фашистских танков. Отбиваться нечем и некому. Открывайте огонь по нашей батарее!»
В воспоминаниях Манштейна есть и такие строчки:
«Произошла трагедия, показавшая, с каким упорством и фанатизмом боролись большевики. Когда наши войска ворвались в Инкерман, вся скала задрожала от чудовищной силы взрыва. Стена высотою примерно в 30 метров обрушилась на протяжении примерно 300 метров».
От взрыва колоссальной силы погибло много фашистов, танков, орудий, автомобилей, которые были завалены рухнувшей каменной скалой…
И сделал это П.П. Саенко, скромный воентехник, начальник склада боеприпасов. В штольне хранилось около 500 вагонов боеприпасов – снаряды для корабельной артиллерии, авиационные бомбы, снаряды, ненужные сухопутным войскам, не тех калибров, и старые, оставшиеся от Первой мировой воны, и тонны пороха.
Саенко чудом остался жив, рассказывал:
«Я не хотел рисковать личным составом и спросил: “Кто останется со мной добровольно? ” Из строя вышли многие, но я оставил техник-лейтенанта Палея, рядовых Кондрашова, Брюшко и Гаврилюка. Весь личный состав с капитаном Зудиным пошел из штольни пробиваться к своим. В Инкерман уже ворвались немцы, они нас окружили со всех сторон… Мы, выждав еще немного, подожгли бикфордовы шнуры и, выскочив через проход, побежали прочь от штолен через балку, на другую сторону. Отползли метров триста, как раздался ужасный взрыв, и так задрожала земля, что казалось, она вообще перевернулась. Я упал, оглушенный, потерял сознание. Очнулся от того, что меня тряс Кондрашов. Я посмотрел вокруг и ничего не понял: все вокруг было белым, словно выпал снег. Потом догадался, что взрывом выбросило белый камень, который превратился в пыль.
Помогая друг другу – все были контужены – мы стали пробираться к морю, к причалам. Отходили последние катера и баржи, брали в основном раненых. Я прыгнул на отходящий катер, но не допрыгнул, упал между катером и набережной. Меня выловили матросы и втащили на палубу».
Сколько подобных и других великих воинских подвигов было совершено в те последние, трагические и в то же время героические дни!
Но силы были не равны, и враг теснил. Теснил к морю, к Херсонесу.
Пала Балаклава.
Полк моряков и морских пограничников подполковника Рубцова, который за все месяцы обороны не отступил ни на шаг, вынужден был отходить: немцы прорвались по ялтинскому шоссе, танковой атакой сломив сопротивление соседей, сильно поредевшую морскую бригаду. Рубцовцы с боями отошли к толстым стенам Георгиевского монастыря и там закрепились.
Заканчивался бесконечно длинный летний день.
Две башни 35?й батареи своим огнем помогали отражать еще не одну танковую атаку. Белокрылые чайки залетали с моря и, напуганные громом пушек, с криком улетали. Сама батарея тонула в фонтанах вздыбленной земли, камня и осколков, в гуле и грохоте разрывавшихся авиационных бомб. Немецкие бомбардировщики, не встречая сопротивления, спускались низко и пикировали на батарею, стремясь заставить ее замолчать. Батарейцы гибли на своих боевых постах, а живые продолжали сражаться. Громовой голос орудий 35?й батареи выделялся из общего гула канонады, как голос солиста в хоре. А когда кончились снаряды, стали стрелять по танкам учебными чугунными болванками. Огромные толстые стволы орудий от непрерывной стрельбы накалились и дышали огненным жаром.
В первой башне вышло из строя орудие. Едва батарейцы затолкали пороховой заряд и еще не успели защелкнуть замок, как от раскаленного ствола пороховой заряд вспыхнул и, объятый пламенем, мгновенно взорвался. Из ствола в башню хлынул смертоносный огонь. Погибли все, кто находился рядом…
С наступлением темноты обе башни 35?й батареи, расстреляв весь боезапас, замолкли. Капитан Лещенко окинул взглядом свой командный отсек, выглянул в амбразуру. Обе могучие башни, как шапки великанов, тускло поблескивали в темноте, вздымаясь над плоской вершиной. Длинные стволы смотрели в глубь полуострова, туда, где на передовой вспыхивали разрывы, в темное небо взлетали ракеты и нервные пунктиры трассирующих пуль.
