обращаться, как с живым существом». Не успела бабушка Фрося завершить своих увещеваний, как Игорек, а вслед за ним и соседская девочка, упали в своих нарядных белых одеждах на землю и поползли под машину, громко приветствуя тварь Божью:

— А гуд шабес, киска! А гуд шабес!

Сперва веселились очевидцы-школяры, на другой день — половина сослуживцев-экскурсоводов, поздравлявшая Юрия Аксельрода со столь почтительным сынком; позднее бабушка стала замечать, что все вокруг здороваются с ней не так как прежде, а как добрые знакомые — улыбчиво. А иные останавливаются, спрашивают о здоровье Игорька и новорожденных.

Все мамы иерусалимского Старого Города многодетны, и в арабской, и в православной части у каждой — выводок. Даже в горделивой «американо-еврейской колонии» меньше пяти детишек — редкость. А бабушек — ни у кого… Мамы приглядывались к старой «гойке», передавая друг другу: то она подскочит к соседской девочке, упавшей на улице, утешает, гладя ее ушибленную ручку: «Больно? Больно? Пташка, сейчас пройдет…» На другой день мама девочки звонила Юре: «What is it bolno?».. «And what is it ptashka?»

То вдруг бабушка кинется в уборную с влажной салфеточкой в руках подтирать попку трехлетнему гостю, соседу-новоселу из Южной Африки. «Баба Ф-Фро! — кричит тот на своем фыркающем английском. — No! No! Give me some privасу!»

Никого из взрослых дома не было; когда появился доктор-американец, знавший немного русский, бабушка спросила у него, что это такое «прАйвеси»? Американец обомлел: русские не знают, что такое privacy? Как ни объяснял-растолковывал, старуха к его словам с полным доверием не отнеслась…

Истории про гойку Фросю, самоотверженно любившую детишек, множились. В большинстве своем они были добрые, веселые, и не раз американки, спешившие на рынок или по другим делам, доверяли ей своих детей.

— Тесновато у нас. Сидим друг у друга на головах, — вздыхала бабка, но никому не отказывала.

В доме начинался неслыханный кавардак. «Бабуля стала палочкой-выручалочкой», смеялся Юра. Смеялся с каждым днем все более грустно: детский гомон мешал работать. Бабушка его утешала:

— Слыхал ведь новость: продали наши квартиры. Скоро придут гроши будет дом, выделишь себе бо- ольшой кабунет.

Юра радостно кивал, но, пожалуй, больше горевал, чем радовался. Нахлынуло чувство — это не отцовскую квартиру продали. Всю его прошлую жизнь точно отрезали бритвой. Даже в уголовном лагере не было у него столь болезненного ощущения потери: надеялся вот-вот вернуться.

Как же не хотелось ему продавать отеческий дом, но куда денешься! Юра то и дело возвращался к этим мыслям…

Когда прощался перед отлетом в Израиль, прощался не со своим прошлым, некогда было с ним прощаться, а с плачущей Марийкой и Игорьком. А теперь схватило его за горло это прошлое. Отец за «кульманом», подмосковная «шарашка» из красного кирпича с решетками на окнах; отца кинули туда вслед за Туполевым; на сколько лет она сократила отцу жизнь?

Веселые застольные рассказы инженеров о новых книгах Воениздата с таинственными грифами «секретно» и «для служебного пользования».

— … В том бою не японцы побежали, — хохотали гости, летчики бывшей «истребиловки», — а мы дай Бог ноги… Непонятно, зачем врут?!

В доме всегда и все было необычным. Уникальные макеты первых пассажирских «ТУ…» Солнечные картины Рериха, которые Марийке не разрешили вывезти… Застольные откровения гостей… Да что там откровения?! Сам календарный отсчет времени в семействе Аксельродов был иной, чем всюду. Отец или его гости роняли, как нечто само собой разумеющееся: «Это были времена «Эр-пятых» или «Чаек». Или «ТБ- третьих»… Даже маме это было известно; не раз, после смерти отца, раскинет на столе, как карты, пожелтелые семейные фото, рассказывает: «это Р-5 ый» — перкалевый отцовский бомбовоз конца двадцатых, начала тридцатых, видишь, Юра, отца это так расстраивало, уродливое железное подбрюшье торчащего радиатора… Верткие «Чайки», отличившиеся на озере Хасан — это уж 39 год, предвоенный. А этот гофрированный летающий комод назывался «ТБ-3» или, в просторечии летчиков, «братская могила», а это уже сороковой, финская авантюра…»

