Затушил окурок и спросил:
— Так на что вам сдался пленный Сизиф?
…Прошло полчаса.
Факир глотал огонь и шпаги, заставлял бегать туда-сюда гуся с отрубленной головой и метал кинжалы в худенькую помощницу, облаченную только в прозрачную вуалетку, газовые шальвары да мониста. Под конец совсем разошелся: заставил бедняжку лезть в разрисованную звездами длинную коробку и с необыкновенно веселой гримасой продемонстрировал зрителям блестящую пилу. «Маньяк!» — подумал я.
Дамы лизались. Жерар томился. Я допивал четвертый стакан сока.
«Опустошение — это то, что приносит пользу».
Пока что не приносило. Может, опустошаю не то, что следует?
— Останься, — шепнул я бесу. — В случае чего знаешь, где меня искать. Он кивнул.
В туалете я решительно направился к знакомой кабинке, заперся в ней и вытащил из карманов пакет, скотч, листок бумаги. Пакет я оставил внутри (он мне пригодится позже), а сам вышел. Кабинку запер. Скотчем надежно залепил задвижку и приклеил к дверце листок. На листке было крупно отпечатано: «НЕ РАБОТАЕТ!» Надеюсь, этого достаточно. В будущем мне понадобится именно эта кабинка, и не хотелось бы, чтобы какой-нибудь посетитель занял ее для своих нужд в самое неподходящее время.
К моменту моего возвращения факир со сцены успел испариться вместе с безголовым гусем и распиленной ассистенткой. За опущенным занавесом таскали что-то громоздкое. По потолку метались цветные кольца, кудрявые арабские буквы — это осветители, тактично направив прожектора вверх, пробовали фильтры.
Занавес всколыхнулся, и появился Джулия с микрофоном.
Он ослепительно улыбался.
У меня немедленно возникло страстное желание срочным порядком вернуться в сортир. Кишки мои помнили, оказывается, все: и Сю Линя, и грот с черепахами, и ласковое змеиное «кто там?». Завертело их так, что караул. Я прислонился к стеночке, глубоко вдохнул, сосчитал до десяти, выдохнул. Спокойно, Паша. Обосраться сегодня ты еще успеешь. И может быть, даже неоднократно. Спешить некуда. Вдох… выдох. Ты знал, на что идешь. Вдох… выдох. У тебя здесь куча сообщников. Вдох… выдох. А задание — пустяк. Вдох… выдох. Выполнишь — и спи, отдыхай.
В животе побулькало-побулькало да и успокоилось.
Вот какой я волевой человек.
Соседки забавлялись метанием в Жерара бумажных комочков, сооруженных из салфеток. Жерар (он забрался или был посажен на столик) ловко ловил комочки зубами и сплевывал в тарелочки и бокалы поэтесс. Поэтессы хохотали.
Лола попыталась угодить очередным шариком и в мой рот, но не добросила.
Холодно улыбнувшись, я подхватил беса, после чего осведомился, известно ли дамам, насколько мерзок бывает ликер, когда проливается на одежду? Мне-то отлично известно. Ибо я катастрофически неуклюж, постоянно за столом что-нибудь опрокидываю.
— И хоть бы раз на себя…— посетовал я, садясь. Дамы оказались не настолько пьяны, чтобы не понять намека. Скривили уничтожающие гримасы. Отлично слышимым презрительным шепотом назвали меня хамом, свиньей, а еще скопцом и кобелем. Отвернулись. Лесбиянки, подумал я в отместку. И стихи у них наверняка бездарные.
Настроение испортилось окончательно.
Скорей бы Лейла появилась, что ли.