Капитан, стиснув зубы, тяжело вздохнул. Вот и все! Во рту пересохло, хотелось пить. Он чертовски устал.
– Вот и все! – повторил он вслух, а под сердцем накатывалась горечь обиды и злости. Четырнадцать лет прослужил он на батарее, все годы готовились отражать нападение с моря, поражать вражеские корабли. А пришлось стрелять по наземным целям, по танкам. Могли б еще держаться, но боезапас весь вышел. Надо уходить, выводить личный состав, тех, кто остался. Если судьба подфартит, может быть, удастся прорваться в горы, к партизанам.
В дверях выросла богатырская фигура Мельника, главного старшины батареи. Лицо в копоти, тельняшка порвана на плече.
– Немцы близко…
Каждый понимал, что батарея не должна достаться врагам. И капитан произнес вслух то, о чем думали оба:
– Приказываю взорвать батарею!
– Есть, взорвать!
– Кто с тобой?
– Сержанты Тютюнов и Власов!
– Действуй!
Борис Мельник, чемпион флота по борьбе и рукопашному бою, со своими помощниками нырнули в казематы. Действовали быстро, деловито, с угрюмым остервенением. Заложили взрывчатку в каждую башню, протянули бикфордовы шнуры…
Выбрались при свете звезд, добрались к скалистому обрыву. На счету каждая секунда. Где-то рядом хлопали выстрелы, раздавались автоматные очереди. Три моряка с отвесной скалы по веревке спустились вниз, к морю. В руках ножи. Они знали, что им надеяться не на кого. Осмотрелись. Волны плещутся о камни. Луна всходила из-за горы, и по морю легла золотистая дорожка.
– Катер! – радостно выдохнул Иван Тютюнов, показывая рукой в сторону темного мыса.
Это было похоже на чудо.
Он стоял в двух кабельтовых от берега. Переполненный людьми. Что-то случилось с мотором, он на время потерял ход.
Три моряка бросились в воду.
Плыли быстрее, чем на спортивных соревнованиях. Мельник доплыл первым, выпрыгнул из воды, схватился за леер. За ним подплыли Тютюнов и Власов. К ним потянулись руки, помогли взобраться на палубу. А на палубе не было свободного места. Раненые, женщины с детьми. Люди стояли, как в автобусе в час пик.
Все с облегчением вздохнули, когда глухо заворчал мотор и катер тронулся с места. А когда отошли в море, воздух потрясли два громовых удара. На высоком скалистом берегу в небо взметнулись два черных, пронизанных огненными молниями столба. Героическая и непобежденная 35?я перестала существовать.
Перестала существовать сама батарея, но вокруг нее, возведенные еще в мирное время, крупные оборонительные бетонные сооружения и старый земляной вал превратились за эти дни в мощную боевую позицию. Она располагалась на высоте и, естественно, господствовала над Херсонесом и ближайшими бухтами. И сюда из окраин Севастополя, из других мест на полуостров Херсонес, к укреплениям 35?й береговой батареи, стягивались отступавшие с боями подразделения, остатки поредевших полков, сводные батальоны, а то и роты из уцелевших морских бригад.
В своих воспоминаниях командир 3?го дивизиона 99?го артиллерийского полка знаменитой 25?й Чапаевской дивизии капитан Захарий Олейник пишет:
«Полковник Гроссман велел мне оставить за себя капитана Титова, а самому вместе с ним поехать на 35?ю батарею, найти штаб армии, чтобы выяснить обстановку и порядок погрузки. Вскоре мы: полковник Гроссман, майор Василевский и начштаба дивизиона ст. лейтенант Дудин с тремя бойцами поехали на 35?ю батарею.
Это было ночью 3 июля 1942 года. По незнакомой дороге добирались долго. По обочинам валялись
