Сажусь в машину. Завожу мотор. О! Лопату! Все? Теперь все. Топ неожиданно кладет морду мне на плечо и тяжело вздыхает. Ах, он тоже волновался…
Через несколько минут выруливаем из города и присоединяемся к друзьям, которые уже ожидают нас.
Друзья мои уехали по всяким разным делам в райцентр Хабары. А мы с Топом остались благоустраивать лагерь. Открытие охоты послезавтра, так что времени больше чем достаточно.
В ста метрах от лагеря озеро Травное. Озеро неглубокое и зимой промерзает до дна, так что с точки зрения рыбалки неинтересно. А вот с точки зрения охотника… Заливы и заливчики, бухты и бухточки, островки, кучки оторванных от общей массы камышовых зарослей — просто раздолье для уток разных пород: шилохвость, кряковая, чирок… Не облетают озеро и гуси. Коричневатую устоявшуюся его воду окружает — куда ни кинь взглядом — сплошная зеленая стена камыша. Егерь, привезший нас сюда по единственной малонаезженной дороге, с заметной гордостью сказал:
Больше ста гектаров непроходимых зарослей. Так что утке есть где гнездиться.
И на самом деле уток было много. Они крякали и справа и слева, и сзади и впереди… Проносились низко над нашими палатками, кружили над озером и с легким посвистом исчезали за камышом.
Вот несколько крякашей потянули вправо от озера и плюхнулись в зеленую чащу метрах в двухстах от лагеря. А вот еще пара прошла над моей головой и канула туда же. Интересно! Ведь, по словам егеря, в той стороне открытой воды нет.
Я залез на машину, но ничего не увидел. Сплошное зеленое море. Значит, зеркало воды небольшое, скорее всего узкая длинная ляга. Вот бы сесть там на открытие охоты! Напуганная выстрелами утка будет искать именно такие укромные места. И я, недолго раздумывая, прикинул направление и пошел, стараясь идти прямо. Топ шел впереди. Некоторое время мне удавалось выдержать направление, несмотря на то, что камыш был очень густой, и каждый шаг давался с трудом. Топ уверенно раздвигал стебли, прокладывая дорогу, идти за ним было легче. Но его постоянно отвлекали разные запахи, и поэтому двигаться мы стали зигзагами. Это меня не устраивало, и я стал ломиться напрямик. Ноги проваливались в каналы, прорытые ондатрами. Паутина липла к лицу, было душно, пахло прелью, застоялой водой. Когда я остановился, чтобы перевести дыхание, стало слышно чириканье камышовок, писк мышей, хруст срезаемой ондатрами зелени, какое-то шипенье, бульканье… Передохнув, я вновь устремился вперед. Но где-то недалеко от предполагаемой ляги, ноги мои почувствовали предательскую трясину и пришлось взять правее. Выбравшись на сухое, повернул влево, потом вправо и шел довольно долго, но никакого озера не было. Я понял, что потерял направление, и решил вернуться, но вдруг сообразил, что не знаю, в какой стороне лагерь. «Пустяки! Нужно идти по своему следу», — подумал я. Но следа не было и быть не могло. То, по чему я шел, было не землей, а многолетним слоем отмершего камыша. Он, пружинил под ногами и не оставлял следов. Можно было ориентироваться только по сломанным стеблям, но ломал их и Топ, и, главное, камыш был еще зеленым, гибким, так что сильно надеяться на это не приходилось. И точно, вскоре я окончательно убедился, что заблудился. Если бы я заметил, с какой стороны солнце, когда заходил в этот проклятый камыш…
Я поглядывал на небо, тщетно прося о помощи. Цвет облаков изменился, они потемнели, подсвеченные каким-то грозным огнем изнутри. И тревога охватила меня. «Спокойно. Без паники», — успокаивал я себя и, посчитав, что забрал слишком влево — повернул направо.
Топ сновал неподалеку и косил глазом на меня. Ему здесь нравилось. Под ногами вдруг захлюпала вода, пришлось взять левее. Левее? Тогда я уйду к середине… И тут мне припомнились слова егеря о ста гектарах камыша, и я испугался. Ведь приходилось мне читать, как погибали такие вот незадачливые охотники в кубанских плавнях и бескрайних волжских поймах. «И здесь — кричи, не кричи — никто не услышит». Эта мысль и определила дальнейшее мое поведение. Я оглянулся. Вокруг сплошной стеной стоял камыш. Сверху давило темное небо. Нет, не хотел я остаться здесь навсегда. Ни за что!
