направляет копии. Которые, сами понимаете, хитры, агрессивны, злокозненны, аморальны. Отличаются высокой приспособляемостью, склонны к объединению по 'видовому признаку' и намерены прибрать Землю к рукам. Своеобразные 'хомо новус'. Создателей своих Конвэнт, разумеется, убивает в первую очередь, лишь только обретя самостоятельность. За исключением одного. Но и этот, последний — увы, не успев уничтожить опасное детище — теряет память.
Это предыстория, на которой покоится сюжет и которая украсит в виде разгадки всех тайн заключительные главы романа. Прочтя её, легко догадаться, отчего, по мысли авторов, в России стоит такой бардак всю последнюю сотню лет. Основная часть книги, ещё не написанная, посвящена будет, очевидно, борьбе людей доброй воли с порождениями чудовищного Конвэнта и им самим. В роли выжившего создателя 'вариатора энтропии' явственно виден Артемий Трефилов, а в «вариаторе» — таинственная трефиловская Машина. Поскольку Николай до сих пор всерьёз убежден, что я и есть тот самый Трефилов, он же Живуля, то с моей стороны будет вполне логичным присоединиться к сочинителям. Возможно, я так и поступлю. У меня появились кое-какие любопытные задумки насчёт Конвэнта, Артемия и всего прочего.
Николай с горячностью уверяет, что издать книгу не составит труда. Поскольку, во-первых, это верный бестселлер, а во-вторых, он имеет доброго знакомца из людей влиятельных и весьма. Ведь он — старинный приятель генерал-губернатора Штольца. Вернее, его папеньки, но это почти то же самое, считает Коля. Ну, не знаю, не знаю…
Впрочем, Бог им на помощь. А если я решусь составить компанию, то нам.
Сегодня утречком, по холодку я сгонял на автобусе до Сарацина, показать дантисту зубы.
Вообще, с доармейских времен зубы у меня ни разу почему-то не болели (а что мне, forever young Живуле?). Но совершать раз в полгода профилактический осмотр я считаю полезным. И сделал это для себя непреложным законом. Отдаваться в руки петуховскому коновалу и зубодёру, имеющему зловещее, в полный голос говорящее за себя прозвище Аракчеев, я не желаю, и меня можно понять.
Зубы опять оказались в полной исправности. Стоматолог покрыл их фторсодержащей пастой, а меня расхвалил, всё равно как именинника и юбиляра. Ещё он порекомендовал купить «флоссы», то бишь зубные нити, и во что бы то ни стало фирмы «Oral-B». Я выразил горячее желание последовать его совету, в чём несколько покривил душой. Очинённая спичка — вот чудный отечественный заменитель «флоссов», что бы там ни говорили.
Выйдя из клиники, я оказался предоставлен себе, ибо до обратного автобуса было часа два времени. Решил пройтись к автостанции пешочком. Благо впереди двигалась аппетитная дамочка в обтягивающих одеждах, и приятное для глаз зрелище гарантировалось. На дамочке были простые чёрные босоножки, тоненькие чёрные, отливающие зеленью брючки до колена, сообщающие об ажурности её белья или вовсе отсутствии такового, и коротенький чёрный с зеленоватым блеском топ. Брюнетка. Волосы гладко зачёсаны и собраны в тугой узел, шея и плечики чарующе хрупки, талия тонка. Бёдра гладки, но самую чуточку, на мой взгляд, шире идеальных для такой фигуры. Впрочем, стройные её ноги могли примерить с непропорциональными бедрами даже столь придирчивого ценителя, как я. Она помахивала крошечной сумочкой на длинном ремешке, а шла… Нет, не лебёдушкой плыла. Казалось, что это течёт, переливается из положения в положение, и в каждом замирает на краткий миг, демонстрируя себя, не совсем женщина, а большая сильная змея в образе женщины. Гибкость, грация и… шуршание чешуи. Я любовался, думая: вот бы остановилась, повернулась — личико рассмотреть. Она почувствовала, остановилась и повернулась.
Оказалась знакомая. Провинциальная наша Мессалина, Ольгина одноклассница и извечная соперница в негласной борьбе за титул королевы красоты, сеньора Валерия. Но если моя благоверная хранит прелести для единственного мужчины, отца своей дочери и законного мужа, то Лера щедро одаривает ими многих и многих. За что прозвана петуховскими бабоньками Гадюкой. (Вот уж в точку!!!) Вообще-то она замужем, но супруг вахтовым методом трудится на Крайнем Севере, появляясь подле неё весьма ненадолго. В остальное время его с успехом заменяют зарабатываемые им большие деньги. А также не столь богатые, но гораздо более близкие и ретивые удальцы.
