— Значит и для нас тоже, — вздохнул Зайцев.
— Да ладно! — махнул рукой Картымазов. — Чего заранее тужить? Авось как-нибудь обойдется!
— Это верно, — согласился Зайцев и как будто успокоился. — А вот интересно, — спросил он, становясь на колени и готовясь к молебну, — в каких еще языках, кроме нашего, есть такие слова: «авось» и «как-нибудь»?
— Тише вы, молебен начинается, — шикнул на них кто-то сзади.
Еще кто-то спросил:
— А что это за батюшка проводит молебен, я его раньше не видал.
И еще кто-то третий ответил.
— Да он у нас новый. Недавно приехал. Отцом Аркадием зовут.
… В то время как в Угличе Федор Лукич Картымазов преклонял колени для молебна перед выступлением в дальний поход, Филипп Бартенев проснулся в Новгороде позднее, чем обычно, после долгого вечернего застолья с рассказами, и стал поскорее собираться к Патрикееву за обещанной наградой.
Патрикеев принял его сегодня радушнее, чем вчера, — он еще не успел утомиться выполнением державных дел, поэтому сразу припомнил, о чем идет речь, и довольно торжественно сказал:
— Ну что же, я доложил о тебе великому князю. Государь доволен твоей службой и велел обождать здесь пару дней, быть может, он и сам захочет наградить тебя за блестящее выполнение порученного тебе дела. А я исполняю свое обещание.
Наивысший воевода московский вынул из сундучка, стоящего на его столе, продолговатый серебряный слиток с рубцом посредине длиной около четырех вершков[5] и протянул Филиппу.
— Прими в награду от меня за верную службу!
Филипп низко поклонился и принял довольно тяжелый слиток[6] .
Ларя, присутствующий на церемонии, подал Филиппу мешочек из красного бархата с кожаными, затяжными шнурками.
— Ларя сообщит, когда государь изволит принять тебя, — сказал на прощанье Патрикеев.
Филипп, сияя от счастья, еще раз поклонился и вышел.
— Ну, как? — с нетерпением воскликнул ожидающий его с лошадьми Данилка, — Получили?
— Вот он! — Гордо сказал Филипп и вынул из мешочка рубль.
— Ух, ты! — восхитился Данилка, — Я еще никогда такого не видал.
— Я тоже, — признался Филипп.
— Ну, так что — на торг за конями?
— Нет, сейчас уже не успеем, — Филипп глянул на небо, жмурясь от солнца, — Скоро полдень — нас Алеша ждать будет.
Алеша снова был в образе девочки-подростка.
— Привет вам от Василия Ивановича! — весело сказал он. — Только что был у него.
— За привет спасибо, но ты главное дело говори — нашел ты этого Власа Большихина?
— Найти-то нашел, да только не хочет он ни в какую возвращаться, потому как боится, что повесят его в войске за трусость и дезертирство. И он прав — стоит ему показаться на глаза сотнику Дубине и тот его если и не повесит, то засечет до смерти — точно.
— Гм, что же делать? — наморщил лоб Филипп.
— Я только что спрашивал совета у Василия Ивановича, но он сказал так: «Раз здесь Филипп, я за свою судьбу спокоен! Слушайся его во всем, а он придумает, что надо делать!»
— Так он сказал? — поразился Филипп.
— Да, это его подлинные слова!
— Йо-ххо! — Слегка растерялся Филипп. — Нет я, конечно, это… Я конечно могу, да только… я это… как его… О! — Я ведь совсем не знаю Новгорода — как утопающий за соломинку, ухватился Филипп за первый же аргумент, который пришел ему в голову.
— Я уже хорошо изучил город — невозмутимо сказал Алеша, — и могу провести вас куда угодно даже с закрытыми глазами!
— Вы же так ловко поймали Оболенского, — вставил Данилка. — Сами тогда говорили — мол, Медведев бы лучше не придумал!
— А ты чего в разговор встреваешь, когда хозяин тебя не спрашивает? — рассердился Филипп. — А ну давай сюда остатки денег, что нам Образец дал!
Данилка смущенно вынул мешочек и показал, что он пуст:
— Давно уже нету, а как вы хотите? Коней и сбрую покупали? Покупали. Кушать надо было? Надо. А вы, между прочим, два раза сами целого барана съели и один раз — теленка! Так что — нет денег — вышли все.
Филипп угрюмо посмотрел на него.
— Так. Ну-ка слезай с коня.
— Зачем? — испугался Данилка.
— Слезай, говорю! — прикрикнул Филипп, и Данилку из седла, как ветром выдуло.
Филипп взял коня под уздцы и сказал Данилке:
— А теперь ступай домой, в шатер, и жди меня там — да чтоб носу никуда не высовывал, понял?
— Понял, понял, только не кричите так, а то люди сбегутся! И к тому же…
Данилка хотел еще что-то добавить, но Филипп поднял коня на дыбы и щелкнул нагайкой.
Данилка мгновенно исчез за углом.
— А теперь, — сказал Филипп Алеше, — веди меня к сотнику Дубине!
… — Уважаемый господин сотник, — поклонился уже переодетый в свое мужское платье Алеша, — Позволь представить тебе дворянина московского Филиппа Алексеева сына Бартенева, соседа, близкого друга и шурина Василия Медведева. — он поднялся на цыпочки и шепнул сотнику на ухо. — Очень богатый!
— Восхищен! — воскликнул Дубина, — Мне бы десять воинов такого роста и сложения — цены сотне бы той не было! Чем могу служить?
— Позволь мне выразить взаимное восхищение твоей мудростью и воинской славой, о которой Василий целыми вечерами рассказывал нам на Угре.
Дубина зарделся от удовольствия и хотел что-то сказать, но Филипп продолжал:
— И позволь мне в знак симпатии и по случаю нашего знакомства сделать тебе маленький скромный подарок, — он протянул Дубине повод коня, на котором еще недавно сидел Данилка.
— Мне? — поразился Дубина. — Такого коня? Нет, что ты, что ты, я не могу принять такой дорогой подарок, — возразил он, охотно принимая уздечку из рук Филиппа.
— Э-э-э, пустяки, — небрежно сказал Филипп, — у меня этих коней больше чем у тебя воинов!
И громко расхохотавшись своей шутке, так хлопнул Дубину по спине, что тот чуть не упал.
— Благодарю за поистине царский подарок, — растрогался Дубина. — Я всегда любил Медведева и как только увидел его, сразу сказал всем — попомните мое слово, этот парень далеко пойдет!
— Чтоб мне с коня упасть, это точно сказано! — воскликнул Филипп. — Да вот только, кто-то остановить его хочет! Ты ведь знаешь, что он сейчас под стражей.
— Да-да, конечно и если бы я мог что-нибудь для него сделать…
— Йо-ххо! — перебил Филипп. — Клянусь тарпаном — можешь.
— А что же я могу? — слегка растерялся Дубина.
— Послушай меня! — воскликнул Филипп. — Я тебе сейчас все объясню!
… Через час Филипп и Алеша тихонько стучали условным стуком в дверь тихого дома, притаившегося в самом конце маленькой Северной улицы.
Им открыла молодая беременная женщина и, испуганно крестясь, уставилась на Алешу:
— Свят! Свят! Свят! — Что это с тобой? Ты зачем в мужское переоделась?
— Извини, Пелагея, — сказал Алеша, — это до сих пор я переодетым был, а на самом деле я
