Девушка быстрым движением сунула в руку Казаку концы покрывала, по-прежнему замотанного вокруг шеи охранника, пропала в тумане: наверху что-то продолжало шипеть.
— Черт… Не вижу ничего… — донеслось до него, и тут же: — Ага, вот он! Коля, ты где?
— Здесь, здесь! — подал он голос и вскоре уже сидел на корточках, сжимая в руке рукоятку пистолета. Он не разбирался в марках стрелкового оружия так хорошо, как Корсар, и не мог бы сказать, что за пушку он сейчас держит в руке. Но это оружие, оно работало — и этого было достаточно.
— Ну, что дальше? — спросила Наташа. Голос ее дрожал от возбуждения, и казалось, что она сейчас готова идти хоть к черту в зубы. «Ну, девчонка!» — подумал Казак и, чувствуя необходимость быть рассудительнее и спокойнее нее, нарочито бесстрастно ответил:
— Двери открой, чтобы эту дрянь вытянуло. Похоже, кондиционер продырявили.
Когда через несколько минут сквозняк действительно очистил помещение (жжение в глазах, правда, осталось), оказалось, что пуля угодила в воздухоохладитель, установленный под потолком. Что за газ в нем был, Казак не знал, но надеялся, что безвредный, — вряд ли опасное для здоровья вещество разрешили бы использовать в бытовом приборе. Но безопасное — не значит приятное. Кроме газа, в кондиционере оказалась еще какая-то мутно-коричневая жидкость, которая теперь капала вниз, собираясь лужицей на полу. Именно она и издавала резкий запах, и, чуть не наступив в лужицу, Казак в сердцах воскликнул:
— Что за дрисня… Ой, извини.
— Да ладно, — кротко ответила Наташа. — Оно похоже.
Кое-как отряхнувшись, Казак проверил остальные помещения поста: кроме главной комнаты, в которой теперь лежали двое, и туалета, где продолжал пребывать в счастливом забытьи третий охранник, здесь оказалась еще маленькая спальня с мягкой кроватью, что-то вроде комнаты отдыха — по крайней мере в ней стоял видеоблок, кресла, а на полу был разложен ковер, и наконец электрощитовая. Кроме распределительного щита, Казак обнаружил там еще один коммутационный блок, маленький и аккуратный, затейливо перемигивающийся красными и зелеными светодиодами.
Решив, что эта штука отвечает за связь, Казак решил было тут же разбить ее, но вовремя спохватился: мало ли, вдруг сигнализация так устроена, что потеря сигнала сразу же вызовет тревогу?
«К тому же, — сообразил он, — мы ведь можем использовать ее в своих интересах!» — и с этой мыслью он вернулся обратно к Наташе.
Девушка сидела, наставив пистолет на охранника, того самого, которого чуть не задушила покрывалом. Связанный по рукам и ногам, он лежал почти неподвижно, но через разбитые губы выплевывал все новые и новые порции слов. На вопрос, о чем идет речь, Наташа пожала плечами.
— Да так, ничего интересного… — но не удержалась и добавила с возмущением: — А еще говорят, что русская матерщина — самая изощренная в мире!
— Мне его заткнуть? — галантно спросил Казак.
— Да нет, ничего. Мне даже полезно, все-таки я приехала на языковую практику…
— Ну-ну… — покачал головой Казак, усмехнулся и сразу же посерьезнел: — Тогда, в порядке практики, спроси у него, как работает система сигнализации
Ответом была новая порция, как понял Казак, еще более яростной ругани.
— Ну и? — для порядка поинтересовался он и тут же сообразил, что заставлять Наташу повторять все это по-русски не стоит. — Ладно, не надо, я и так понял. Клиент нервничает. Тогда скажи ему… Скажи ему, что если он не расколется, то я его сейчас убью.
Видимо, несмотря на максимально кровожадную улыбку на лице, сказано это было без должного выражения, и «клиент» продолжал горячится. Казак задумался, потом сообразил:
— М-м-м… Наташ, извини, но тебе придется сказать ему… Скажи ему так: вот видишь инструмент? — он начал покачивать перед носом араба лопаткой, так, чтобы по остро наточенным граням побежали искорки. Налитые кровью глаза охранника задвигались в такт. «Ага, заинтересовался…» — И Казак негромко продолжил:
— Так вот, скажи ему дальше: вот этим самым инструментом я сейчас буду рубить ему яйца. По одному, то есть даже по половинке. А убивать, наоборот, не буду.
