шуточная волшебная сказка в подобном же жанре, «Король Зеленой Дюжины», уже наполовину написана; если вы одобрите «Фермера Джайлса», так закончить ее нетрудно.
Что до произведений более крупных. Разумеется, на самом-то деле я мечтаю лишь об одном — опубликовать «Сильмариллион»{122}: если помните, ваш рецензент усмотрел-таки в нем некоторую красоту, но «кельтского» характера, раздражающую англосаксов. Однако есть еще и великое продолжение к «Хоббиту» — боюсь, я использую эпитет «великий» лишь в количественном смысле. А в этом смысле для нынешней ситуации оно чрезмерно «велико». Однако урезать и сокращать его никак невозможно. На лучшее я не способен, разве что (а это вполне допустимо) судья из меня никудышный. Однако книга до сих пор не закончена. В прошлом году я попытался завершить сей труд — и не преуспел. Трех недель полного безделья — да так, чтобы сперва слегка отдохнуть и отоспаться, — мне, пожалуй, хватило бы. Вот только надеяться на такое напрасно; а эта штука — не из тех, которые можно писать урывками. Я, как и Ниггль, мечтаю о «государственном пособии» и, подобно ему, вряд ли его когда-нибудь получу! Разумеется, я представлю рукопись на ваше рассмотрение, как только закончу, — если в один прекрасный день такое случится. Сдается мне, я обещал послать вам на суд хотя бы отрывок. Но это произведение настолько тесно увязано воедино, причем продолжает разрастаться во всех частях одновременно, так что я не в состоянии выпустить из рук ни одну из глав — понимаете, я все надеюсь, что вот сейчас за них возьмусь. Как бы то ни было, в пригодном для прочтения виде существует лишь один-единственный экземпляр (перепечатанный дома или переписанный сыновними и моими руками), и я просто боюсь с ним расстаться, а в наши суровые дни от расходов на профессиональную перепечатку я пока увиливаю — по крайней мере до тех пор, пока не допишу до конца и не выверю весь текст. Но не хотите ли в самом деле взглянуть на кусок-другой? Книга поделена на пять частей, в каждой — по 10–12 глав (!). Четыре уже закончены; к последней я приступил. Я мог бы высылать ее вам часть за частью, со всеми наличествующими изъянами — дополнениями, поправками, изменениями в именах собственных — до тех пор, пока вы не возопите: «Довольно! Пусть отправляется вслед за «Сильмариллионом» в Лимб для неопубликованных гигантов!»
Надо бы мне остановиться, а не то вы решите, что бумагу и время лучше бы употребить на сочинительство, а не на разговоры о нем. До Пасхи у меня «дополнительные экзамены» и возня с университетом Уэльса. А прибавьте к этому еще и все напасти, свалившиеся на меня в результате смерти коллеги Г. С. К. Уайлда; заниматься на каникулах подбором преемника предстоит главным образом мне. Я подвожу Блэкуэлла: он уже отдал в набор мой перевод «Перла», и теперь ему требуются исправления и предисловие. Я подвожу вдову профессора Э. В. Гордона из Манчестера: я взялся привести в порядок и издать посмертно его труд о «Перле», видя в том мой долг перед покойным другом и учеником; и долга своего не выполнил. Но, думаю, в этом году мне удастся-таки выкроить пару-тройку недель на свои дела. А еще я серьезно подвожу «Кларендон пресс»{123} и моего утраченного было друга мадемуазель Симоннуд'Арденн, что внезапно появилась из ниоткуда, чудом пережив немецкую оккупацию и Рундштедтское{124} наступление (прокатившееся прямо по ней), потрясая рукописью внушительного труда, каковой мы начали вместе и обещали «Общ. по изд. ранних английских текстов»{125}[205]. А Общество не забыло ни о нем, ни о моей собственной книге об «Ancrene Riwle»[206], которая уже даже перепечатана. Если вместо БДЛВ[207] вы могли бы изобрести схему, день удваивающую (и освободить меня от обязанностей мальчика на побегушках), я бы просто завалил вас материалом, как любой другой. И все же остаюсь глубоко признателен вам за вашу доброту и заботу,
099 К «Мелхоле» Уильямс, вдове Чарльза Уильямса{126}
Написано в день смерти Уильямса после операции.
Дорогая миссис Уильямс!
