жены, окно распахнулось, и она зашептала:
— Мы должны немедленно уехать! Не останусь здесь ни минуты! Какой ужас… Ты ранен?!
Иванов влез в окно:
— Наташка спит? Дай умыться.
— Я уеду, слышишь?! И сруби дерево — нельзя открыть дверь!
— Не бойся, я вспомнил: наш дом стоит на поляне, соседние — на опушке. Дерево? Потом. Сюда идут люди, постели что-нибудь на полу в этой комнате.
Стараясь не задевать разбитые губы, он ополоснул лицо и опять вылез в окно. Жена что-то отчаянно шептала вслед, Иванов не оглянулся, шагнув под утихающий дождь в сумрак кустов и деревьев.
Да, это походило на землетрясение. Сборные щитовые домики развалились, стены лежали на земле, часть крыш повисла на толстых суках. Продовольственный ларёк встал на попа. Из него высыпались мешки крупы и сахара, вперемешку с разбитыми бутылками валялись розовые палки колбас. Под зонтиком на ящике сидела продавщица, несмотря на бедствие, охраняла свой товар. Увидев Иванова, она обрадовалась:
— Ой как хорошо, что пришли! Акт составлять надобно, три ящика портвейна разбилось…
— Будет акт, — пообещал Иванов, — утром…
Он пошёл по посёлку, прикидывая, что можно восстановить в первую очередь. Дождь кончился, небо было высоким и чистым, занимался розовый рассвет. Ветер, спустившись с древесных вершин, лениво перекатывался по траве, стряхивая со стеблей светлые капли. Ворковала прибывающая в озере вода, а на помощь к ней с берегов тянулись тонкие дождевые ручейки, обломками кораблекрушения всплыли обгорелые останки «Кафе-столовой». Деревья, разрушители человеческого жилья, замерли в сонном покое, словно отдыхали после мук второго своего рождения. Иванов не испытывал к разрушителям ненависти, понимая их правоту и страшась, что сюда опять может прибыть мехколонна…
В шесть утра народ собрался возле озера. Досталось многим: лица и руки вымазаны по ссадинам зелёнкой, белеют марлевые повязки, все словно постарели за ночь, и короткий отдых не стёр с лиц угрюмой усталости. Мужчины молча курили, ожидая, что скажет Иванов.
— Обстановка такая, мужики, — начал он, всматриваясь в лица собравшихся людей. — Дороги нет, разрушена дорога, просёлок ещё осенью разбили — на тракторе не проедешь. Связи, сами понимаете, пока тоже нет. Есть запас продуктов. Что произошло? Произошло небывалое, уничтоженная роща восстановилась. Почему, не знаю, но знаю: теперь всё на своих местах…
— Кроме наших домов! — крикнул кто-то.
— Да, кроме домов, — согласился Иванов. — Что будем делать — решайте сами.
…Он понимал, что не имеет права приказывать, всё зависит от этих людей, переживших страшную ночь. Оставалась надежда: человек привыкает к месту. И даже перебравшись в другое, более удобное, всегда хранит в душе частицу сожаления по оставленному, потому что нет на земле места, не подарившего крупицы радости… Уйдут ли отсюда люди? Может, уйдут. Он тоже уйдёт, если повторится преступление…
Двухметровый парень, бригадир бетонщиков, раздвинул локтями толпу и, неожиданно злобно выкатив глаза, заорал:
— Я эту живопись в гробу видел! Чо ждать, пока прихлопнет, как муху?! В город уйду, пешком уйду!
За массивность фигуры бетонщика беззлобно прозвали Мелким. Работал соответственно своей силе, и фотография его, на которой он был непривычно причёсан и наряжен в галстук, бессменно выгорала на Доске почёта.
— Уйдём, уйдём! — поддержали Мелкого голоса. Толпа разделилась на две группы, заспорила, зашумела, забыв о присутствии Иванова.
— Тихо-тихо, мужики! — вскинул вверх руки чернявый парень (его кран сегодня собирались перебросить на заводскую площадку). — Кончай базарить! Я так думаю, пока суд да дело, переставить несколько общаг на свободные места. Берусь таскать на общественных началах. А ты иди, иди! — обратился он к Мелкому. — Погляжу, как пехом двести кэмэ протопаешь! Пару сапог возьми…
В толпе засмеялись и закричали:
— Правильно!
— Чего правильно?! Задарма вкалывать?
— Не переломишься…
— Уйду! — перекрывая шум, опять заорал Мелкий. — Дураков нет за спасибо работать!
— Вон ты, оказывается, какой, — грустно сказала буфетчица с поцарапанной щекой. — А притворялся…
«…Действительно дрянь, — решил Иванов. — А я?! Чем я-то лучше этого верзилы? В своё время поговорил немного, что жаль всё уничтожать здесь, тем дело и кончилось!..»
— Слушайте сюда! — опять поднял руки вверх крановщик. — Чем не жизнь, если лесок рядышком, грибки там разные, а?! Мне лично такое по душе! А что касается этих, — он кивнул в сторону рощи, — они имеют право жить или не имеют?! Ну, будем по соседству жить, а?!
«А ты умница, — думал Иванов, — ах, какая же умница!» Он наконец заговорил, и все повернулись к нему:
— Значит, так: кто хочет уйти — держать не стану. Кто останется — будем работать. В первую очередь поставим ларёк, затем седьмой дом. Там одна стена вывалилась. Дерево не трогать, понятно?
И опять зашумели, заспорили. Мелкий что-то виновато шептал буфетчице, а потом стал кричать, что бетонщики своё дело знают, а плотники — известные сачки…
Иванов на этот раз запретил шуметь:
— Кто будет работать, расходитесь по бригадам, а бригадиров прошу подойти ко мне, прикинем, что делать сегодня… — И он вынул блокнот и карандаш.
Иванов опять влез в дом через окно.
— Ты можешь объяснить всё это? — спросила жена.
— Понимаешь, люди не должны забывать, что им отведено очень небольшое место на земле…
— У тебя, кажется, температура?! — встревожилась жена. — Дать таблетку?
— У меня нет температуры. — Он бросил на пол куртку и лёг на неё. — Разбуди часа через два.
В коротком тяжёлом сне приснился бородатый художник: он стоял у своего брезентового домика и кормил белок помидорами.
Разбудила Наташка. Она хныкала и просилась гулять, а жена говорила, что дверь сломалась, вот папа когда проснётся, починит…
Иванов разыскал в кладовке топор и вылез наружу. Заслоняя дверь в дом, светилось бело-розовое лесное чудо — яблоня расцвела, около уже кружилось несколько пчёл.
— Идите сюда! — крикнул Иванов и первой вытащил из окна Наташку.
— Ой, пап! — захлопала девчонка в ладошки. — Ка-акая красивая!
Иванов спрятал топор за спину.
— Что же делать? — спросила жена.
— Прорубим дверь с другой стороны. Всегда нужно делать двери с той стороны, где они не мешают.
КОМНАТА
Через две недели после знакомства Олег и Ольга поняли, что не могут жить друг без друга.
Родители не противились этому браку. Олег уже закончил институт и работал мастером на заводе. Ольга перешла на последний курс педагогического училища. Состоялась весёлая свадьба. Белокурая невеста была чудесно хороша в воздушном платье и фате, а жених элегантен и серьёзен, сознавая торжественную значимость этого дня.
После свадьбы Олег привёл молодую жену в дом своих родителей, но кроме родителей у него была младшая сестрёнка — противнейшее создание. С первых же дней она принялась упорно шпионить за молодожёнами.
— Мама! — часто кричало противнейшее создание. — Они опять целуются в кухне!
