двенадцатую личную благодарность от товарища Сталина «За бомбометание по самому западному немецкому городу и порту Свинемюнде» (а вождь своим именем просто так не разбрасывался). Она сейчас в Смоленском музее Великой Отечественной войны. Но не в наградах дело. Того, что этих самых наград нам не хватит и войны не достанется на наш век, мы, как я уже говорил, боялись, когда еще учились в летном училище. А прошла война, хватило нам ее всем, только не все вернулись.
Глава двадцать третья
Едва лишь кончилась война
В День Победы мы стояли в Малашевичах (это рядом с Бяла Подляской). Узнав о подписании Германией полной капитуляции, каждый из нас ощутил громадную радость. Но вряд ли для кого-то окончание войны стало сюрпризом: мы уже в начале мая видели, что это должно произойти на днях. Конечно, нам сразу объявили построение. Перед нами выступили командир полка, штурман полка, а потом было предложено высказаться всем желающим. Мой штурман Аркаша сразу изъявил такое желание. В голове у него уже, видимо, сложилась какая-то речь, и он бодро начал: «Лопнуло последнее колесо!..» Сразу после этой фразы он запнулся, забыв от волнения, что хотел сказать. Так Аркаша с минуту постоял, да и рукой махнул: мол, ну вас всех! Мы его потом доставали с вопросами: «Скажи, а какое колесо лопнуло? Переднее или заднее?»
Другой интересный момент. Командир полка приказал в честь Победы дать салют из пистолетов. Мы потом поняли: он хотел, чтобы все разрядили свои обоймы. А то мало ли что могло получиться, если бы кто-то, празднуя, потерял бы над собой контроль от выпитого, имея заряженное оружие на руках.
Через несколько дней после 9 мая нам сказали, что скоро полк будут перебазировать. Однако это «скоро» затянулось на неопределенный срок, и мы продолжали стоять в Малашевичах. Поскольку боевые вылеты кончились, все начали расслабляться: пьянствовать, влюбляться в местных девушек, играть в карты. А я стал скучать о Нине, тем более что тот же Володя Иконников и кое-кто еще успели привезти своих жен. Тогда я пошел к командиру полка:
— Товарищ полковник, разрешите за женой съездить!
— Куда? — спросил меня он.
— До Минска. Тут из Малашевичей совсем недалеко через Брест.
— Ну, а как же ты границу пересекать собрался? Сейчас ведь уже восстановили ее, пограничники стоят везде.
У меня тут же родился план. Я пошел к начальнику штаба и попросил: «Сделайте справку, что моя жена работает официанткой в летной столовой». Мне без проблем напечатали такую справку, я с ней поехал в Минск. Там моя Нина уволилась, и мы с ней сразу отправились в путь. В Бресте я встретился со своим механиком Колей Желтовым, он тоже ездил за женой. Вместе, как договаривались, дали телеграмму в полк. За нами прислали микроавтобус. Мы туда погрузились с вещами, и храбро — нос кверху! — переезжаем границу, предъявляем документы. К нам претензий, естественно, нет, но вдруг пограничники начали досматривать наших жен, поворачивается ко мне один, говорит: «И ты хочешь, чтобы я поверил, будто она официантка?» — «А что?» — «Ну и ну, хорошие у вас, летчиков, официантки!»
Увы, наши жены были одеты со вкусом и вели себя слишком скромно для представительниц вышеуказанной профессии… Пограничник позвонил своему начальнику, а тот просто скомандовал: «Ссаживай без разговоров!» Так нас вернули на станцию в Брест. Как я вскоре понял, до меня уже не один десяток летчиков подобным образом провозил через границу своих жен, вот эту лавочку и прикрыли. Но перебираться в полк как-то надо же было, и я решил нарушить границу. Позвонил к себе в полк, думал ночью перелететь в Малашевичи на дежурном «По-2». Однако о моих мучениях узнал наш полковой врач Иван Спирин. Он предложил менее рискованный способ, взял «санитарку» и поехал в Брестский госпиталь, предварительно заготовив для всех нас истории болезни. В его машине мы и пересекли границу. Естественно, на другом участке, а не на том, где нас разоблачили в первый раз. Там пограничники посмотрели на документы Спирина, на наши истории болезней, подвоха не заметили и пропустили нас.
