писк — весь арсенал сразу.
Мои домочадцы улеглись спать, а я, усталый с дороги, рассерженный, носил Боню на руках из комнаты в комнату и укачивал, как маленького ребенка.
Проходя через зал, я увидел на обычном месте, в кресле, нашего кота Васю. Он свернулся во внушительный, с женскую шапку, пушистый ком и спал. Это его постоянное состояние. По-моему, если он и просыпался раз в сутки, так только для того, чтобы поесть да перевернуться на другой бок. Был он серый, большой и лохматый. И меня вдруг осенило — ну-ка, пусть этот лежебока поработает. Я растянул его в кресло во весь рост, он даже не открыл глаза. Положил ему под бок Боню. Никакой реакции. И только когда та стала настойчиво что-то искать на его животе, Вася открыл один глаз и, наверное, хотел встать — лапы и хвост его дернулись. Но то ли сон ему сладкий снился, то ли от лени он совсем потерял способность двигаться, только глаз закрылся, и Вася продолжал спать. Боня, уткнувшись ему в живот носом, тоже заснула. Она, очевидно, посчитала, что спит со своей мамой.
Я на цыпочках прокрался в свою комнату и юркнул под одеяло. Поспать бы с полчасика, а еще лучше часик, пока эта плакса не поднимет своим ревом.
Проснулся я только утром. Вспомнил про щенка. Вскочил и заглянул в зал. Боня сидела верхом на Васе и усердно сосала у него ухо. Тот хмурил лоб, дергал хвостом, но глаз не открывал, притворялся спящим.
Так Боня спала с котом Васей, ела с ним из одной чашки целый месяц, пока не пришла пора ей перебираться во двор, в вольер.
В апреле мне подарили еще одного щенка — курцхаара Юту. Опять плач о потерянных родственниках, опять угроза бессонной ночи. Но я уже имел опыт и, мысленно извиняясь перед Васей, быстренько подсунул щенка к нему. Вася не то, чтобы был доволен, но стерпел. А утром знакомая картина — Вася в кресле, на нем Юта сосет ухо. Но зубы у Юты поострее, потому-то Вася и дергается всем телом и изредка протестующе открывает рот.
И опять целый месяц Юта и мама Вася, так мы теперь звали нашего кота, спали вместе, ели из одной чашки, пока не пришла пора нашей Юте перебираться в вольер к Боне.
С неделю мама Вася отсыпался, потом, почувствовав одиночество, стал проситься во двор. Он, конечно же, слышал веселый лай и возню своих дочерей.
Боня заметно подросла и уже походила на взрослую собаку, да и Юта была больше кота раза в два. Увидав маму Васю, они подняли такой радостный лай, так стремительно прыгнули навстречу, пылая родственными чувствами, что я поопасался пустить к ним кота. Мама Вася тоже раздумывал, сидя у меня на плече и щуря глаза. Зато Боня и Юта неистовствовали в своей радости. Подождав, когда они немного успокоятся, я все же пустил маму Васю в вольер. «Дочери» кинулись к нему и сначала облизали его от ушей до кончика хвоста, потом от избытка чувств Боня схватила маму Васю за голову, Юта за хвост и потащили каждая к себе в конуру, в разные стороны. Мама Вася недолго крепился и заорал благим матом. Мне пришлось срочно спасать его от проявлений дочерней любви.
Немного отдышавшись, мама Вася взобрался на столб вольера и стал приводить себя в порядок, изредка бросая сердитые взгляды на своих дочерей и выговаривая:
— Кто вас только воспитал такими… Хамки! Найти бы вашу маму да обсосать ей уши…
Немного пообсохнув и выговорив все, что думает о современной молодежи, мама Вася медленно и с достоинством удалился в кресло. А Боня и Юта долго крутились у забора вольера в надежде еще хоть раз выразить свою любовь маме Васе.
Повести
БЕЗ РОДОСЛОВНОЙ,
или Жизнь и злоключения бездомной Шавки…
Наша героиня родилась в марте под деревянным крыльцом одноэтажного частного дома по улице Партизанской. Правда, название улицы, да и название нашего города она не знала, и названия эти по сути никакого значения для нее не имели. Под крыльцом было сухо, а когда приходила мать, становилось сытно и тепло.
Мать — обыкновенная дворняжка: небольшая, серая, со стоячими ушами, в меру лохматая, чтобы не мерзнуть зимой, но и не таскать в хвосте прошлогодние репьи. Легкая, подвижная, она добросовестно несла службу по охране двора и дома, а когда появились щенки, с любовью ухаживала за ними.
Щенков было двое. Сын и дочь. Оба щенка — сытенькие, толстенькие, очень похожие на медвежат. Ни медвежат, ни тем более их грозной мамаши щенки не видели и не знали, но так их называла хозяйка, когда в солнечный день доставала из-под крыльца, чтобы подкормить, потому как материнского молока им уже не хватало.
Хозяйка, полная пожилая женщина, старалась кормить получше и собаку-мать, как могла защищала ее от хозяина — своего мужа, угрюмого, забулдыжного, вечно ищущего опохмелиться, который считал все существа женского пола второстепенными, созданными для услужения мужчинам. Хозяйку — жену свою — он воспитал таким образом, что она выполняла любое его желание. И даже когда в доме не было денег, а такое случалось, хозяйка, пряча глаза от стыда, отправлялась по соседям занять денег хозяину на спиртное.
Эту неприятную обязанность собака, которую хозяйка ласково звала — Жюля, а хозяин презрительно — Шавка, выполнять не могла в силу своей невоспитанности. Так говорил хозяин и, чтобы восполнить этот пробел, не раз принимался дрессировать собаку для поиска денег или хотя бы пустых бутылок.
Всегда под хмельком или с похмелья хозяин садился на ступеньку крыльца и подзывал собаку:
— Шавка, ко мне.
Собака подходила, опасливо поглядывая и слегка повиливая хвостом.
— Смотри-смотри, Шавка! — Хозяин доставал ассигнацию и совал ее в нос собаке. — Нюхай! Чем пахнет? Нюхай!
Собака отворачивалась, потому что от хозяина всегда пахло плохо, да и ей было больно.
— Ах, ты еще и морду воротишь?! — хозяин пинал собаку в брюхо. Собака, взвизгнув: «Больно же!», отбегала.
Высказав свое мнение о собаках вообще и об этой в частности, хозяин задумывался надолго, до дремоты. Потом вскидывался и, вспомнив о начатом деле, кряхтя поднимался, шел в кладовку, доставал пустую бутылку, натирал ей горлышко свиным салом и бросал неподалеку от себя.