Всем сердцем вам сочувствую; могу ли я сказать больше? Я ведь отчасти разделяю вашу потерю: за те (слишком краткие) годы с тех пор, как я впервые познакомился с вашим мужем, я проникся к нему глубоким восхищением и любовью и скорблю сильнее, нежели в силах выразить.
Позже, если вы сочтете, что я хоть в чем-то могу помочь вам и вашему сыну, пожалуйста, известите меня. В субботу в 8 утра отец Джервас Мейтью отслужит мессу в Блэкфрайарз{127}, а я буду ему прислуживать; но, конечно же, я помолюсь за вас всех немедленно — и буду молиться непрерывно, пусть от молитв моих толку и немного. Простите мне эту сбивчивую записку.
100 Из письма к Кристоферу Толкину 29 мая 1945
По возвращении из Южной Африки Кристофер был направлен на авиабазу Королевских военно-воздушных сил в Шропшире. Он надеялся добиться перевода в военно-морскую авиацию.
Если бы тебе удалось наконец сбежать из Королевских ВВС, я бы по крайней мере хоть сколько-то успокоился. И я надеюсь, если перевод и впрямь состоится, это будет на самом деле перевод и переаттестация. Просто выразить тебе не могу всю степень моего отвращения к третьему роду войск, — которое тем не менее может (а для меня так и есть) сочетаться с восхищением, признательностью и превыше всего жалостью к юношам, в него угодившим. Но истинный злодей — это военный самолет. И ничто не в силах утишить моего горя от того, что ты, мой самый любимый человек, с ним хоть сколько-то связан. Чувства мои более-менее сопоставимы с теми, что испытал бы Фродо, если бы обнаружил, что какие-то хоббиты учатся летать на назгульских птицах «во имя освобождения Шира». Хотя в этом случае, поскольку все, что я знаю о британском или американском империализме на Дальнем Востоке, внушает мне лишь сожаление и отвращение, боюсь, что в этой продолжающейся войне меня не поддерживает ни искры патриотизма. Будь моя воля, так я бы и пенни на нее не пожертвовал, не говоря уже о родном сыне. Она выгодна только Америке или России; возм., как раз последней. Но, по крайней мере, американо-русская война в этом году не разразится.
101 Из письма к Кристоферу Толкину 3 июня 1945
Во второй половине дня в парке состоится парад в честь расформирования гражданской обороны, на который мне, видимо, придется тащиться. Но я боюсь, в моих глазах это все — сущее посмешище, ведь Война не закончена (а та, что закончена, или, по крайней мере, часть ее, в значительной мере проиграна). Но, конечно же, такой настрой неправилен; Войны неизменно оказываются проиграны, а Война неизменно продолжается; и падать духом смысла нет!
102 Из письма к Кристоферу Толкину 9 августа 1945
Сегодняшние новости про «атомные бомбы» столь ужасны, что просто кровь стынет в жилах. Что за безумцы эти помешанные физики: согласиться выполнять подобную работу в военных целях, то есть хладнокровно разрабатывать уничтожение мира! Эти взрывчатые вещества в руках людей, в то время как их моральный и интеллектуальный уровень падает, — все равно что раздать пистолеты всем обитателям тюрьмы, а потом говорить, что вы надеетесь тем самым «обеспечить мир». Но, наверное, кое-что хорошее из этого выйдет, если только газетные отчеты не грешат чрезмерным пылом: Японии придется сдаться. Что ж, все мы в Господних руках. Вот только на строителей Вавилонской башни Он взирает не то чтобы благосклонно!
103 Из письма к Кристоферу Толкину 11 октября 1945
Будучи избран на должность Мертоновского профессора английского языка и литературы, Толкин покинул Пембрук-Колледж и стал профессором и членом совета Мертон-Колледжа. В этом письме изложены его первые впечатления от Мертона.
Вчера в 10 утра был, как полагается, введен в должность, а потом пришлось вытерпеть самое впечатляющее Заседание Колледжа из всех мною виденных, — шло до 1:30 без перерыва, а потом в беспорядке разбрелось. Ректор говорил просто-таки не умолкая. Я пообедал в Мертоне, уладил кое-какие дела: внес свое имя в канцелярии казначея в список обеспечения жильем[208] и получил Главный Ключ ко всем дверям и