В Малашевичах мы с Ниной прожили около полутора месяцев. Там нам даже успели выдать отдельную комнатку. А ребята из экипажа принесли мне немецкую печку. Она отличалась от наших «буржуек» даже внешне. Корпус был конусообразным, внизу него находилась топка, а сверху плита, на которую можно было поставить чайник или кастрюльки. Несмотря на небольшие размеры, на такой печке оказалось удобно готовить.
Между тем командование решило, что с окончанием войны уже нет необходимости в том, чтобы содержать восемь корпусов дальней авиации. Нас начали расформировывать. Но ребята особо не унывали, из дальней авиации всегда можно было пойти в гражданский воздушный флот. Я к тому времени был командиром звена. Меня вызвали в отдел кадров и предложили:
— У тебя есть возможность стать заместителем командира эскадрильи.
— И куда мне ехать? — уточнил я.
— В Зябровку!
«Батюшки, Зябровка, знакомая Зябровка…» — пронеслось у меня в голове. А кадровики между тем пояснили:
— Это в десяти-пятнадцати километрах южнее Гомеля, там хорошая взлетная полоса.
— Зачем мне полоса?
— Как зачем? Чтобы летать!
— Жить где?! У меня же семья…
— На частной квартире, там других вариантов нет в этом случае.
Я пришел домой, рассказал обо всем жене, она немного подумала и говорит:
— Соглашайся, пока у нас детей нет. Все-таки от Гомеля до Москвы не так далеко.
Так все и решилось. Отправился я заместителем командира эскадрильи в Зябровку, в 330-й полк дальней авиации. Но когда вступил в должность, на меня, как снег на голову, свалилась новая техника! Вместо наших «Ил-4», на которых мы провоевали всю войну, в полку были очень хитрые самолеты, о которых до этого я ни слыхом не слыхивал, ни видом не видывал — «Ер-2».
Это был первый и единственный на тот момент в нашей стране дизельный самолет, на нем стояло два дизельных мотора АЧ-30Б конструкции Алексея Чаромского. И, скажу откровенно, «Ер-2» оказался чудом, а не машиной, причем чудом в обоих смыслах слова. Делали его в Иркутске, и ходила среди летчиков такая байка. Если перегонщик с Иркутска до Москвы летит и не видит через каждые 10 минут лежащего на земле «Ер-2», значит, он сбился с маршрута. В такой шутке с лихвой хватало правды: садился на вынужденную посадку этот самолет дикое количество раз. При том, что единственным слабым местом «Ер-2» были топливные насосы. А в дизелях ведь карбюраторов нет, там непосредственно впрыск топлива в цилиндр происходит и уже за счет сжатия начинается воспламенение. Соответственно, топливные насосы должны держать высокое давление и давать точный уровень впрыска в каждый цилиндр. А цилиндров там было двенадцать штук — два ряда по шесть. И советское производство, к сожалению, не обеспечивал о должного качества. А в остальном у самолета была прекрасная тяга, прекрасная аэродинамика!
Про «Ер-2» среди летчиков еще такая байка ходила.
Встречаются два летчика. Спрашивает один другого:
— На чем летаешь?
— На «Ер-2»!
— На «Ер-2»? А что это такое?
— Как, ты не знаешь?
— Нет.
— Два мотора, два киля, два несчастных у руля, один бездарный впереди и очень храбрый позади. Страшно хитрый центроплан.
— Что это за аэроплан?
— Вот это и есть «Ер-2»!
И все, что в шутку здесь сказано, вполне соответствует действительности. Почему два несчастных у
