слушаешь, нюхаешь. В темноте видишь?
— Глупо было бы…
— Смотришь. Запоминаешь. Потом обо всем доложишь Сулейману.
— Как Сулейману? Мы же…
Я поднял его до уровня глаз. Таяли последние секунды.
— Напарник, — сказал я решительно. Нелегко далась мне эта решительность. — Ты. Здесь. Потеряешься. Суматоха и прочее…— Я заставил себя бодро улыбнуться. — Мне будет очень горько… и это увидят все, кому следует.
— Но Паша…
— Слушай, — встряхнул я его. — Нет никакой уверенности, что кракены выполнят свое обещание. И даже если меня не почикают, а действительно переправят в нейтральную страну… Все равно я буду там под наблюдением. Пожизненно. Сул — единственный, кто реально способен вытащить меня из любой задницы и спрятать так, что ни одна собака… Ни чужие, никто…— Я опустил беса на крышку сливного бачка, погрузил плечо в стену и проревел: — Заставь его это сделать, напарник! Или хотя бы отомстить…
— Думаю, ты чересчур обольщаешься насчет Сулеймана, — печально сказал Жерар мне вдогонку. — Он на нас член положил, это же яс…
В этот момент погас свет.
Древнейшие знания. Наследие исчезнувших цивилизаций. Сакральные и магические тексты на мертвых языках. И прочая и прочая. Человечеству доступна лишь ничтожная, чаще всего наименее ценная часть из громадного количества сохранившихся (бережно сохраненных!) памятников истории. Сгорают и теряются библиотеки, уходят в океанскую пучину корабли и острова, взрываются вулканы… Однако даже тот мизер, что остался, часто не поддается расшифровке.
Раз так, то путь у исследователей один. Идти на поклон к истинным владельцам пресловутых библиотек — отнюдь, уверяю вас, не сгоревших, не утонувших, не пропавших. Нужна лишь малость: знать о существовании этих владельцев. Обычно не имеющих склонности выставлять на обозрение широкой публике собственные коллекции. А иногда уничтожающих слишком уж назойливых исследователей. Сю Линь тому яркий пример. Он, конечно, не был полным идиотом, коего изображал. Не был он также и родственником лису-оборотню. («Он такой же племянник старого лиса Мяо, как я — испанский летчик», — очень образно выразился по поводу Сю Линя мсье Кракен. «А разве вы не?..» — спросил я невинно. Он с интересом посмотрел на меня и покачал головой. «Ах, какая версия пропала», — в отчаянии заламывая руки, воскликнул я. Сю Линь работал на китайскую разведку, чьим добровольным агентом в Императрицыне являлся господин Мяо. Добровольным или невольным. Согласия его на сотрудничество никто, понятно, не спрашивал. У спецслужб Поднебесной длинные руки и собственные понятия о долге китайских граждан перед исторической родиной. Китайское гражданство бывшим не бывает.
Случилось так, что именно в хранилище здешних ламий находится некий манускрипт, важность которого в последнее время стала почему-то просто колоссальной.
Сами по себе содержащиеся в нем сведения не представляют особого интереса. Однако, как и в известном случае с Розеттским камнем[26], они выполнены на двух языках, причем являются абсолютно идентичными. Один язык — койне древних греков. Другой — неизвестный, принадлежащий исчезнувшей цивилизации (возможно, нечеловеческой), чьи знания сравнимы со знаниями атлантов. А то и превосходят. Превосходили.
Какие события заставили китайских товарищей пойти на прямой и конфликтный контакт с российскими людьми-змеями, я мог только догадываться. Сообщить мне об этом мсье Кракен просто не посчитал нужным. Хотя предположить, что таким экстраординарным событием стало появление на арене нашего цирка клоунов со щупальцами на торсе и «Гуголом» в кармане, способен любой школьник. Особенно после того, как узнает, чем вышеназванные чуды-юды озадачили плененного комбинатора Дезире.
Кракенов интересовала отнюдь не целость манускрипта, за интерес к которому отдали жизнь храбрый разведчик Сю Линь и излишне любопытный до чужих секретов лис-оборотень Мяо. Напротив. Желали они как раз не вытащить этот каштан из огня, а засунуть его поглубже в самое пекло. Уничтожить моими ручками. Во избежание прочтения.
