настроение.
— Как маршрут? — спросил второго летчика.
— Выдерживаем, — ответил Беляк, сверяя карту с местностью.
— Как двигатели? — задал капитан привычный вопрос бортовому технику?
— В норме, хотя и с перегрузкой, — озабоченно ответил Чубков.
— Не подведут?
— Никак нет! — уверенно ответил бортовой техник. — Сам проверил работоспособность каждого агрегата.
Паршин удовлетворенно улыбнулся. Экипаж в рабочем настрое, на него можно положиться, он не подведет.
Сверху, в бездонной синеве неба ослепительно-оранжевым диском светило солнце. А внизу уже простирались сияющее белизной безмолвное пространство горных вершин, спины хребтов, изрезанные темнотой глубоких провалов и ущелий, которые жили своей тайной жизнью…
В воздухе Паршин привык думать только о полете. Так его научили старшие друзья — опытные пилоты. В небе мозги летчика должны быть свободными от посторонних мыслей, переживаний и рассуждений, а сам он — быть готовым принимать решения в любой ситуации.
Но сегодня капитан нарушал неписанное правило. Нет-нет, а все же мысленно он держал в руках газету и видел себя на фотографии, вспоминалось ему, как корреспондент снимал их во дворце губернатора, какой славной была выпивка и вкусной — закуска, особенно шашлык и плов. Паршин вспоминал добрые слова, сказанные о нем в репортаже, он их сразу запомнил: «Опытный летчик, возглавляет один из лучших экипажей части». Коротко и четко. Не каждый день такое услышишь, а тем более прочтешь в газете. Что ни говори, а приятно! Оценка его летной работы и боевых действий, хотя о них и ни слова. И еще капитан думал, что обязательно надо переслать газету с оказией и жене — пусть порадуется и погордится мужем! — и отцу с матерью, да и самому иметь хотя бы один экземпляр не лишне… Он улыбнулся: «На память о личном пребывании в Афганистане»…
В наушниках загудели голоса. Вертолеты подлетали к заданному району. Из эфира донеслись слова командира вертолета Ми-8, на борту которого были авиационные наводчики, он предупреждал майора Екимова, о том, что выходит на боевой курс:
— Вы заходите вслед за мной. Цель на земле укажу НАРами!
Паршин в свою очередь дал команду своему экипажу:
— Приготовиться!
А потом по внешнему переговорному устройству приказал ведомому капитану Кулешову:
— Приготовиться к атаке! Проверить и держать дистанцию!
Воздух в горах чистый, видимость великолепная, как говорят пилоты «миллион на миллион». Впереди поднимались толстые стены прямоугольной крепости, внутри которой стояли два больших двухэтажных дома с плоскими крышами и несколько малых построек. Крепость, построенная много веков назад, с бойницами и квадратными башнями, смотрелась грозно и устрашающе. Видимо, за свою долгую историю она выдержала не одну осаду, отразила не одно нашествие чужих войск, преградив им путь в долину свой каменной грудью…
Вокруг крепости в зелени садов прятался кишлак. Тесные улочки, низкие дома, огороженные дувалами. Видны квадраты ухоженных полей с тонкими светлым нитями оросительных арыков. Рядом с крепостью, внизу, у скалистых подножий, протекла река. С высоты она казалась голубой и местами бурлила на каменных отрогах белой пеной. Река вытекала из мрачного ущелья, стиснутого отвесными скалами, отчего оно было похоже на каменный коридор.
«Не больше ста метров ширина», — определил на глаз Паршин и подумал, что развернуться в ущелье не удастся, заходить на цель надо напрямую и, отстреляв, сразу набирать высоту. Как бы подтверждая его мысли, в наушниках послышался голос Екимова:
— Заходим на прямую! Работаем на предельно малой! Дистанция пятьсот метров!
Паршин знал, что уменьшение расчетной дистанции способно повлечь за собой крупные неприятности для ведомого, поскольку он может очутиться в зоне разлетающихся осколков от взорвавшейся бомбы, сброшенной ведущим вертолетом. И капитан еще раз приказал Кулешову, который шел следом:
— Выдерживай дистанцию!
— Есть, выдерживать дистанцию! — ответил Кулешов.
А далеко впереди вертолет Ми-8 уже снижался и заходил на боевой курс. В наушниках шлемофона зазвучала команда:
— Показываю цель!
«Восьмерка» чуть клюнула вниз и от нее, оставляя за собой дымный след, устремились вниз, к крепости, НАРы — неуправляемые ракеты. Они кучно, торопливыми дымными фонтанами, разрывались внутри крепости, пробивая дыры в стенах домов и в мощном крепостном ограждении.
— Цель вижу! — послышался в эфире голос майора Екимова. — Атакую!
Вертолеты, соблюдая дистанцию, начали снижаться и заходить на цель. На крепость, на кишлак полетели бомбы, к земле устремились ракеты. Вверх и во все стороны разлетались осколки, куски стен, обломки балок, дверей, окон, досок, большие и малые камни. Вся крепость была накрыта грязно-желтым облаком пыли.
На втором заходе Паршин почувствовал какую-то внутреннюю тревогу. Что-то было не так, как всегда… Чего-то не хватало… В напряженном рокоте лопастей, в грохоте разрывов он не уловил привычной дробной стрекотни крупнокалиберного пулемета. И Александр Беляк не вел привычного огня по наземным целям.
— Саня, ты живой? — запросил он своего штурмана.
— Живой, товарищ командир!
— А почему не стреляешь?
— Так чего зря палить? — ответил Беляк. — Внизу никого не видать!
И верно. Ни в крепости, окутанной дымом разрывов, ни вокруг нее, ни в кишлаке — никакого движения. Ни людей, ни животных. Пустота. Словно здесь никто и не жил…
Капитана внезапно обдало холодом тревожного чувства своей открытости и незащищенности. Боевой настрой улетучился, уступая место внезапно нахлынувшему осознанию бессмысленности и бесполезности старательно проделанной работы. Противник не разбит и не повержен… От понимания очевидного факта, что где-то в штабах притаились предатели, навалились усталость и внутренняя опустошенность. Пустота в крепости и безлюдье в кишлаке свидетельствовали о том, что душманы кем-то были заранее оповещены о предстоящем бомбовом ударе, и успели уйти в безопасное место.
«А сейчас, может быть, они сидят где-то поблизости в расщелинах гор, — подумал Паршин, — и наблюдают, как грозные „арбы шайтана“ грохочут в небе и тратят напрасно боевые припасы, бомбы и ракеты. Может быть, они сейчас еще и смеются над нами, над „тупыми и глупыми шурави“, над нашей грозной, но безопасной для них военной мощью. — Капитан грустно улыбнулся. — Хорошо еще, что не обстреливают…»
4
Сергей Паршин в свои тридцать лет был человеком уравновешенным и серьезным. Скупым на слова и проявление внешних эмоций. Каждую работу он привык делать основательно и доводить до конца. Не терпел пустых слов и обещаний, а тем более — «показухи», когда вместо кропотливой потной работы с конкретным конечным результатом, проявляют активность, дают обещания, которые не собираются выполнять, шумно пускают пыль в глаза начальству, показывают одну лишь видимость работы, и, конечно же, без всякого результата. Особенно не терпел Сергей подлости и обмана.
Приподнятое настроение, которое появилось утром, разом исчезло, уступая место усталости и какой- то неясной внутренней опустошенности. Смутно зарождалось горькое понимание никчемности и ненужности пребывания на этой, чужой его сердцу, афганской земле.