Конечно, страшного ничего не произошло. Ну, заблудился, ну и что? К вечеру приедут из деревни друзья — найдут меня… Да они только ехать будут, я уже по звуку мотора смогу определить, в какой стороне лагерь. Но безотчетный страх мешал мне рассуждать здраво.
— Топ! — дрожащим голосом позвал я. — Ко мне!
Топ подошел, недовольный, что оторвали от обнюхивания какой-то кочки; я почесал его за ушами, и он весело замахал хвостом. «Глупый, чего веселишься? Ведь мы не найдем дорогу в лагерь», — хотел сказать я ему, но сообразил, что он-то как раз найдет.
— Топ, в лагерь! — приказал я. — В лагерь!
Он махал хвостом и старался лизнуть меня в лицо.
— В лагерь! В лагерь! Домой! — кричал я, будто это была моя последняя надежда.
Топ смотрел на меня непонимающе.
— В машину! — сообразил я и замахнулся.
Топ отпрянул. Никогда я себе не позволял такого. Но сейчас, подстегнутый страхом, сдержаться не мог и ткнул кулаком куда-то в бок.
— В машину! В машину!
Топ обиделся, поджал куцый хвост, повернулся и пошел в сторону, противоположную той, где я считал нахождение нашего лагеря.
Все же я решился довериться своей собаке и минут через пятнадцать благополучно вышел к лагерю.
Измученный, мокрый от пота, я упал около палатки. Надо мной улыбалось небо. Серебристые облака, подсвеченные солнечными лучами, плыли торжественно и чинно. Я позвал Топа. Он подошел с опаской. Я притянул его за длинные уши, поцеловал в морду и попросил прощения.
На свои места мы выплыли затемно. Стараясь не шуметь, пробрались в заранее приготовленные скрадки и замерли в ожидании. На небе сверкали звезды, отражаясь в неподвижной, тускло темнеющей воде. На другом конце озера грозно угукала выпь. Ее глубокие и глухие вздохи словно колебали воздух. А в промежутках стояла такая жуткая тишина, что я невольно крепче сжимал ружье.
Изредка над нашими головами просвистывали утки, в камышах сонно покрякивал селезень. На воде неподалеку чернели чучела, в которые внимательно вглядывался Топ. Я положил руку ему на спину и почувствовал, как он дрожит. Конечно же, не от холода. Ночь была теплая. Волнение охватило и меня.
Наконец звезды стали меркнуть, небо над головой потемнело, а восточный край медленно бледнел. Уже видны листья на близстоящем камыше. Уже можно различить длинный шест, воткнутый в берег, чтобы не искать дорогу к лагерю. Наконец заголубело небо, и туман легкой кисеей поплыл над водой. И сразу же, сначала далеко, затем ближе, загремели выстрелы. Вот слева от меня сдуплетил Александр Яковлевич. Гулкое эхо прокатилось над озером. Потом еще! Это уже у Тихоныча. Везде шла пальба, только у нас с Топом пока стрелять было не в кого, и я пожалел о выбранном месте. Вдруг из-за камышей вывернулся селезень и стал планировать к чучелам. Я повел стволами, ружье толкнуло в плечо… Селезень целехонек, полетел дальше. Эх, нужно было подождать, пока он сядет…
— Топ, куда? Назад, — громким шепотом позвал я. Но было поздно. Топ кинулся в воду и поплыл. Подплыл к одному чучелу, понюхал, взял в пасть, бросил, повернул к другому… Обследовав все чучела, он в недоумении повернул назад. Все бы ничего — водные процедуры с утра полезны даже собакам, но уж больно лапы длинные. Топ подплыл ко мне в почетном сопровождении двух чучел, зацепившись за их якорные шнурки.
Пара уток налетела от восхода солнца, и вновь я промазал. Топ посмотрел на меня с презрением. Я разнервничался, заторопился перезаряжать, чуть не уронил патроны в воду. Теперь целая стая заходила справа. Целых шесть штук. Я сдуплетил и… опять промазал. Топ недовольно зарычал: «Не умеешь стрелять — нечего ездить на охоту!» — так понял я его, и постарался взять себя в руки.
Поднявшееся над горизонтом солнце слепило глаза. Вода мелко искрилась. Камыш стоял стройной