… «Комод» особенно памятен городу Хельсинки, — как-то заметила она, добавив и вовсе им неслыханное: … — Разве в «Правде» можно было прочитать, отчего почтовые открытки с одной и той же фотографией — разрушенная церковь в Хельсинки и убитые советской бомбой старухи-богомолки — находили у каждой «кукушки» — финского снайпера, живым в плен не сдававшегося…

Несомненно, он, Юрий Аксельрод, стал бы серьезным историком военной авиации СССР, если бы после лагеря его не увлекла история куда более древняя — еврейская…

Историю Израиля после 1948 года знал по дням, порой по часам, но убийства детишек на дорогах страны представить себе все же не мог…

Как-то Марийка убежала в свою больничку «Мисгав Ладах», на лекцию для молодых матерей. Юра остался на целый вечер один. Дети спали. Подошел к деревянной кроватке Авраама — Осеньки, о котором Марийка говорила, что он копия отца. В самом деле, похож. Губаст, щекаст. Скулы и глаза вразлет, не вполне библейские. Жизнерадостен. Розовые ножки кренделем. Улыбается, причмокивает даже во сне. Молодец!.. Присел возле кроватки, задумался: а какая жизнь ждет его?.. Или Игорька? Какую семейную историю оставит им в наследство — для гордости, радости? Какую жизнь? Когда отца уже не будет… — И вдруг точно молнией ударило: — Какая жизнь их ждет?!. О чем ты?!.

Снова как наяву возникла нежная девчушка в белом платьице из поселения. Она торопилась на выпускной школьный бал… с автоматом «Узи» на плече. Увы! Увы! Не спас ее «Узи», когда обстреляли из автомата их школьный автобус… Что может быть противоестественней такой судьбы?!

Но другой же у наших детей не будет. Не будет! Шамир был предельно откровенным… Жить — по Шамиру, отвоевывать Западный берег Иордана. Холм за холмом. Год за годом… Но путь Шамира бессмысленен — левые («Шалом Ахшав» «Мир немедленно») не дадут ему победить, арабам не привыкать вырезать, взрывать и правых и левых… По сути, это та же самая неуслышанная, непонятая им ранее… дудочка Крысолова? Зовет к новому психозу, к нескончаемой беде. И он, стреляный воробей, аплодировал Крысолову с его дудочкой?!

— … Отца бомба с «Юнкерса» достала под Москвой. Откопали полуживым. Туполев отыскал его уже в госпитале.

Я схватил свою пулю у Кандагара… Случайно «духи» не прирезали, как порося. Окликал кто-то: «Шурави, вИходи! Шурави, вИходи!» Притаился, едва не истек кровью… Когда свои отбили, погрузили в вертолет, рот был полон земли, говорить не мог…

И мои дети тем же путем? Это какой-то ужас! Чтоб снова рот в земле… Так оно и идет: «Когда страна быть прикажет героем…» Сколько крови прольет, горя накличет шамировская дудка? И моих пискунов — ему… На закланье?! С ума сойти!.. Их, малюток, спросили?.. Игорька, Авраама, Ахаву беляночку? Глупый вопрос. Детишки еще будут играть в песочек, ходить в первый класс, на что-то надеяться, мечтать, любить, а Крысолов уже сейчас планирует вымести из детских голов все мечты, как горячим хамсином. Его люди подсчитывают процент «геройских потерь…» Сами отвоевали в пяти войнах, половина увечные, калеки, а уж планируют шестую-десятую. Никогда, нигде не предупреждают детишек. Подойдет год призыва, и под ружье.

Все-все здесь, как в России… Мать говорила, от их класса остались в живых три человека… А резня до войны?! Отцовская «шарашка»… А «гром победы раздавайся»… вплоть до Кореи и Африки. Где не разбросало русские кости?.. Россию от державного психоза вряд ли излечишь. Но — Эрец Исраэль?! Зачем это ему? Времена изменились. Кто полезет на атомный Израиль? Себе дороже. Так почему жизнь детишек не сделать в политике основой? Стратегией страны?.. Вроде бы, с холмами разобрались. Достаточно… Отчего, скажем, не возвести вокруг Эрец Исраэль «поющий забор», как на советских границах? Сплошной, высотой в четыре метра… Там он немыслимой длины, в десять тысяч километров, все на свете опутано… Ограда была со смыслом, вывороченным на изнанку, как и все в Союзе. Чтоб свои граждане не убегали. Со сколькими дурачками, мечтавшими перескочить «поющий забор» и уйти «на свободу», сидел в Мордовии?

Израиль — страна крошечная. Электроника во благо. Почему до сих пор, скажем, на границе с Иорданией низенький почти «коровий забор»? Другого, говорят, и не было. Полагаются на минные поля, что

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату