— Греки ничуть не лучше. Вы видели, какие у них носы? Разве можно доверять чело-веку с таким носом? Тем более — доверять деньги! Господи, да любой мексиканец лучше грека! А о русских вообще речи нет. Коммунист на коммунисте!
— Декс, ты точно псих, — Сильвия покачала головой. — Хотя доля правды в твоих словах имеется. Кадры в этом «Серендибе» подобраны ужасно. Заместитель босса — льстец и очевидный мерзавец. Секретарь — несовершеннолетняя вертихвостка… Ещё неизвестно, кто у них является лучшим детективом. Не удивлюсь, если он окажется каким-нибудь пьянчугой. Что скажете, Фишер? Может такое быть?
— Я бы не стал торопиться с выводами, мэм. Если мистер Коэн назвал эту контору лучшей, значит, так оно и есть. Ну а сотрудники… Нам ведь с ними, как выражаются русские, не детей крестить. Цену они, конечно, задрали сумасшедшую. Но покажется ли она таковой после получения результатов?
— Какая удивительная щедрость, — ядовито сказала Сильвия. — Я вас не узнаю, Фишер. Или чужие деньги ничего не стоят?
Марк пожал плечом. Мисс Голдэнтач истолковала движение как доказательство своих слов.
— Удобная позиция. А давайте-ка условимся, Фишер. Финансовый отчёт по завершению поездки мистеру Джи будете представлять вы. Так сказать, по-родственному.
— Только в одном случае, — невинно улыбнувшись, парировал Марк. — Если руководство операцией перейдёт ко мне.
— Это вряд ли. Однако обещаю, что почувствовать себя боссом вы ещё успеете. Следующий визит в «Серендиб» нанесёте без меня. Я смотреть на эти рожи больше не собираюсь.
Марк вспомнил загадочную, многообещающую улыбку Зарины и кивнул.
Глава 9
Павел
Лада покинула нас затемно. Сквозь дрёму я слышал, как она тихонечко ходит по комнатам, но разве мог представить, что собирается уйти? Когда щёлкнул замок запираемой двери, вскочил, но догнать не успел. Пока натянул штаны, пока выскочил на лестничную площадку, внизу уже затарахтел удаляющийся скутер. Обзывая себя сурком, я вернулся в квартиру, заглянул в спальню. Жерар дрых что называется, без задних лап. Вот кто настоящий-то сурок!
Спать больше не хотелось, и я отправился пить чай. На столе, придавленная сахарницей, лежала записка. Красивыми округлыми буквами Лада писала:
«Поль, прости, что вчера сгоряча обругала тебя. Жерар мне всё рассказал. Оказывается, свихнулись- то вы оба! Только не знаю, кто сильней. Ладно, шутки в сторону. Дело вы затеяли рискованное. Препарат опасен в первую очередь тем, что здорово поднимает давление. Если наш дружок не одумается, пусть будет готов к носовым кровотечениям, головокружениям и прочим прелестям. Для борьбы с этим делом купи в аптеке «Папаверин». Если псине станет худо, пусть скушает полтаблеточки. Если совсем худо, ищи меня.
Что касается инъекций конского возбудителя, настоятельно рекомендую снизить разовую дозу до четверти кубика. А колоть не чаще, чем раз в три-четыре дня. В разные ягодицы попеременно. Ещё жертве экспериментов следует больше спать, в том числе днём.
Но всего лучше бросить эти глупости к чертям собачьим. Надеюсь, Жерар простит меня за каламбур. Хотя вы, мужики, вообще идиоты. Почище гламурных дур с их силиконом и ботексом. Неужели думаете, что женщины любят вас за бицепсы да трицепсы? Впрочем, я гоню. Собака ведь не женщина. Даже если она сучка. Я о собаке, хе-хе. Или нет? Хе-хе два раза. Ещё раз заклинаю, будьте предельно осторожны! По возможности стану вас проведывать. Не хворайте! Ваша Л.»
Пока я читал записку, вскипела вода. Налив кипятка в заварочный чайник, я отправился к холодильнику. Проинспектировать закрома на предмет съестных припасов.