— …История восхождения нашей сегодняшней гостьи на эстрадный Олимп вполне заслуживает отдельного повествования, — заливался между тем Джулия. — Вы возразите мне, конечно, что много раз слышали ее, читали в журналах, однако уверяю — ни разу не была она рассказана полностью. Мы же не утаим от вас ничего! Вы, господа, станете первыми, кто узнает новые, поистине интимные подробности этой авантюрной и одновременно трогательной сказки. Да-да, сказки! Итак, все началось более пяти лет назад, когда господина Аскерова взорвали в собственном автомобиле. К счастью, машина была бронированной, поэтому владелец приличного числа уральских и сибирских заводов по производству «крылатого металла» уцелел. Хоть и был крепко контужен. Пролежал он в коме года три с половиной. За это время капитал его мало не удесятерился; кроме того, вошла в возраст прекрасная племянница, обладательница чарующего чувственного голоса. Со всем пылом юности девушка мечтала о славе. Однако была барышней не только хорошенькой, но и умненькой. Она понимала, что слава — это в первую очередь деньги, во вторую и третью тоже деньги и только в пятую—десятую — талант. Деньги были у дядюшки, который, клятвенно обещали врачи, вот-вот восстанет от летаргии. Лейла решила действовать. Первым, что увидел очнувшийся от трехлетнего беспамятства «алюминиевый герцог», были ее огромные заплаканные от радости глаза. Дальше — ясно. Сердце господина Аскерова наполнила любовь. Отцовская или (мы же с вами взрослые люди!) не совсем. Не важно. Важно, что была она искренней и горячей. «Хочешь, я куплю тебе корону Мисс мира? — спросил Аскеров. „Мое призвание — петь“, — скромно сказала дядюшке Лейла и в мгновение ока стала звездой.
Джулия на миг умолк. Зал ждал продолжения. Джулия вцепился в микрофон, как в шею врага, подтянул его к размалеванной пасти и проговорил:
— Вы думаете — и это сказка?.. Вы думаете — и в чем тут сказка?.. Вы думаете — да она же хищница!.. Проза, думаете вы раздраженно, а Джулия, обещавший нам чудеса, — лжец!.. Если так, сладенькие мои, вы не правы! Сказка уже начиналась. Она подкралась к нашим героям как рысь, улыбнулась, как Чеширский кот, и… И Лейла по-настоящему полюбила дядюшку. Дочерние те чувства или (мы же с вами взрослые люди!) не совсем, не важно.
Важно, что они пламенны. Помните Библию? «Стрелы ее — стрелы огненные…» Пламя это сжигает наших героев, а сейчас, коснувшись, поглотит и вас! Итак, встречайте!.. Звезда Востока! Шемаханская царица!! ЛЕЙЛА!!!
Джулия, аплодируя, удалился за кулисы. Занавес разошелся, четверо мускулистых невольников вынесли на сцену открытые носилки с Шемаханской царицей.
Шоу началось.
Я снова приник к орхидее:
— Здесь Сизиф. Вышла. Отсчет.
Посмотрел на часы. 22.17. Плюс пятнадцать минут. 22.32. Успеет ли стемнеть по-настоящему? Пол- одиннадцатого… Нет, не помню. Ну ладно. Зритель-то за четверть точно успеет весь подтянуться. И втянуться. Так что праздношатающихся на моем пути быть не должно. Надеюсь, бедра Лейлы заинтересуют и часть секьюрити.
Десять минут закончились удивительно быстро. Оставалось пять. В самый раз.
Я поднялся.
Зал был околдован. Лейла безо всяких факирских штучек выдавала такое, что даже официанты забыли о своих обязанностях, даже поэтессы разинули рты — и, забрось я им сейчас туда по бумажному шарику, вряд ли заметили бы.
Умница Кракен рассчитал верно: на мой уход действительно никто не обратил внимания.
Путь до сортира занял еще две минуты.
Возле двери, ведущей в закрытую для публики часть заведения, торчали знакомые мне акромегалии. Долг и любопытство почти зримо разрывали гигантов надвое. Отходить от двери более чем на пару шагов им, видимо, запрещалось категорически. Однако и пропустить выступление такой знойной и фигуристой девицы казалось им непозволительной глупостью. Страдальцы вставали на цыпочки, тянули бычьи шеи, чтобы увидеть сцену, и, должно быть, что-то все-таки видели. Гоготали.
Очень хорошо. Наслаждайтесь, ребята. Две с половиной минуты вам на это.
— Вряд ли такую же любовь к музыке имеют сторожевые змеи, — резонно заметил Жерар. — А жаль… Правда, Паша?
«А мне-то как жаль», — подумал я, но не ответил.
Я настраивался на действие.
— Как условились, — деловито напоминал я бесу еще через минуту, раздеваясь. — Сидишь здесь,
