Сульпиций описывает видe ние: он видит улыбающегося Мартина, который протягивает ему его же “Житие Мартина”. Затем он, попросив и получив обычное благословение Мартина, хотел последовать за ним и Кляром, но Мартин вместе с последним вознесся на небеса. Бесплодные усилия пробуждают Сульпиция и это происходит в тот момент, когда один из его мальчиков пришел сообщить о смерти Мартина. При этом известии Сульпиций падает в обморок, но затем пытается утешить себя и Аврелия мыслью о том, что Мартин будет всегда присутствовать в тот момент, когда люди будут говорить о нем или молиться и он защитит их своим благословением, как это сделало видение, поскольку вознесение Кляра вслед за своим учителем доказывает, что небеса открыты для последователей Мартина. Сам же Сульпиций весьма сомневался в своей возможности последовать за святым человеком, но уповал на его заступничество[170].
Таким образом, можно предположить, что один из основных мотивов писательства - получение вечной награды - был более глубок и личен для Сульпиция по сравнению с языческими историками, и эти чувства, когда-то возникшие, впоследствии становились все более интенсивными. Жизнь Сульпиция и его будущее были тесным образом связаны с личностью Мартина, который “любил меня (т.е. Сульпиция - А.Д.) ... больше других”[171]. Он отказался от своей светской карьеры, как и советовал Мартин, вследствие чего приобрел враждебность и непонимание своих современников. И все же Сульпиций понимал разницу между своим образом жизни и образом жизни Мартина и потому связывал все свои надежды с литературными трудами и заступнической силой Мартина [172].
Существует еще одна версия, согласно которой “Житие Мартина” может бы связано с внутренним миром Сульпиция более тесно, чем это может показаться на первый взгляд. Обращение к аскетизму и Паулина, и Сульпиция породили враждебную реакцию, но в то время как первый радикально порвал со своим старым образом жизни, перебравшись в Нолу, Сульпиций остался в своей родной Аквитании и отвечал отказом на все приглашения Паулина приехать к нему. Вместо этого Сульпиций занялся попыткой объяснения причины столь враждебного их отношения к миру[173]. Паулин понимал эту цель и не надеялся отговорить его, цитируя фрагмент из псалмов, который рассказывал об избранном Богом народе, отделившим себя от язычников, окружавших его: “Мой брат, ... не будем обращать внимание на насмешки и ненависть неверных. ... Яд аспида под устами их... . Сердце их - пагуба, гортань их - открытый гроб. Побережемся их закваски, чтобы она не повредила всего. Как об этом написано: “... с милостивыми ты поступаешь милостиво, с мужем искренним - искренно, с чистым - чисто, а с лукавым - по лукавству его” [174]. Только тем, кто пришел к смирению и признал свое невежество будет оказана помощь. Те же, кто счастлив своей земной жизнью, своими удовольствиями, карьерой и благосостоянием, останутся при своем[175].
Это письмо было написано в начале 395 г., когда Сульпиций уже работал над “Житием Мартина”. Хотя оно непосредственно не приводит нас к выводу о том, что это была апология собственной жизни, мы должны помнить, что перед нами первая работа, сделанная человеком недавно обратившимся к христианскому аскетизму, идеалом которого был Мартин. Она написана в то время, когда Сульпиций был очень чувствителен к враждебности или непониманию окружающих его людей, включая, возможно, и своего собственного отца[176]. Обращение к аскетизму знатного и хорошо образованного человека в расцвете сил было явлением достаточно необычным и весьма возможно, что это обращение усилило его собственные моральные позиции и оправдывало его в глазах тех людей, среди которых он жил и, как мы узнаем от Паулина, Сульпиций планировал объяснить все это именно через написание “Жития Мартина”.
