексея Толстого. И все равно — книг было мало. Книг не хватало. И мы были вынуждены перечитывать. Вот главное наше отличие от нынешних: мы перечитывали. Это повышало нашу читательскую квалификацию. Потому что квалифицированный читатель отличается от малоквалифицированного прежде всего тем, что часто и с удовольствием перечитывает. Нынешние читают, может быть, и не меньше нашего, может быть, даже больше — я вообще не представляю, как можно сегодня прочитать пусть даже только десятую долю ежегодно выходящих книг, — но перечитывают они явно меньше. Просто потому, что информационный мир, в котором они существуют, несравненно, невероятно, оглушающе более роскошен, чем наш (канувший, я надеюсь, в Лету навсегда).
Нет. Я любил (и люблю) читать, только находясь в комфортной обстановке — дома, на диване или за едой. А в школе, под партой, мы, помнится, только