Она с улыбкой кивнула, я, пританцовывая от пробудившейся куртуазности и надувая зоб, приблизился. Завязался разговор. Лера с милой непосредственностью поведала, что приезжала в женскую консультацию, к знакомому очень хорошему врачу, у которого наблюдается с юности. А теперь вот собирается домой. У неё на стоянке «Ока», и как я смотрю в этом свете на то, чтобы ей меня подвезти? Компрометировать себя в глазах петуховских кумушек мне не хотелось, но ещё меньше хотелось тащиться обратно на автобусе, по пыли и духоте, возможно стоя. За билетом в очереди скучать… Я согласился.
В дороге Лера выспрашивала меня о жене и дочери ('каждый раз, как вижу вашу кроху, до слез умиляюсь, насколько очаровательная девчушка'), но пуще всего о Филиппе. Говоря о нем, Лера преобразилась, стала как-то по-особому мечтательной, и я решил, что она совсем не прочь заполучить его в свою коллекцию покоренных мужчин. Затем разговор незаметно перешёл на меня. Посыпались тонкие восторги по поводу моей интеллектуальности, мужественности и отчётливо видимой физической силы. Я мигом уразумел, что она не прочь пополнить вышеупомянутую коллекцию также и мужем одноклассницы- соперницы. В подтверждение серьёзности Лериных намерений автомобильчик свернул на просёлок, вкатился в лесок и остановился под сенью молодой рябиновой листвы…
…У неё нос с небольшой горбинкой, глубокие тёмные глаза и губная помада со вкусом земляники. У неё маленькая твёрдая грудь и татуировка над левой лопаткой: стоящая на хвосте кобра с раздутым капюшоном и раскрытой угрожающе пастью. Она не пользуется духами, а «дорожка» у неё на лобке аккуратно выстрижена змейкой… Не знаю, что меня удержало от того последнего, непоправимого, после чего я стал бы уже предателем… Или это, непоправимое, всё-таки уже произошло, произошло тогда, когда я начал высвобождать её из тонюсеньких кружевных трусиков? когда впервые прикоснулся к её губам? сел в её машину? бросил на неё заинтересованный взгляд?… Не знаю… Не знаю! Все мужики — сволочи!
Меня словно шершень ужалил. Я отшатнулся от неё и вылетел из «Оки» пулей. Завернул самокрутку. Подпалить было нечем — зажигалка, должно быть, выпала из кармана, когда я, похотливо извиваясь, пытался избавиться от брюк. Какой срам! Лера тем временем привела себя в порядок и бесстрастным голосом, в котором не оставалось ничего от недавнего, страстного, сказала, что мы можем ехать. Пешком дойду, отмахнулся я. Не валяй дурака, садись, сказала она, тебе нечего стыдиться, ты вел себя, как настоящий мужик, верный своей любимой. Таких — уважаю. Садись, говорю. Я сел, но попросил высадить, не доезжая до заставы у моста.
'Какой-то, — думал я, сидя в машине и глядя вперед с великолепной невозмутимостью, — феномен прям-таки в нашей губернии наметился. Куда ни кинь, всюду 'настоящие мужики'. То Штольц, то вот я теперь ещё. Впору Госкомстату интерес проявить'.
Других мыслей не было.
Дома сказал, что добирался на попутке, за рулем которой сидел незнакомый гонщик серебряной мечты, причем жутко похмельный. Мчался он на всех парах, и почему мы не улетели кувырком в кювет, абсолютно мне не ясно. Оттого я так взъерошен, оттого выгляжу диковато.
Перекусил наспех и отправился на работу. Кажется, никто ничего не заподозрил — может быть, кроме Филиппа. Так у него опыт.
Все мужики — сволочи; воистину!
Все.
ГЛАВА ШЕСТАЯ,
— 'Тот, кто любит пудинг и часто ходит в гостинг, не бывает худинг, а бывает толстинг', — провозгласил я, увидев Ольгу, вплывающую в комнату с блюдом, на котором возвышалась гладкая гора шоколадного цвета, украшенная на макушке взбитыми сливками. После чего хитро подмигнул Милочке.
Мама украдкой погрозила мне кулаком, а Милочка порозовела. Ольга поставила пудинг на стол и сказала:
