Возможно, в ряде случаев они восходят к утраченным сказкам о животных. Любопытно было бы попробовать сочинить сами сказки под эти названия.
А ты по-прежнему придумываешь названия для встреченных неизвестных цветов? Если да, то помни: древние названия не всегда описательны, но очень часто загадочны! Мне лучше всего удались (на эльфийском языке, на диалекте номов)
094 К Кристоферу Толкину 28 декабря 1944 (FS 71)
Дорогой мой!
Тебе вовсе незачем себя упрекать! Писем от тебя приходит множество, иоч. быстро….. Я очень рад, что третья порция «Кольца» уже прибыла — и тебе понравилась; хотя, кажется, еще больше усилила твою тоску по дому. Вот вам разница между литературой и реальностью: любой, оказавшись на лестнице Кирит Унгола на самом деле, немедленно захотел бы перенестись в любой другой уголок мира, кроме пресловутого Мордора. Но если лит. нас хоть чему-нибудь учит, так вот чему: есть в нас некая извечная составляющая, свободная от забот и страха, которая в силах глядеть на те явления, что в «жизни» мы благодушно называем злом (нет, не то, что мы их недооцениваем, просто нашего душевного равновесия они не нарушают). Не в точности так же, но сходным образом мы, вне всякого сомнения, окинем взглядом нашу собственную историю, когда ее узнаем (а заодно узнаем и Всю Историю куда полнее и подробнее). Боюсь, следующие две главы придут нескоро (примерно в середине января), о чем весьма жалею: и дело не только в том, что они оч. увлекательные и волнующие (сдается мне), но еще в уста Сэма вложены небезынтересные замечания о соотнош. историй и «приключений» как таковых. Но я почитаю за триумф то, что эти две главы, которые казались мне не такими удачными, как остальные в Четвертой Книге, заставили тебя позабыть о шуме в комнате отдыха экипажей!….
Погода для меня — одно из главных событий Рождества. Ударил мороз, лег густой туман, так что у нас тут роскошная изморозь: на моей памяти в Оксфорде такое бывало лишь однажды (кажется, еще в том доме[193]), и лишь дважды — за всю мою жизнь. Одно из красивейших чудес Северной Природы. Мы проснулись (довольно поздно) в день Св. Стефана и обнаружили, что все окна сделались матовыми и украсились морозными узорами, а снаружи смутно угадывается безмолвный, одетый в дымку мир, белый-белый, искрящийся драгоценными кристаллами инея; каждая паутинка — обрывок кружева, и даже старый навес для кур превратился в разубранный бриллиантами шатер. Я провел день (покончив с домашними делами, стало быть, где-то начиная с 11:30, потому что встал поздно) на свежем воздухе, хорошенько закутавшись во всякое старье: вырубил сухую ежевику и развел костер; дым неподвижной, неколебимой колонной поднимался вертикально вверх, прямо к затянутому туманом своду…..
Вчера иней лег еще плотнее, еще сказочнее. Когда проглянуло солнце (около 11), стало так красиво, что просто дух захватывало: деревья точно застывшие фонтаны белых, ветвящихся струй на фоне золотого зарева и бледной прозрачной голубизны высоко над головой. И все это не тает. Около 11 часов туман развеялся, и круглая луна с высоты затопила пейзаж мертвенно-белым светом: просто-таки видение иного мира или иного времени. Ветер совсем стих; я стоял в саду без шляпы и пальто и даже не Дрожал, хотя температура наверняка была изрядно минусовая…..
Мистер Иден на днях выразил в палате[194] огорчение по поводу событий в Греции, «на родине демократии». Он что, невежда или лицемер? ????????i? в греческом языке термин нисколько не лестный и означал приблизительно «власть черни»; мистер Иден и не подумал отметить, что греческие философы — а Греция куда в большей степени родина философии, — демократию отнюдь не одобряли. А великие греческие города-государства, особ. Афины в зените могущества и в пору расцвета искусств, представляли собою скорее диктатуры, если не военные монархии, как в случае Спарты! А современная Греция имеет столь же мало отношения к древней Элладе, как, скажем, мы — к Британии до Юлия Агриколы{112}…..