…Диверсия с электричеством была произведена основательная, на районной подстанции, так что времени у меня имелось более чем достаточно. Дорога до хранилища, расположенного в подвале, была заучена твердо, а ориентироваться в темноте я умел всегда. Да, в общем-то, и не была темнота абсолютной, контуры предметов угадывались без труда. Я быстро и, надеюсь, вполне бесшумно крался вперед, стараясь держаться ближе к левой стене — вдоль нее располагались комнаты для уединенных свиданий. Во время концерта, по идее, должны они пустовать. Есть куда ретироваться.
Фигня, Паша, думал я, подбадривая себя, прорвемся. Охранникам, да и всем прочим сотрудникам «Скарапеи» сейчас явно не до того, чтобы инспектировать тылы и задворки. Представляю, какой ад творится в залах! Охрана Лейлы стоит на ушах, подозревая злой умысел, публика сходит с ума от страха, администрация в панике. Вот-вот должны начать рваться хлопушки с раздражающим газом.
Операция по уничтожению негодного документа была подготовлена с размахом.
Расхваленная мсье Кракеном система работала пока что отменно.
И все-таки…
Больше всего тревожили меня, конечно, змеи. Прошлая встреча с гюрзой никак не шла из памяти. К тому же пресмыкающиеся лучше всего чувствуют себя как раз ночами — это я помнил твердо. Время охоты. Нарваться на какую-нибудь южноамериканскую фер-де-ланс подобно покойному господину Мяо мне вовсе не улыбалось.
Впереди, метрах в десяти, приоткрылась дверь. Кто-то задвигался, быстрый, тонкий, черный. Кажется, высокий. Кажется, голый. Почему-то без фонарика или хотя бы зажигалки. Зато в районе шевелюры тускло мерцает что-то вроде венчика из десятка рубиновых бусин. Негритянка-наложница вышла узнать для встревоженного клиента, что случилось? — гадал я. Нет, не разглядеть. Я вжался в стену. Проклятье! Как не вовремя. До подвала осталось совсем чуть-чуть.
Со стороны «негритянки» донесся сухой дробный перестук, словно деревянной палочкой о палочку. Пауза. Опять. Приближается. Что за ерунда? Уж не специальный ли звук, отпугивающий змей? — осенило меня вдруг. Надо будет взять на заметку. Я ушел в стену целиком. Сосчитал до шестидесяти. Осторожно высунулся. Никого.
(Никого? Да. Я рывком переместился к входу в подвал, замаскированному под обычную с виду дверцу. По периметру дверцы лежал рельефный орнамент с игривым сюжетом. Лингамы[27] с крылышками да йони[28] на ножках. Любезничают между собой. Позолоченная ручка в виде все того же крылатого органа. Непосвященному и в голову не придет, что за дверцей не альков с сексодромом, а спуск под землю. К сейфу с бесценными сокровищами. Я тронул задорно торчащую ручку-фаллос. Если я правильно понимаю, ее следует не вращать или нажимать, а двигать взад-вперед. Неужели это может кому-то показаться забавным? Борясь с подступившей брезгливостью, подвигал. Крылышки встрепенулись, но с места не сдвинулись. Заперто, конечно. А каков материал двери?
Материалом было дерево. Плотное, очень плотное и — непривычно холодное. Знаменитое железное? Может быть. Ну и как оно воспримет попытку транспозиции? Железное дерево пропустило меня без проблем. А вот в подвале свет горел. Тусклые лампы под пыльными плафонами из толстого ребристого стекла. Электрическая сеть хранилища не зависит от общегородской.
Дизель.
Гудела вентиляция.
Четвертую сверху ступеньку занимала покачивающаяся на хвосте королевская кобра. Капюшон ее был раздут. Смотрела она на меня. Неотрывно. Если бы ее морда была способна выражать чувства, выражала бы она, наверное, ненависть пополам со страхом.
Потому что я сейчас был мангустом. Огромным голодным мангустом с острыми зубами и когтями как у хищной птицы. Скорее всего, я не был столь же быстр, как настоящий зверек, гроза змей, зато во мне был кураж. И отчаяние. Я сделал обманное движение передней лапой, кобра ударила навстречу, не попала, провалилась в пустоту, и тогда я коротко махнул другой лапой — снизу вверх. Наискось.
Тело кобры, бешено извиваясь и оставляя дорожку из капелек крови, заструилось по лестнице вниз.
