— Ты сказал — целится можно сколько угодно. Я еще не прицелилась.
— Я вижу, что ты очень хороший стрелок, но если даже ты попадешь в оперенье моей стрелы и расколешь ее надвое, попав в середину, — ты все равно проиграешь — получится две стрелы в центре, но моя была первой!
— Я хорошо помню, ты сказал: только одна стрела должна вонзиться в амулет и остаться в нем. Так?
— Именно так, — подтвердил Богадур.
В полной тишине наступившей вокруг Анница тщательно прицелилась и вдруг медленно начала поднимать лук вверх.
Дойдя до определенной точки наклона, она выстрелила.
Все, задрав головы, следили за стрелой, которая поднялась так высоко, что стала почти невидимой, потом описала небольшую дугу и стала возвращаться обратно.
Падая сверху с огромной силой, стрела Анницы с острым, как лезвие хорошо заточенного ножа серповидным наконечником вонзилась точно в центр белого кружочка, срубив стрелу Богадура, которая упала на землю.
— Одна стрела в центре амулета! — заорал во весь голос Леваш, — Второй нету!
Анница посмотрела на Богадура и холодно сказала:
— Одна стрела в центре амулета — и другой нет — разве не так ты хотел?
Богадур не мог оторвать от нее глаз.
— Нет, — прошептал он. — Я хотел совсем иначе. Но я преклоняюсь перед твоим искусством и полностью признаю твою победу.
Он низко поклонился Аннице и крикнул:
— Передайте пленницу московитам!
Затем обратился к подбежавшему Левашу.
— Я полагаюсь на тебя, — сказал он.
— Я с тобой, сынок, ничего не бойся. — Я останусь и провожу вас до самой моей границы! Вот теперь-то, наконец, славно выпьем! Фома неси сюда все, что надо!
… Когда Богадур вошел в свой шатер его там ждал взволнованный Саид.
— Ты, в самом деле, собираешься покинуть Угру?
— Да и как можно скорее, — отрезал Богадур.
— А как же броды?
— Какие броды Саид? Ты видел эту женщину?
— Что ты имеешь в виду?
— Мы уходим и на границе прощаемся с Левашом, а затем… Затем мы выждем несколько дней, перейдем Угру далеко отсюда, зайдем с тыла и захватим Медведевку!
— Но зачем?
— Ты еще не понял? Я хочу эту женщину! И я ее возьму!
— Но твой отец…
Богадур молниеносно выхватил из-за пояса нож и, схватив Саида за голову, прижал к его горлу так, что брызнула из пореза кровь.
— Молчи, пес! Я ваш хозяин! И все, что я прикажу, вы должны выполнять!
— Да-да, конечно, мой повелитель! Как прикажешь… Только что ты ответишь великому хану, если он обвинит тебя…
— Что я отвечу? Я отвечу просто: ты послал меня на разведку? Послал. Я не хотел войны, но московиты напали на меня и убили моих воинов! Я должен был отомстить? Должен! Я захватил и сжег их поселок — мужчин убил, женщин взял в плен — все по правилам, как на войне! А на войне виновных не бывает!
Глава четвертая
РУБЛЬ КНЯЗЯ ПАТРИКЕЕВА
Выйдя от Патрикеева, Филипп первым делом решил разузнать, где содержат Василя, и, не долго думая, обратился с этим вопросом к Ларе Орехову. Ларя, не видя в том никакого секрета, сообщил, что Медведев находится под стражей в башне городской стены слева от входа.
Филипп немедленно отправился туда.
Оставив Данилку с лошадьми в стороне, Филипп попытался выяснить что-нибудь у стражника, охраняющего вход в башню, однако тот оказался крайне неразговорчивым — он категорически отказался о чем-либо разговаривать, со всеми вопросами отправлял к Патрикееву, а, увидев настойчивость Филиппа, пригрозил, что немедля вызовет стражу и тогда Филипп сам попадет в эту башню.
Вспомнив о прошлогоднем приключении в Москве, когда они оба с Василием попали в темницу, Филипп решил, что будет разумнее хоть одному из них оставаться на свободе и, вежливо попрощавшись с угрюмым охранником, уже собирался отойти, но в этот момент тяжелая дверь медленно открылась, толкаемая изнутри слабой ручкой. Девочка-подросток с пустой корзиной в руках вышла из двери, и при виде ее лицо угрюмого стражника сразу посветлело. Девочка поблагодарила стражника, сунув ему монетку в руку и, мельком глянув на Филиппа, сразу отвернула от него лицо.
Что-то настолько знакомое было в этом лице, что Филипп остолбенел, глядя девочке вслед. Он видел, как, проходя мимо Данилки, стоящего поодаль с лошадьми, она что-то шепнула ему и быстро скрылась за углом, а Данилка, как и Филипп застыл неподвижно, изумленно разинув рот.
Филипп подошел к нему и шепотом спросил:
— Что это за девчонка? Такое знакомое лицо… Что она тебе сказала?
— Она сказала «Жду Филиппа за углом» — прошептал Данилка, — И правда, личность знакомая…
— Пошли, только спокойно, не привлекай внимания стражника, — сказал Филипп.
Они, не торопясь, сели на лошадей, медленным шагом доехали до угла и повернули.
Девочки за углом не было.
— Что за чертовщина! — воскликнул Филипп и ударил себя по лбу. — Ба! Это вовсе не девчонка! Йоххо! Клянусь тарпаном — это же…
— Тише, Филипп Алексеевич, сюда, во двор! — шепнул Алеша, выглянув из-за выломанных ворот.
Они въехали в опустевший двор сожженного и разграбленного дома какого-то новгородского заговорщика.
Филипп спрыгнул на землю и чуть не задавил Алешу в объятиях.
— Как же я сразу не сообразил! — Но ты неузнаваем. Откуда взял такой наряд?
— Одна купеческая дочь одолжила, — улыбнулся Алеша и рассказал обо всем, что произошло с ним, Ивашкой и Медведевым, закончив последними событиями: — Ивашке уже лучше, Любаша за ним ходит, и еще хорошо, что Василий Иванович бальзам свой оставил — от него рана прямо на глазах заживает. Ну а я, как только хозяин не вернулся, сразу к Патрикееву пошел, ну, не к самому, конечно, — кто меня пустит, — просто, к шатру его. Там я узнал, куда Василия Ивановича посадили, и стал за башней наблюдать. Весь первый день вокруг вертелся и очень много разных интересных разговоров услышал. Во-первых, я узнал, что в одном помещении с Медведевым сидит богатый новгородец. Он — рьяный сторонник Москвы и великого князя, а попал туда случайно — выпив не в меру на радостях от прихода московской власти, он, не разобравшись, учинил драку с каким-то московитом, который оказался приятелем начальника московской стражи; вот его схватили и посадили по навету побитого. Но все уверены, что как только великий князь освободится от срочных дел и узнает об этом, новгородца сразу выпустят. Во-вторых, оказалось, что у этого стражника, с которым вы сейчас разговаривали, дома три дочки осталось. Он их очень любит и страшно по ним скучает. В-третьих, стража жаловалась на недостаток продуктов, мол, кормят плохо, все голодные, потому даже ту еду, что для узников предназначена, они отнимают и сами едят, хотя она очень плохая. Ну, я