095 Из письма к Кристоферу Толкину 18 января 1945 (FS 76)
Читал до 11:50, пролистывая такие насыщенные и для меня просто захватывающие страницы «Англосаксонской Англии» Стентона. Вот период, заполненный по большей части самыми что ни на есть интригующими Вопросительными Знаками. Чего бы я не отдал за машину времени! Но, разумеется, при моем-то складе ума (столь отличном от стентоновского) привлекают меня и западают в память главным образом расовые и лингвистические подробности. И однако ж надеюсь, что в один прекрасный день ты сможешь (если захочешь) углубиться в эту интригующую повесть о происхождении нашего необычного народа. В частности, нас. Ибо, если не считать Толкинов (а этот род, надо думать, давным-давно истощился), ты — мерсиец или уичиец (житель Уичвуда, стало быть) по обеим линиям.
096 К Кристоферу Толкину 30 января 1945 (FS 78)
Дорогой мой Крис!
….Мелкий бесенок из племени Гада{113}, специально приставленный препятствовать нашим с К. С. Л. встречам, нынче утром устроил особый аттракцион: на кухне кран протек, а раковина возьми и засорись! Устранял неполадки едва ли не до 11 утра. Но до Модлина все ж таки добрался. Подрожав немного над двумя унылыми вязовыми поленьями (вяз упрямо отказывается гореть!), мы решили устремиться к теплу и пиву «Митры»; обрели и то, и другое (пабы знают свое дело куда лучше университетских казначеев: честное слово, эти господа в Королевских ВВС и в должности киви{114} не удержались бы!) Денек выдался весьма событийный. Отдых мой грубо нарушил деловой телефонный звонок, из которого я, к слову сказать, узнал, что в субботу скончался профессор Г. С. Уайлд[195]. Господь упокой его душу. Но мне в наследство он оставил целый ворох земных неприятностей. Во-первых, мне предстоит решать что-то насчет преемника. Пять лет назад я бы задумался, как бы заполучить должность мертоновского профессора самому: в ту пору я спал и видел, чтобы нам с К. С. Л. обоим пробиться в мертоновские профессора[196]. Славно было бы оказаться в одном и том же колледже; а для меня это означало бы попасть наконец в настоящий колледж и отрясти с ног своих прах жалкого Пембрука. Но, наверное, все-таки нет — даже если шанс и выпадет… Но продолжим. К ужину барометр упал, а темпер. поднялась; и разыгралась великая снежная буря с ветром (от 3 до ЮЗ). Еще до полуночи к дверям намело высокие сугробы, вот только снизу они подтаивали; и хотя так оно все продолжалось с перерывами всю ночь, снег лежал глубиной никак не больше полуфута, лишь в отдельных местах заносы высились по колено. И все равно уголь, и кокс, и куры исчезли; так что утром пришлось попотеть, выкапывая это все из-под снега, прежде чем идти на лекцию. Явился с опозданием (езда с элементами акробатики, просто ужас какой-то!), вырядившись под стать «скегнесскому» рыбаку[197]; мои извинения (дескать, с опозданием взошел на кафедру (Тейлоровского института{115}), потому что сардинок ловил были приняты весьма благосклонно, куда благосклоннее, чем последующие рассуждения об Оффе Англском{116} или об исходе народа Израильского из Египта к Красному морю. На последующее заседание в «Птичке и М.» (слава небесам, в портвейне рыб не попадалось!) Г. Л. (иначе Честный Хамфри) явился, снаряженный альпинистом. Когда же его спросили, отчего он вдруг расстался с формой, он ответствовал: «В швейцарском флоте я не состою. А британский флот под снегом не плавает». Увы, скоро его переводят в Ливерпуль. Неописуемая смесь льда и слякоти. Трижды падал; и, уж разумеется, эти милейшие люди, водители «личных автомобилей», и в канаву меня спихивали, и грязной жижей окатывали. Почти до 3:30 разгребал снег и прочищал трубы, а потом уселся за твои чудесные письма. Пришли они за завтраком; вот только с тех пор у меня и минутки свободной не было на них глянуть. Впрочем, они произвели эффект одним своим прибытием, как ты можешь судить по моей игривости на кафедре и по замечанию К. С. Л. в «П. и М.»: «Да что с ним такое нынче утром, уж больно заносится!»….
Касательно Эдема. Полагаю, большинство христиан, за исключением разве что совсем простодушных и необразованных, или иным образом защищенных, затолкали «Книгу Бытия» в чулан сознания, как вышедшую из моды мебель, — так затормошили и затеребили их несколько поколений самозванцев-ученых. Ну, сами понимаете, как-то неловко держать в доме всякое старье, когда молодые, блестящие умники в гости заглядывают: я, конечно же, имею в виду даже
