Инженер первого класса Александр Загривенко несколько секунд невидящим взглядом смотрел на экран. Все его силы в эти несколько секунд тратились на борьбу с дикой, скручивающей в звериный вой, вспышкой сострадания. Справившись, он наклонился ближе к камере и тихо прохрипел, глядя ей за плечо:
– Здравствуй, Ань.
Её лицо застыло от удивления.
– Меня Саша зовут. Я тут старший. Знаешь, я летел долбануть по Земле напоследок, а потом сдохнуть. А сейчас увидел тебя – впервые по связи, а не на голо, и умирать расхотелось… даже вместе с тобой, и тем более с тобой, но по разные стороны. Потому что когда-то… ещё тогда, когда война ещё не стала привычкой и нужен был какой-то смысл, я, да и многие мужики из тех, кто тут, на бортах, воевали потому, что на этой стороне была ты.
Он сделал паузу и посмотрел на её лицо. Каменная маска на её лице начала плыть под напором бьющих изнутри чувств. Он заглянул ей в глаза и еле слышно прохрипел, вложив в голос всю надежду, которую смог в себе наскрести:
– Может, вместе мы придумаем, как выкрутиться?
Её лицо дрогнуло. Губы скривились. Она быстро кивнула и перевела взгляд в сторону и взметнула скрещенные руки.
Оператор «Дикого Сада» на секунду задержалась с отключением связи, и полторы тысячи мужчин вздрогнули, увидев, как затянутая в пластик рука неумелым движением смахивает слезу.
Увидеть, как стальная пластина воли, с которой вмиг соскользнул груз, распрямилась звенящим хохотом, им не довелось. Об этом им рассказали сорок человек боевой вахты «Дикого Сада», которые, оцепенев, смотрели на то, как их командир катается по полу и из неё со слезами и хохотом выходит война.
Записки капитана
«„Сад', как я и предполагал, готов был потеряться, но не вернуться, и проблема была только в том, что круиз-двигатель на нём не был предусмотрен вообще. „Русь' с ролью буксира справилась.
Так что после состыковки нам должно было стать легче. Но, поскольку стало легче, то, в соответствии с законом четырёх компонент[86] стало значительно сложнее. Криогенных капсул у нас не было, и было очевидно, что до финиша кораблей Конфедерации долетят наши потомки. И, как следствие, всем была ясна необходимость обзаводиться семьями. С другой стороны, личный состав эскадры „Русь', 3314 мужчин и 4612 женщин, состоял из истрёпанных войной ветеранов, которые выжили только потому, что озлобились и ожесточились до крайней степени. И, кроме того, я предполагал, что шлюз в первые часы станет границей между анархией русского инженерного соединения и жесточайшей дисциплиной огромного носителя, который только за счёт этой дисциплины смог сражаться на два фронта – физически с Конфедерацией и морально – с самцами из Коалиции, которым факт существования „Дикого Сада' регулярно давил на мужское эго. Особенно когда очередная группа пилотесс добиралась до шлюза „Дикого Сада'. Зачастую – дезертировав из „набора в части вспомогательного обеспечения'. Иногда – отстреливаясь от погони из трофейного бортового или личного вооружения, – в зависимости от способа попадания на борт.
О моих «пьяных гоблинах» я не думал, потому что это была просто трудная проблема. О том, что такое женщина, большинство наших за последние месяцы просто забыли – наравне с такими вещами, как регулярное питание и сон, бритьё и глаженая одежда. Космиковский рефлекс «смывать запахи» у нас, конечно остался. Но и только.
Не знаю, сколько человек из наших осознавали, что им предстоит вспомнить, что такое женщина, – пройдя через внезапно возродившиеся рефлексы самца к самке. Причём, пройдя через них самостоятельно, потому что экипаж „Сада' мог среагировать на эти рефлексы демонстрацией зубов, когтей и бластеров. И ограничиться демонстрацией только в лучшем случае.
До общего ужина я совершенно не предполагал, с какой стороны браться за решение этой проблемы. С техническими моментами мы справились „на раз'. Эсминцы засадили в грузовые доки „Сада', состыковали корабли главными шлюзами, „Тройной Ноль' пристыковали к кормовому шлюзу, за три часа протянули кабели, обсчитали конструкцию и стартовали куда глаза глядят. С психологическими мы справлялись с трудом…
Эсминцы в доки „Сада' сажали его абордажные команды. Пришлось издавать временный приказ о запрете перехода на „Сад'. Одновременно с приказом Анны по батальону палубной охраны о запрете огня на поражение по нарушителям периметра, кроме непосредственной опасности жизни.
Бортинженер „Сада' наших потрясла. С двигателями быстрого хода и обсчётом параметров ей явно приходилось сталкиваться только теоретически. Но – медики „Сада' до сих пор молчат, какой ценой – она за полчаса разобралась в расчётах нестандартной конструкции корпуса, которые спейс-энергетики накидали „на коленке'. По крайней мере, разобралась достаточно, чтобы вычленить обе ошибки, которые ей подложили. Нам повезло, что Киянкин просчитал ситуацию и закрытый на пароль пакет с описанием ошибок был направлен полковнику Ли одновременно с расчётами, а не в ответ на встречные претензии, как обычно при проверке компетенции того, кто пытался проверить наши расчёты. В пакет они, правда, заглянули только после того, как Анна, перед отдачей приказа о взятии нас на абордаж и устранении от управления «пьяных тупиц», решила всё-таки со мной переговорить…
В общем, до первого ужина я совершенно не представлял, как мы уладим столкновение матёрого инженерно-мужского разгильдяйства с закоренелой феминистской паранойей».
Реконструкция. 740 лет назад
Инженер второго класса главный кок «Руси» Ли Вай затаил дыхание. Три гостьи, усевшись за стол, заинтересованно осмотрели салатницы и вазы с фруктами.
Церемонию встречи в шлюзе транслировали по сети, и Вай знал, что маленькую обманчиво хрупкую китаянку в парадной форме подполковника пехоты, севшую слева от адмирала, звали Сю Лей. И её мнение о столе, который он сотворил из неприкосновенных запасов, Вая волновало больше, чем мнение адмирала и тем более мнение плотно сколоченной брюнетки капитана первого ранга Василисы Блюмберг.
Адмирал, закончив осмотр стола, обменялась быстрыми взглядами с соседками и, скорее, мысленно, чем глазами бросила взгляд за спину, где застыло отделение почётного караула в полной штурмовой экипировке.
Потом адмирал пристально окинула взглядом Загривенко, инженера второго класса Киянкина, завершавшего вскрытие шампанского, и выпрямившегося и натянутого, как трос под Сицилиической нагрузкой, командира «Тройного Ноля» кап-два Сергея Топова.
