Подошел к окну, подышал на него, протер стекло. Собака внимательно наблюдала, постукивая об пол хвостом. Дед обернулся от окна и веселым голосом сказал:
— Ишь разлеглась. Собирайся, давай. На охоту. На охоту!
Собака взвизгнула, кинулась к деду Егору, прыгнула ему на грудь, стараясь достать языком лицо. Дед, не ожидавший такого бурного проявления чувств, пошатнулся и упал на топчан.
— От язви тебя, — заругался он, поднимаясь. — Ну и лошадь! Сила в тебе немереная. Надо же… С ног сшибла, окаянная! Ну, ничего, сейчас набегаешься, к вечеру еле лапы таскать будешь. Да ляжь ты! — прикрикнул он строго, чтобы предупредить еще один прыжок.
Стоя у двери, собака смотрела, как дед Егор медленно оделся, взял ружье и, наконец, откинул крючок. Собака толкнула дверь и выскочила на крыльцо. Под лапами весело скрипел снег.
Шарик и Букет вывалились откуда-то из-за сарая и, стараясь показать свое усердие, дружно залаяли в сторону леса.
Луна уже зашла, но было так светло, так чисто, что отчетливо виден каждый кустик, каждая былинка.
Найда бежала легко и бесшумно. Дед Егор не мог идти быстро, потому нет-нет да покрикивал:
— Рядом! Рядом! — и собака поневоле замедляла бег.
Они не прошли и половины пути до леса, как Найда взяла след. След свежий, лиса вот-вот, совсем недавно шла по тонюсенькой мышиной тропке. Вот она сделала бросок в сторону, разгребла кучу соломы и спокойно пошла дальше, не подозревая, что скоро помчится, спасая свою жизнь.
— А-ах! А-ах! А-ах! — взревела собака.
Лиса вильнула к оврагу, скатилась вниз по склону и сразу же — наверх, перескочила через замерзший ручей, продралась сквозь густые и колючие кусты, оставляя на них клочья рыжей шерсти, и стала забирать вправо. Молодая лиса, неопытная, такая скоро пойдет под выстрел.
И точно, громыхнуло неподалеку. Найда, еще не остывшая от погони и запаленная, обнюхала лису, с силой втягивая в себя запах крови и пороха.
— Хорошо! Хорошо! Молодец! — похвалил дед Егор, укладывая добычу в заплечный мешок. — Может, еще пофартит, а? Вперед! Ищи!
Всю зиму собака проохотилась с дедом Егором. Много они добыли лис и зайцев. Все шкурки дед Егор сдавал в фонд обороны бесплатно, а заячьим мясом питался сам и помогал хозяйке собаки.
Но к весне дед Егор заболел и слег. Собака скучала у порога избушки, рычала на Шарика, пристававшего к ней с нежностями, а Букета больно укусила. Она была очень раздражительной, она готовилась стать матерью. Поэтому вскоре покинула пасеку и прибежала в деревню, на знакомую улицу, в родной двор. Обошла все потайные углы, обнюхала все подозрительные места, сверилась со знакомыми запахами — запахами хозяйки и бабки. Взошла на крыльцо и призывно залаяла…
Дверь открылась сразу же, ее впустили в комнату, и бабка стала гладить, приговаривая:
— Кормилица ты наша, кормилица!
Хозяйка оделась, вышла во двор, выгребла из конуры снег, и набила ее свежим сеном.
Собака, потоптавшись, улеглась, устало прикрыв глаза. Она была дома…
4. ПАДЕНИЕ
Весна выдалась ранняя и на редкость скорая. Снег сошел быстро, и, подгоняя его, вдруг в середине апреля ливанул совсем по-летнему теплый дождь с громом и молнией.
Бабка испуганно крестилась, шептала молитвы и говорила, что это не к добру. Да добра и так не было — откуда ему взяться? Старая картошка кончилась, до новой далеко, мука на исходе. Если зимой семья перебивалась зайчатиной, которую чуть не каждый день приносил дед Егор, то теперь в доме было голодно. Ко всему еще Найда ощенилась. По одинаковой черно-белой масти щенков сразу можно было определить отца — Букета деда Егора. Четверо щенков вскоре куда-то исчезли. Но и двоих оставшихся прокормить было трудно. Найда всю ночь носилась по деревне в надежде найти что-нибудь съедобное. Но таких, как она, голодных собак и кошек было много. Если и удавалось найти что-то изредка, так это картофельные очистки. Голод поджимал брюхо, и собака пошла к деду Егору.