В закромах было шаром покати. Немного сливочного масла, черничный джем на дне баночки, пара яиц, пластиковое корытце с творожком для Жерара. Творог был уже ополовинен. Да ещё стояли на нижней полке пузырьки с «конским возбудителем» и коробочка с пилюлями. У меня прямо-таки руки зачесались выбросить эту гадость в мусоропровод. Однако пришлось сдержаться. Жерар — не ребёнок и не глупенький пёсик. Он вполне зрелая личность, а в тельце йоркшира находится против своей воли. Неизвестно ещё, как чудил бы я, доведись мне стать такой игрушкой.
Я соорудил бутерброд с маслом и жалкими остатками джема, быстренько его сжевал, запивая чаем, и пригорюнился. В такую рань вставать мне не доводилось со школьной поры. Чем можно заняться в шесть утра, я просто не представлял. Бегать трусцой? Обливаться ледяной водой? Бр-р! Лучше уж книжку почитать. Пора наконец-то закончить «Властелина колец»!
Меня разморило на эпизоде сражения Сэма с паучихой Шелоб. Я положил книгу на пол, повернулся к стене и закрыл глаза. В проигрывателе чуть слышно звучал «Пикник». Убаюкивал.
Мне приснилось, что я египтянин, надо мною и солнце и зной. И царапает небо когтями лёгкий сфинкс, что стоит за спиной. На моих бёдрах синий с золотом передник. Го-лову покрывает парик из множества туго сплетённых косичек и обруч, украшенный фигуркой кобры. В левой руке у меня витой жезл с острым бронзовым наконечником, а в правой — высокий узкий сосуд с переливающейся драгоценной жидкостью. Жезлом я дол-жен пробить в теле сфинкса отверстие, вылить туда жидкость, и тогда сфинкс оживёт, чтобы сокрушить моих врагов.
Враги уже близко, весь горизонт заполнен чёрным, матово блестящим. Если при-смотреться, можно различить мельтешение суставчатых конечностей. Если прислушаться — разобрать шелест трущегося хитина и шуршание песка под тысячами лап. Это катится вал бронированной саранчи, ведомый Клеопатрой, чудовищной паучихой из рода Чёрной Вдовы. Сокрушить членистоногие рати можем лишь мы со сфинксом. Я подбегаю к гигантской фигуре, бью в неё жезлом. Камень прочен, и отверстие получается крошечным. Я бью вновь и вновь. Наконец под коркой песчаника открывается другой слой — бурый, как запёкшаяся кровь. Я срываю зубами стеклянную пробку и лью горькую жидкость в пробоину. Сфинкс начинает шевелиться, короста песчаника крошится и отваливается кусками. И вот он уже стоит передо мной — живой, багряный, прекрасный и страшный. От него веет жаром, намного более горячим, чем жар раскалённого полуденным солнцем песка. В тот же миг я оказываюсь верхом на сфинксе. Я таков, словно мгновение назад прошёл сквозь гранитную глыбу — тугие жилы и напряжённые мышцы, скрученные в подобие человеческого тела. Жезл в моей руке удлиняется, становясь копьём с широким и длинным будто меч наконечником. Сфинкс срывается с места. Через минуту мы уже в гуще врагов. С металлическим звоном мой клинок рубит и калечит чёрные тела. Когти сфинкса метут как самум, убивая за раз по десятку саранчуков. Лязг стоит ужасный.
От него я и просыпаюсь.
Лязг не прекратился. Уже примерно зная, что увижу, я повернулся на другой бок.
Два полуметровых бруска треугольного сечения были скреплены в виде буквы «V» и оклеены пузырчатой плёнкой. Во впадине лежал Жерар и с натугой выжимал передними лапами гантель. Его коготки превратились в маленькие, но очень цепкие чёрные пальчики. Плохо закреплённые блины позвякивали. Жерар с пыхтением отсчитывал повторы. На десятом остановился и опустил гантель за голову. Она упала на поролоновый коврик, как видно, специально для этого постеленный, и откатилась от «жимовой скамьи».
Жерар ловко перевалился через наклонный бок своего лежбища, встряхнулся и жизнерадостно протявкал:
— Доброе утро, чувачок! Как почивалось?
— Вашими молитвами, — буркнул я.
— Моя молитва — число повторов в сете. Мой бог — Геракл, а пророк его Дориан Ятс!
— Ятс? Это демон нижнего мира?
— Это шестикратный Мистер Олимпия, деревенщина! Непобедимый британец, легенда бодибилдинга.
— Хряк какой-нибудь, — сказал я.
