Григорий Свирский
РЯЖЕНЫЕ. СКАЗАНИЕ О ВОЖДЯХ
Глава 1
Заговор
Большой кооперативный дом Большого театра СССР был взбудоражен новостью необычной:
— Марийка, дочь бывшей балерины Ксении Ивановны, выходит замуж за еврея, который еще в тюрьме…
Марийка! Нежный учтивый подросток, умничка, книжки домой приносит на непонятном, сказала, турецком языке, любимица всех бабушек, начинавших, наверное, еще в императорском балете! Почти у каждой были на красавицу Марийку свои матримониальные планы… И вот те раз!..
Старушки ловили Ксению Ивановну у входа, спрашивали обескураженно-деловито:
— Что за еврей? Не из семьи Мессереров?.. Нет? При большом кармане еврей?.. Гол как сокол? О-ох!
Ксения Ивановна взирала на соседок невидящими, покрасневшими от слез глазами, иногда показывала листочек, принесенный каким-то бедолагой, только что выпущенным из лагеря.
«Марийка. Я на Лубянке. Завтра в два часа буду дома…
— А моя дуреха прогарцевала по всем комнатам, объявила, на радость матери: «Все! Завтра моя девичья жизнь кончится…»
— Это тот Юра, которому она в тюрьму книги отправляла? — догадывались самые осведомленные и вздыхали печально: ну и женишок… О чем тут еще говорить?!
Марийка — девчонка с характером, к ней не совались. Жалели мать…
К началу второго дня, когда Марийка, едва поднявшись, снова загарцевала по квартире, отмахиваясь от матери обеими руками, Ксения Ивановна сменила тактику. Сказала дочери, что ее с разлюбезным Юрой сразу не распишут. Из тюрьмы же человек, может, ему в Москве и жить нельзя…
— Хочешь помочь своему, посоветуйся с дядей Лешей. Он власть…
Дядя Леша, отец лучшей подруги, примы-балерины «Березки», был начальником отделения милиции. Где-то на краю Москвы, в районе больших заводов. «Лучшая подруга» ему все объяснила, и даже спросила по-родственному, нельзя ли этого опасного зека в столице не прописать, и вообще, куда-нибудь подальше…
Ксения Ивановна шмыгнула распухшим от слез носом.
— Дядя Леша обещал помочь…
Ксения Ивановна долго заводила свой обшарпанный «Запорожец». Наконец, отправились.
Дядя Леша, пожилой, крупнотелый мужичина с погонами майора встретил весело:
— Эх, где мои семнадцать лет! На такой крале и я бы женился… А ты посиди тут, в дежурке, — бросил Ксении Ивановне. — С глазу на глаз разговор… оно вернее…
Майор дядя Леша попросил дежурного лейтенанта его не беспокоить. И, пропустив Марийку в кабинет, плотно закрыл за собой дверь со стеклянной табличкой «Начальник 72-го отделения милиции города Москвы».
К просьбе своих домашних он отнесся не формально. Кинув на стол фуражку с красным околышем, задумался, как сподручнее приступить к столь «тонкому» делу. Поначалу все же поинтересовался:
— Так за что отсидел твой суженый-ряженый?
— Из-за меня! — в голосе девчушки звучали слезы. — Юра дал мне на сутки заграничный «Архипелаг Гулаг», а я, дурочка, не утерпела, раскрыла книгу в вагоне метро…
— Та-ак, по 70-ой статье загремел. 70-ю отменили… Тебя как… Марийка зовут?.. Ты где с ним, значица, познакомилась, со своим суженым-ряженым?
— В военном госпитале. Мы подарки из школы приносили. Героям Афгана. А один паренек, глаза жгут, как угли с огня, говорит: «Мы, девочка, не герои. Мы тупые пеньки. Полезли куда нас не просили…» Ох, необычный парень, вижу. Откровенный. Как на войне боялся рассказывает… с нервным смешком. Интересно. Зачастила к нему…
Майор дядя Леша крякнул. — Бабы ушами влюбляются, известно. А потом слезы… — И стал по доброму настораживать девчушку, чтоб не вляпалась…
Марийка заскучала.
А у дяди Леши голос потеплел, стал почти отцовским. Из Афгана еврей. Свой. Может, напрасно бабы подняли тревогу?
— … Пропишем твоего героя. Тут беспокоиться нечего.
Перенес свой стул по другую сторону стола, сел рядом с просительницей, чего не делал никогда, начал тихо, по домашнему:
— …Тутошнего начальника паспортного стола погнали, значица, месяц назад из МВД. За взятку, понимаешь, национальность молодым определял не по метрике, а какую просили… От хорошей жизни, Марийка, разве ж свою нацию меняют? Доходит до тебя иль еще нет?..
— Времена переменились! — воскликнула Марийка протестующе. — Такого позора в России больше не будет…
— Времена переменились, девочка, да люди, понимаешь, не меняются…
За стеной вскрикнули дико, болезненно, заматерились:
— Ты что руки заламываешь, фараон проклятый!..
Марийка вздрогнула, оглянулась. Дядя Леша успокоил:
— Не обращай внимания, девочка! У нас тут не Большой театр. Сегодня получка. Заводских невпроворот… Жених твой, небось, не пьет?.. Ну да, за другое его скрутили. За дурацкую книгу… А тут… Россия-матушка. Себя забыла.
— Так уехать отсюда, коль себя забыла…
Дядя Леша медленно поднялся с заскрипевшего стула.
— То-есть как это? Страна не ботинки, жмут — скинул, надел растоптанные…
— Рыба, дядя Леша, ищет где глубже, а человек…
— Не слыхала, голуба, там хорошо где нас нет?.. Так что, значица, скажу тебе напрямик… Пойдут года хлебные, будешь у своего еврея как сыр в масле кататься. А начнутся, не дай бог! голодные… твой еврей на крючке… поверь моему опыту… загремишь с ним как миленькая…
— За какую такую вину?
— Бьют не за вину, девочка. А чтоб на ком зло сорвать. Тебя, как русскую, может, оставят, если на развод подашь…
— От Юры никуда не уйду!
— Ну, это, Марийка, детский разговор. Россия страна суровая. Поставят вопрос значица как всегда… круто: родина или семья?
— Семья! — зло воскликнула Марийка.
Майор дядя Леша хлопнул себя по колену кулаком, вскочил на ноги.
— Ну, и поколеньице вырастили… — Подвел Марийку к дверям, показал Ксении Ивановне жестом, мол, извини, не образумилась твоя доченька…
Когда на другой день Юрия Аксельрода выпустили, у подъезда его ждали несколько бывших однокурсников, оказавшихся к тому времени в Москве. В руках бутылки, бумажные пакеты, остро пахнувшие колбаской. Среди них, тощий, сухощавый, выше всех на голову, знакомится с институтскими, представляясь: «Ковалев Сергей Адамович! Вы друзья Юры по институту, а я по мордовскому лагерю…»
Встреча была шумной, с букетиками ромашек, гвоздичек.