Дед принял ее ласково, накормил чем мог и хотел ее задержать, но собака заторопилась домой. Щенки, тоненько повизгивая, ползали у крыльца в поисках пищи. Завидя мать, они бросились к ней, и Найда легла тут же, блаженно прикрыв глаза.
На следующий день она снова побежала к деду Егору. Но он пожурил ее и дал всего-навсего корочку хлеба. Он тоже жил впроголодь.
Собака опять обежала все улицы, все дворы, в которые можно было пролезть, но нигде ничего не нашла. Дома щенки полезли к ней, цепляясь за пустые соски. Собака поднялась на крыльцо, подошла к двери. Сунув нос в щель, вдохнула в себя запахи и ударила лапой. Никто не вышел. Гавкнула негромко — никто не ответил. А щенки тянулись к ее соскам и, не получая молока, кусались. Громко и зло залаяла собака. Дверь открылась. Выглянула бабка: молча протянула кусок драника, который собака проглотила не жуя, не чувствуя запаха отрубей и картофельной шелухи.
— Все, милая, все. — И дверь захлопнулась.
Собака попробовала лаять еще, но дверь больше не открывалась, а щенки толкались и визжали. Тогда Найда, опрокинув щенков, бросилась вон со двора.
До темноты кружила она по деревне, забежала даже в свинарник, где на нее яростно замахнулась вилами женщина.
Голодная собака медленно трусила по соседскому огороду, как вдруг уловила странный запах. Это не был запах зайца, но чем-то всетаки напоминал его. Найда тщательно принюхалась и двинулась по следу. В темноте ярко белело какое-то движущееся пятно. На охоте и хозяин, и дед Егор отрезали у убитого зайца лапы, уши и отдавали собаке. Запах белого прыгающего существа напомнил собаке об этом, вызвав обильную слюну. В два прыжка Найда достала кролика, сбежавшего из клетки соседа, и задавила, свежая кровь брызнула в глотку и изголодавшаяся собака стала рвать добычу, глотая куски мяса прямо со шкурой. Потом, подлизав все пятна крови, подобрав даже самые маленькие кусочки, осоловев и качаясь от сытости, Найда направилась к дому.
Щенки встретили ее радостным визгом и тут же замолчали, припав к соскам.
На следующий день, к вечеру, собака сразу направилась к соседу в огород. Нашла место вчерашнего пиршества, запах кролика уже перебивался запахом кошек. Собака прокралась ближе к дому соседа и, учуяв вчерашний запах, легла. Что-то подсказывало ей, что она делает запретное, поэтому и осторожничала. Но голодные щенки, да и пустое брюхо, заставляли внимательно смотреть в сгущающиеся сумерки, туда, где темнели длинные ряды клеток — от них густо и вкусно пахло. Ничто не предвещало беды, и собака подползла к клеткам вплотную. Еда была совсем рядом — в клетках, но как ее достать?
Всю ночь собака грызла толстые угловые брусья клеток. Она искровенила десны, губы, но достать кролика так и не смогла. С рассветом пришла домой, забилась в конуру и целый день пролежала там, копя силы, рыча на щенков.
Когда стемнело, Найда снова была у клеток. Наученная опытом, она не стала грызть толстые брусья, а попробовала снизу приподнять пол клетки. И в одном месте ей это удалось. Доски с шумом упали, в дыру спрыгнуло несколько молодых кроликов. Найда схватила одного и вдруг услышала шаги. Подошел сосед, что-то бормоча под нос. Найда замерла. В темноте белели ее оскаленные клыки. Пищу, добытую с таким трудом, она не собиралась уступать даже человеку.
Сосед, потоптавшись около клеток и, не заметив проломленного пола, ушел. Проводив его взглядом, Найда помчалась домой. И когда она пробегала мимо последней клетки, что-то, щелкнув, схватило ее за лапу. Боль была такая сильная, что не будь у собаки в пасти кролика, она бы закричала. Но даже эта боль не заставила ее бросить добычу. Собака рванулась что было силы и, таща на лапе защелкнутый капкан с обрывком веревки, захромала к дому.
Она зашла во двор, положила задушенного кролика и тихонько взвизгнула, подзывая щенков. Но никто не ответил. И тогда, заподозрив неладное, не обращая внимания на боль, она бросилась на поиски.
