– Фройндшафт! – приветствовали немецкие коммунисты.
– Рот Фронт! – выкрикивали испанцы и поднимали сжатые кулаки.
С восхищением смотрели другие узники на измученных неволей, но не сломленных советских людей.
Глава двадцать девятая
Меч возмездия повис над плешивой головой Кушнир-Кушнарева. Тысячи его жертв – коммунисты и комиссары, советские офицеры и партийные работники, расстрелянные эсэсовцами по его доносам в «хитром домике», – взывали к отмщению.
А лагерфюрер Макс Шуберт, отмечая усердие провокатора, дружески похлопывал по плечу подобострастно заглядывающего ему в глаза Кушнир-Кушнарева.
– У вас есть возможности получить офицерский чин.
– Рад стараться, герр майор.
– Старший надсмотрщик на вокзале Ауешвиц убил тридцать тысяч. И что же? Я сам читал в приказе: он заслужил высочайшую награду – попал в личную охрану самого фюрера!
– Буду стараться, герр майор!
Подпольный интернациональный антифашистский центр Бухенвальда принял решение: уничтожить мерзавца. Однако совершить возмездие над провокатором, как совершали его над наиболее рьяными надсмотрщиками и бандитами, было опасно. Смерть Кушнир-Кушнарева могла поставить под удар всю подпольную организацию. Эсэсовцы ответили бы на нее массовыми репрессиями.
Смерть провокатора не должна была вызывать подозрений. После тщательного и всестороннего обсуждения подпольщики решили, что Кушнир-Кушнарев должен «заболеть» и умереть в больнице. Однако и этот вариант был не безопасен. Если и удастся утаить подлинную причину смерти бывшего царского генерала от эсэсовцев, то этого нельзя будет скрыть от опытного глаза главного врача Адольфа Говена. Он все поймет с первого взгляда. Как же быть?
И вот подпольный центр принимает решение – найти ключи к сердцу Говена. По заданию центра немецкие, чешские, французские и австрийские антифашисты, работавшие в канцелярии концлагеря, в больнице, в Гигиеническом институте, уборщики, врачи, писари, разносчики обедов, повара следили за каждым шагом главного врача, запоминали каждое сказанное им слово. Полученные данные стекались к Рихарду, одному из руководителей отдела безопасности.
Говен, сын фрейбургского помещика, имел твердый характер, железную волю, отличался стойкими взглядами. Он фанатичный фашист, верящий и преданный до мозга костей Гитлеру. К своим сослуживцам, эсэсовцам относится высокомерно, презирая их «мышиную возню» по уничтожению людей. Он мечтает о «грандиозных планах» обезлюдения и превращения Европы в жизненное пространство для арийцев. У него нет никаких увлечений: не курит, не пьет, женщинами не интересуется. Из всех женщин он, кажется, увлечен одной – Эльзой Кох, но та к нему, кажется, равнодушна.
Антифашистский центр вынужден был признать, что Говен орешек более крепкий, чем предполагалось. У майора нет уязвимого места. И все же Рихард нашел эту ахиллесову пяту. В одном из сообщений разведывательной сети он обратил внимание на фразу, которую Говен сказал в финансовом отделе при получении денег. Взвешивая в руке плотную пачку марок, майор Говен шутливо произнес:
– Дер даллес, дер даллес… (Бедность, бедность.)
Именно в этих двух словах Рихард и увидел «ключи к сердцу Говена».
– Нужна крупная сумма, – сказал Рихард на заседании центра Николаю Симакову.
Но какая именно сумма могла считаться для Говена «крупной», еще предстояло выяснить. Снова заработали все звенья разведки. Установили: ежегодно главный врач имеет от своего имения около двух тысяч марок чистого дохода. И тогда решили: дать ему сумму, равную его пятнадцатилетнему доходу.
Драгоценности поручили достать политическому заключенному, немцу, антифашисту Отто Галле и работавшему вместе с ним в вещевом складе русскому патриоту Косте Руденко. В вещевом складе хранились драгоценности, отнятые эсэсовцами у своих жертв.
Начальник второго операционного отдела лагерной больницы, политический заключенный коммунист- тельмановец Гельмут Тиман взялся выполнить основную часть задуманной операции: сделать предложение Говену.
Все сознавали – это риск. Но другого выхода не было. На случай провала русский военно-политический центр привел в боевую готовность ударную группу: если Говен откажется от взятки, его следовало немедленно умертвить. По условному сигналу Гельмута русские дружинники должны были напасть на сорок шестой блок, якобы для освобождения своих товарищей, над которыми собираются совершать медицинские опыты, и убить Говена. Заодно они могли расправиться и с Кушнир-Кушнаревым, дом которого находился поблизости. Участники налета сознательно пожертвовали бы собой ради общего дела.
Две недели Гельмут неотступно следил за Говеном. Ждал благоприятного момента. Русские патриоты были начеку, готовые в любую минуту броситься на ненавистного эсэсовца.
За неделю перед рождественскими праздниками наступил, наконец, долгожданный момент. Майор СС иногда, будучи в хорошем настроении, снисходил до дружеской беседы с Гельмутом и даже играл с ним в шахматы. Именно такое настроение у него было в субботу. Придя в больницу и быстро покончив с текущими делами, он кликнул Гельмута:
– Расставляй фигуры. Сейчас я с тобой разделаюсь. За прошлое поражение.
– Это мы еще посмотрим, герр майор.
Гельмут Тиман считался в Бухенвальде одним из лучших шахматистов. Он быстро расставил фигуры и многозначительно произнес:
– Сейчас я вам испорчу настроение под Рождество…
Игра проходила остро, с переменным успехом. К концу партия складывалась в пользу Говена. Гельмут Тиман искусно «проигрывал». Несколько раз он готов был начать нужный разговор, но не решался. Кровь молоточками стучала в висках. Во рту пересохло. Вот сейчас, вот сейчас…