Девушка перевела, а потом глянула на него, и уголки ее губ брезгливо опустились вниз:
— А ты действительно сделаешь это? — спросила она, как будто не сразу поняла смысл этих слов.
— Не знаю, — признался Казак. — Наверное, придется…
Представив, как будет выполнять свое намерение, он скривился едва ли не сильнее Наташи — и именно отвращение на его лице заставило охранника поверить и испугаться. Если бы этот гяур грозно размахивал своим странным оружием и продолжал корчить пугающие рожи, то это говорило бы только о том, что он и сам не верит в свои угрозы. Но когда врагу самому противно то, что он собирается сделать…
Оказалось, что многого охранник не знал, да и не мог знать Немногим больше мог бы помочь дежурный, в чьи обязанности входил опрос и регистрация приезжающих, а в редких случаях и их отправление назад несолоно хлебавши — случайные люди здесь почти не появлялись, а неслучайные уже имели все полагающиеся пропуска. Однако глаза дежурного продолжали оставаться закатившимися, и попытки привести его в себя не увенчались успехом. Может быть, дело было в том, что Казак для страховки притянул у него друг к другу и здоровую, и сломанную руку, и боль в поврежденной руке не давала вернуться сознанию, однако развязывать его он не стал.
Пришлось удовольствоваться малым. Внимательно выслушав перевод Наташи, Казак нажал несколько кнопок на пульте и убедился, что тревоги нет — по крайней мере сообщения об этом на пост въездного контроля не поступили. Затем, задав еще несколько вопросов, он попробовал узнать что-нибудь про Хомяка: через восьмибуквенный пароль вошел в информационную систему, вызвал бланк запроса… и, забывшись, громко обозвал себя чудаком с другой буквы. Наташа заметила, кивнув на лежащего:
— У него красивее получалось. Чего ругаешься?
— Да я… Я же так и не спросил у Андрея, как Хомяка по-настоящему зовут! Хрен мне теперь эта железяка ответ даст!
Наташа пожала плечами, заметив:
— А кто тебе сказал, что он тут под своим именем будет значиться?
Казак промолчал: об этом он как-то и не подумал, и вновь, правда уже про себя, припомнил пару ласковых выражений.
Наверное, Казак не был бы так зол, если бы знал, что любой запрос относительно большинства пациентов клиники доктора Зуфира с использованием их реальных имени и фамилии автоматически отмечался информационной системой как попытка получить конфиденциальные сведения. Тем более когда этот запрос касался пациентов с особым режимом пребывания, сообщение о таком запросе сразу поступало в службу безопасности на предмет тщательного расследования: кто, откуда и почему начал задавать подобные вопросы. Казак и не думал о том, какую тревогу мог бы поднять, и совершенно искренне был огорчен своим промахом.
— Наташа, — позвал он, — ты в компьютерах разбираешься? Ну, модемы всякие, сети?
— Нет, только печатать умею, — призналась она.
— Вот ведь незадача… Были б мы в кино, сейчас бы обязательно какой-нибудь очкарик под руками оказался. Все бы узнал и все отключил!
Казак раздосадованно махнул рукой и отвернулся от терминала.
— Ладно. Давай думать логически: Хомяк жив и в сознании, а про него говорят, что он без сознания. Значит, его должны скрывать. Так? Того, кого скрывают, должны хорошо охранять. Значит, искать Хомяка надо там, где сильнее всего охрана. Наверно, так… Наташа, давай работать. Пусть этот красавец расскажет тебе, где в госпитале охрана сильнее всего!
— А вдруг сильнее всего охраняют что-то другое? Например, сейф с деньгами?
— Значит, разбогатеем! — отрезал Казак. — У тебя есть другие идеи?
— Нет, — согласилась девушка и принялась за допрос. Обменявшись с пленным десятком фраз, она сообщила: — Он почти ничего не знает, там свое подразделение дежурит. Ему кажется, что самый строгий режим на шестом, седьмом и восьмом этажах.
— Да… небогато, — заключил Казак, задав еще несколько вопросов и выяснив, что пленный больше