Отсюда понятно, что “Житие Мартина” можно назвать чем угодно, только не работой на заказ. Хотя Мартин был еще жив и они находились между собой в тесной дружбе, при явно благоговейном описании жизни своего героя и его идеалов Сульпиций, помимо всего прочего, конечно же, излагает и свои собственные взгляды, живым воплощением которых был Мартин. О глубине их отношений мы можем судить по тому, что не только образ жизни Сульпиция, но также его теологические и церковные идеи, похоже, берут свое начало от Мартина. Весьма примечательной выглядит уверенность Сульпиция в близком конце света, его осуждение вмешательства в церковные дела светской власти и его суровая критика богатства, амбиций и алчности руководства церкви. Во всех трех случаях Сульпиций дает нам свидетельства того, что и Мартин имел подобные же взгляды[177] по этим вопросам, а его описание Мартина, в свою очередь, является отражением его идеала галльского епископа.
Если же мы добавим к этому отношение к Мартину, как к своему адвокату перед Богом, становится совершенно ясным, что критика “Жития Мартина” должна была задеть Сульпиция за живое. В течение года возник скептический вопрос о странной неспособности Мартина уберечь себя от огня и в своем первом письме Сульпиций немедленно встает на защиту своего героя. Он сравнивает критика с вероломными евреями или обвиняет его в глупости, которую ранее приписывает язычникам, когда проводит параллель между Мартином и апостолами Петром и Павлом: как и они, Мартин достиг величия не легким путем, а триумфальным преодолением препятствий. Вскоре после этого Мартин умирает, так как последующие произведения Сульпиция - это два письма, описывающие видe ние смерти Мартина и его торжественные похороны[178]. Так появился первый полный портрет Мартина в своем развитии, портрет мученика и по устремлению, и по добродетели, хотя и без пролития крови.
2. “Хроника” и “Диалоги”
Две другие работы Сульпиция “Хроника” и “Диалоги” написаны почти одновременно. Хронологическая привязка первой - год консульство Стилихона, который истек в 400 г. Это говорит о том, что сочинение было написано именно в этом году или же сразу после него.
Однако представляется интересным тот факт, что “Хроника” использует материал, взятый из письма Паулина к Сульпицию, а оно датируется 403 г[179]. Й. Бернайс доказывает, что выдержка из этого письма была включена в “Хронику” (ближе к ее концу), когда она уже была написана[180]. Его точка зрения выглядит весьма смелой, хотя и не опровергнута по сей день. Она кажется весьма правдоподобной, хотя сказать что-то более определенное по этому поводу вряд ли возможно. Во всяком случае, признание этой гипотезы означает, что обнародование данного произведения не могло иметь место ранее второй половины 403 г. С другой стороны, отсутствие упоминаний о варварских нашествиях, которые потрясали Галлию в 406-407 гг., говорит о том, что публикация не могла состояться позже конца 406 г.
“Диалоги” также не содержат сведений о варварских вторжениях, о чем мы встречаем ясное упоминание у Иеронима в 410/12 г. Исходная дата обозначена сообщением Сульпиция об оригенистских спорах. О Постумиане сообщается, что он только что вернулся из паломничества на Восток[181]. Во время его длительного путешествия, продолжавшегося 3 года, первым пунктом посещения была Северная Африка. Вскоре после этого он оказался в Александрии в то время, когда оригенистский спор привел патриарха и монахов к прямому столкновению и работы Оригена были запрещены решениями поместных соборов[182]. Эти события позволяют датировать путешествие Постумиана 400 г., что дает предельную дату для “Диалогов” - 403 г. С этим согласуется упоминание одного из участников “Диалогов” о том, что это имело место 8 лет назад, когда Мартин описывал свои видения Антихриста[183]. Интерес, проявленный к оригенистскому спору, говорит о том, что этот пассаж был написан в то время, когда данная тема была еще весьма актуальна.
Есть ряд свидетельств, говорящих о том, что первоначально “Диалоги” были опубликованы в 2 частях, так как последний диалог показывает глубокую заботу о перечислении свидетельств чудес Мартина и в нем ясно заявляется о том, что нужно считать явными еретиками всех тех, кто высказывает сомнения в “некоторых вещах, которые были рассказаны вчера”, т.е. содержащиеся в I и II “Диалогах”[184]. Второй момент заключается в том, что самый древний манускрипт и сообщения галльских писателей V-VI вв., которые описывали эту работу, и прежде всего Геннадий, говорят именно о двух диалогах[185]. Это деление на две части, таким образом,
